Пропавший брат

— Итак, вы решили продолжать борьбу с нами, если останетесь живым. Верно я вас понял?

— Да, — твердым голосом ответил Захар. — Вы поняли меня совершенно правильно.

— Мне нравится ваша прямота. Ненавижу, когда слизняки ползают на коленях, целуют сапоги и умоляют о пощаде. Трусы — это гнусная плесень нашей эпохи. Я вижу, вы не боитесь расстрела. И я вас не расстреляю...

При этих словах Володя от радости чуть не вскрикнул.

— Не расстреляю! — повторил Анненков. — Я прикажу вас сжечь в топке парохода живьем. Почему вы побледнели? Вам нехорошо?

Атаман налил из графина стакан воды и вежливо подал пленнику.

Но Захар не стал пить. Он с размаху швырнул стакан в лицо Анненкову. Атаман вовремя отшатнулся, и стакан, ударившись о стену, разлетелся вдребезги.

— Что? Испугался? — Анненков усмехнулся. — Страшно стало?

Бледный Захар тяжело дышал:

— Душегуб! Ты можешь меня сжечь, изрезать на куски! — закричал он неестественно тонким голосом. — Но победить меня ты не сможешь. За мной народ! Наше дело бессмертно!

Анненков презрительно скривил рот. В глазах его вспыхнул злорадный огонек.

— Болван! От тебя не останется даже праха. Ты вылетишь с дымом в пароходную трубу. Этим и кончится твое бессмертное дело!

Атаман быстро подошел к двери и ударил в нее ногой. Она распахнулась, и в каюте появился офицер с двумя гусарами.

Анненков кивнул на Захара и приказал:

— В топку парохода!

Володя заметил, как офицер с недоумением взглянул на атамана. Ему показалось, что он ослышался.

— Да, сжечь в топке парохода! Немедленно!

— Есть, брат-атаман! — козырнул офицер.

Два гусара мигом схватили Захара под руки и потащили из каюты. Володя закрыл ладонями лицо и вне себя от ужаса побежал по палубе. Здесь он увидел пьяных гусар, вышедших из кают на свежий ветерок. Они плясали и пели под гармошку. Володе невольно пришлось задержаться. Чубатый гусар, отбивавший каблуками замысловатую чечетку, загородил ему дорогу.

И вдруг плясун остановился. Словно электрический ток пробежал по всему пароходу. На какую-то минуту все затихло. Это из уст в уста передавали приказ атамана: сжечь живьем пленного большевика. Но через мгновенье шум поднялся еще сильнее. Еще громче, с гиком, со свистом полились залихватские песни, надрывнее запиликала гармоника, и в пьяном угаре вихрем кружились плясуны. Не жалея каблуков, они словно старались проломить пол палубы.

— Ведут! Ведут!

И снова стало на мгновение тихо. Гусары волокли Захара в машинное отделение.

Володя кинулся вслед, но тут пожилой матрос, наблюдавший за ним, схватил его крепко за руку.

— Марш на палубу! — сказал он сурово. — Тебе смотреть тут нечего.

...«Монгол» шел вниз по течению, оставляя пенистый след на воде. Над степью пылал вишневый закат. Володя стоял на палубе и смотрел на широкий Иртыш. Он вспомнил рассказ Батенина о смелом Данко, вырванное сердце которого пылало факелом великой любви к людям. «От лучей заката река казалась красной, как та кровь, что била горячей струей из разорванной груди Данко». Огромная стая ворон, зловеще каркая, пересекала Иртыш. Из пароходной трубы шел дым. Легкий ветер относил его к берегу.

На верхней палубе духовой оркестр, расположившийся перед кают-компанией, играл, по приказанию Анненкова, похоронный марш.

Торжественные, печальные звуки плыли над вечерней рекой. Володя плакал навзрыд.

ДОМОЙ!

Робинзоны

Держась за скользкое бревно, Чайкин и Петрик плыли по Иртышу, чувствуя радостную уверенность, что теперь они уже не потонут. Из предосторожности пловцы старались держаться посередине реки. Кто знает, не ожидает ли на берегу анненковская засада! Когда проплывали мимо острова, изнемогавший от усталости Петрик предложил сделать кратковременную остановку и отдохнуть, но Карп Семенович не согласился.

— Подальше надо отплыть от города, как можно дальше, — бормотал он под нос. — В этом наше спасение.

И только к вечеру, когда над Иртышом запылал закат, Чайкин сказал:

— Вон там, кажись, островок видать. Туда и пристанем.

Но это был не островок, а большой остров, густо заросший мелким ивняком. К нему и причалили пловцы. Измученные, голодные, окоченевшие от долгого пребывания в холодной воде, они думали сейчас только о тепле и отдыхе. Вытащив на сухой песок бревно, чтоб его не унесло течением, они забрались в кусты, решив здесь провести ночь. Напрасная надежда! Туча кровожадных комаров мигом облепила голые тела. Петрик, вооружившись черемуховой веткой, неистово отмахивался. Он хлестал себя по спине, животу, ногам и скоро выбился из сил.

— Погубит нас здесь комар, всю кровь до капельки выпьет! — мрачно произнес Карп Семенович, также отбиваясь от комаров веткой. — Надо в воду лезть и дальше плыть.

Предложение Чайкина голодному, обессилевшему Петрику не пришлось по душе.

— В воде очень холодно, Карп Семенович!

И оба подумали, как хорошо было бы сейчас очутиться в теплой избе, выпить горячего молока с краюхой хлеба и лечь спать на печку.

— А если на берег? — нерешительно предложил Петрик. — Дойдем до ближней деревни. Кто-нибудь пустит ночевать.

— Голых испугаются.

— А мы скажем, нас ограбили.

— Не поверят. Мужики здесь богатые, все больше кулаки. Живо колчаковцам выдадут.

Петрик чувствовал правоту осторожного Чайкина, но нестерпимые укусы комаров довели его до отчаяния. Чем так мучиться, лучше пойти на риск. В каждой деревне найдутся сочувствующие красным, им можно рассказать всю правду, и они помогут в беде.

Но Карп Семенович продолжал колебаться. Рассуждение Петрика казалось ему легкомысленным. Он готов был терпеть какие угодно муки, только бы не попасть в руки анненковцев. Об этом он и сказал откровенно Петрику.

— А есть как хочется, Карп Семеныч!

— Есть — это чепуха. Вот без курева тяжело!

— А в деревне махорку достать можно!

— Да я бы сейчас сухой крапивы покурил! — простонал Чайкин. — Огня нет!

Они сидели друг против друга, усиленно размахивая ветками. Это занятие имело свою хорошую сторону: робинзоны быстро согрелись. Неожиданно вспыхнувший красный огонек на реке привлек внимание Петрика.

— Бакен! — радостно воскликнул он. — Только сейчас загорелся. Вон и лодка виднеется. Это — бакенщик.

В голове Петрика мгновенно родился план. Надо повидать бакенщика. Если он хороший человек, обязательно поможет, а если плохой, можно с ним не связываться.

И Петрик решительно сказал:

— Я к нему сплаваю!

Не дожидаясь ответа, он с разбега нырнул в темную воду.

Петрик плыл саженками, вглядываясь в силуэт лодки с одиноким гребцом. Лодка медленно двигалась на правый берег, а Петрик пересекал ей путь. Лодочник заметил пловца, когда он находился совсем близко.

— Сашка! — раздался в темноте хрипловатый голос.

Петрик не ответил. Стиснув зубы и напрягая все силы, он старался скорее добраться до лодки.

— Сашка! — еще громче прозвучал голос. — Лешак тебя занес так далеко! Раков кормить захотел, сорванец?

Лодочник тихо греб, борясь с течением.

Петрик ухватился за борт и, подтянувшись на руках, забрался в лодку. Тут только лодочник разглядел своего неожиданного пассажира.

— Да ты кто же такой?

— Я не Сашка.

— Вижу, что не Сашка. Чей будешь?

Лодочник пытливо вглядывался в лицо Петрика.

— Я не здешний.

— А откуда же ты, малый?

Петрик дрожал от холода.

— Сверху! — сказал он неопределенно. — Стал купаться, а меня отнесло. Чуть не потонул.

— Это откуда же сверху? — допытывался лодочник.

— С Долгой деревни.

— С Усть-Каменогорска?!

Лодочник не верил.

— Верно, дядя, оттуда.

— Ну, теперь тебе батька всыплет горячих. Навек забудешь дорогу к воде.

— Озяб я, дядя. Дайте на весла сяду. Согреюсь.