Пропавший брат

— Садись.

Лодочник уступил свое место, а сам перебрался на корму.

У бакенщика стоял шалаш на левом берегу, и через четверть часа Петрик уже грелся возле ярко пылающего костра, подбрасывая в него траву. Густой едкий дым отогнал комаров.

— Есть, поди, хочешь? Раз столько плыл, значит, голодный, как волк.

— Очень хочу! — сознался Петрик.

— Сейчас ухи наварим. Стерлядку вытащил сегодня добрую.

— Дядя, а я ведь не один! Со мной еще... товарищ.

— Товарищ?! А он где?

— На острове.

— Так его там комар заест.

— Обязательно заест. Можно, я за ним съезжу на лодке?

Бакенщик взглянул подозрительно на Петрика, но разрешил:

— Езжай.

...Чайкин удивился, когда услышал знакомый голос, доносившийся с лодки:

— Ау! А-у-у!

— Петрик?

— Я... Садитесь, Карп Семеныч, поедем!

— Куда?

— Уху есть.

Отгоняя комаров веткой, Карп Семенович торопливо забрался в лодку. Пока ехали, Петрик рассказал про бакенщика:

— Уху варит... С картошкой! За вами велел съездить.

— А не выдаст он нас? Что-то больно добрый.

Бакенщик ожидал увидеть паренька вроде Петрика и только рот раскрыл от изумления, когда перед ним вырос голый, обросший бородой человек.

— Ишь, какой у тебя товарищ! — сказал он, опасливо разглядывая нового гостя.

— Здравствуйте, отец! — поздоровался Чайкин, заметив седые волосы бакенщика и глубокие морщины на его лице. — Приюти нас, сделай милость!

Бакенщик бросил на Карпа Семеновича косой взгляд и ничего не ответил. Такой прием Петрику не понравился.

Чайкин подсел к костру и стал греться, поворачивая к огню то спину, то волосатую грудь.

— Отец, табачку не найдется? Замучился без курева.

Старик молча полез в шалаш и вернулся с кисетом. Карп Семенович курил, жадно затягиваясь и ожидая вопросов бакенщика. Но старик хранил упорное молчание.

Он уже начал догадываться, каких гостей послала ему судьба. Не иначе как беглые. Помешивая уху деревянной ложкой с обкусанными краями, он заговорил недовольным тоном:

— Ране жизнь была ясная, как стеклышко. Каждый мужик был серый, как ему положено быть. А теперь и в деревнях стали все красные да белые, а то и зеленые...

Бакенщик помолчал, словно ожидая, что скажет Чайкин, а потом, сурово сдвинув брови, добавил:

— А вот если человек без одежи, в чем мать родила, как его определишь, красный он или белый?

— А тебе, отец, какие больше по душе? — тихо спросил Карп Семеныч.

— По мне все равно. И эти за свободу, и те за свободу. А народишко в тюрьму пихают и белые и красные. Я человек темный, как был серым, так и остался. Мое дело такое: следить за бакеном, чтоб исправно горел.

Старик нашел еще одну ложку и сказал:

— Чего языком зря болтать, лучше ешьте. Готова уха.

Никогда Петрик еще не ел с таким аппетитом и с такой жадностью. Старик сварил уху на славу, стерлядь оказалась необыкновенно вкусной. Чайкин ел да нахваливал, а когда кончил, облизал ложку и снова попросил у старика табачку.

— Лоб не перекрестил, — сердито сказал старик. — Значит, красный.

Карп Семеныч сделал вид, что не расслышал. Петрик наблюдал за бакенщиком. Старик задумчиво хмурил брови. Он размышлял, как лучше поступить с подозрительными гостями, свалившимися на его голову. Одно было ясно бакенщику: люди бежали от начальства и, уходя от погони, нашли спасение в Иртыше.

Чайкин, подметив подозрительный взгляд старика, сказал осторожно:

— Красные мы или зеленые, какое тебе до этого дело, отец. Одно скажу: мы не воры, не преступники. Попали в беду и не знаем, как из нее выбраться. На острове чуть комары не заели насмерть. Помоги нам одежонку раздобыть какую-нибудь. Без нее нам гибель.

Бакенщик не ответил. Он долго молча курил. Потом поднялся и сказал:

— Сидите тихо, дожидайте меня...

Петрик видел, как старик сел в лодку и оттолкнулся веслом от берега.

— Осторожный старичок! Как бы не выдал! — вздохнул Чайкин.

— Почему вы так думаете?

— Народ сейчас запуган. Каждый за свою шкуру дрожит.

Они сидели молча возле костра. Карп Семеныч подбрасывал в огонь ветки с зелеными листьями, поддерживая спасительный дым от комаров.

— Спать хочется! — сказал Петрик, чувствуя, как слипаются веки.

— Спи, а я покараулю старика.

— А чего его караулить? Вернется и разбудит нас.

— Кто знает, с кем еще вернется да как еще разбудит.

Чайкин что-то бормотал под нос, но Петрик не слышал. Он залез в шалаш, растянулся на сене и сеном прикрылся. Заснул он мгновенно и во сне увидел Володю. Брат тормошил его и мешал спать. Петрик с трудом раскрыл глаза: Чайкин стоял над ним на коленях и щекотал под мышками.

— Вставай! Проснись!

Петрик сладко потянулся. Ему не хотелось вставать. Но неумолимый Карп Семеныч расшвыривал сено.

И тогда Петрик поднялся, вылез из шалаша и увидел бакенщика. Рядом с ним стоял молодой худощавый человек в брезентовом плаще.

— Вот вам одежда, — сказал незнакомец тихим голосом, словно боясь, что его кто-то может подслушать. — И деньги в кармане положены. Немного. Из шалаша зря не вылезайте. Старик вас на первый плот пристроит, и старайтесь подальше уплыть. А я вас не видел и, кто вы такие, знать не знаю. И вы меня не видели...

— Спасибо вам, добрый человек! — воскликнул Чайкин.

Незнакомец торопливо зашагал к лодке, и бакенщик повез его на другой берег. Карп Семеныч и Петрик стояли возле шалаша и следили, как удалялась лодка.

На востоке светлело небо, и утренняя заря постепенно загоралась над рекой.

— Кто он такой? — задумчиво спросил Петрик.

— Ясно, не белый. Только, пожалуй, и не большевик. Чересчур осторожный.

И они, развернув узел, стали рассматривать привезенную одежду. Она была сильно поношена, но Карп Семеныч, натягивая штаны с большими заплатами на коленях, восхищался:

— Красота! А я, грешным делом, старика заподозрил. Думал, выдаст он нас. Теперь на плот попасть — и спасены. Подальше уплыть надо, чтоб схорониться вернее.

— Нас и здесь никто не найдет.

— Тут оставаться нельзя. Город близко. Если здесь зацапают, в Усть-Каменогорск обязательно препроводят. А там живо личность установят — и к стенке. Для нас сейчас верное спасение — удрать подальше.

Чайкин говорил разумно, но слова его вызвали в душе Петрика настоящую бурю. Всем сердцем он рвался к Володе и готов был хоть пешком идти в Усть-Каменогорск.

А Карп Семенович продолжал развивать свои планы:

— Хорошо бы до Семипалатинска доехать. Там среди народа затеряемся, ни одна собака не сыщет. А как поуспокоится маленько, сам тебя посажу на пароход и отправлю к твоему братишке.

Петрик понял, что Карп Семеныч возвращаться в Усть-Каменогорск не собирается.

Таинственное исчезновение Чайкина

Над степью поднялось молодое солнце, и под лучами его засеребрился Иртыш. Чайкин лежал на пригорке в кустах и следил, не появится ли на реке плот. Петрик помогал бакенщику ловить сетью рыбу. Наловили ее много, и старик принялся готовить тройную уху. Варил он ее в три приема. Вначале отобрал и засыпал в котелок мелкую рыбешку, а когда она сварилась, выбросил и положил рыбу покрупнее. А потом и ее не пожалел, выкинул. В третий раз в ту же воду положил самую крупную.

Даже Карп Семенович признался, что ест такую уху впервые.

Целый день Чайкин и Петрик не спускали глаз с реки, но наступил вечер, а ни одного плота так и не появилось.

— Вот удивительно! — разводил руками бакенщик. — И вчера не было. И пароходы почему-то не возвращаются сверху. Там их штук шесть застряло.

Чайкин и Петрик молчали. Они догадывались, почему замерла жизнь на Иртыше. Анненковцы объявили Усть-Каменогорск на осадном положении и не выпускали из города ни одной подводы, ни одной лодки. Пароходы и плоты задержаны были на Верхней пристани. Только на пятые сутки показался первый пароход, разукрашенный флагами.