Пропавший брат

Слышишь — близко волки воют,

Сон гони, товарищ, прочь!

Пирожников, закрывая глаза, размахивал палочкой совсем как регент хора в удельнинской церкви, куда Володя ходил каждое воскресенье с отцом.

На другой день песня Бориса Петровича уже гремела на улицах Медведки, ее распевали босоногие ребятишки, игравшие с деревянными пиками в партизан. Ее пели настоящие партизаны — отряд «серебряной гвардии», состоявший из седовласых бородачей.

Энергия Бориса Петровича была неистощима так же, как и изобретательность. Он предложил товарищу Антону делать кустарным способом порох и в соседней с отделом агитации избе устроил настоящий пороховой завод. Засучив рукава нижней рубашки, Пирожников сам приготовил первую пробную смесь. Володя и Петрик ему помогали. Вначале толченый уголь они смешали с серой, потом уголь с селитрой, а затем из этих двух смесей составили третью и получили готовый для употребления порох. Борис Петрович насыпал его в патрон, забил пыж и, зарядив берданку, выстрелил.

— Видал-миндал? — гордо сказал он технику. — Вот тебе и порох!

— Отпустите, товарищ начальник! — снял техник форменную фуражку с выцветшим бархатным околышем. — У меня в Катон-Карагае дом собственный. Придут белые, сожгут. Не к лицу мне изобретениями заниматься. Я человек семейный...

— Брось, брось! — закричал Пирожников и зарядил ружье второй раз. — Ты смотри, какой порох отличный получился...

— Христом-богом прошу... Жена, дети...

Техник мигал красными веками и дрожащими руками мял фуражку. Но Пирожников вторично выстрелил и твердо сказал:

— Никуда я тебя, друг, не отпущу. Вот тебе завод, вот селитра, вот сера, и пока это не будет все переработано в порох — никаких разговоров об уходе быть не может. Понятно?

Техник чуть не плача надел фуражку, а Пирожников и ребята направились к штабу.

Жизнь в Медведке была очень интересной, но Володя думал о Боре и стремился поскорее выбраться в Маралиху. Однако осуществить это было нелегко. Пирожников, хорошо знавший расположение партизанских отрядов, а также карательных, уверял, что ехать к Боре еще нельзя.

— Маралихинцы пока к нам не присоединились, — говорил он. — Деревня темная, народ там живет отсталый, а по Листвяжьему хребту белые стоят. Подождем недельку-другую, а там видно будет. Зачем рисковать?

Он был, конечно, прав, но от его слов Володе хотелось реветь. Две недели! Как долго! Володя сманивал Петрика уйти из Медведки пешком, потихоньку от Бориса Петровича. По карте, что висела в отделе агитации, путь до Маралихи ему не казался длинным. Но Петрик решительно запротестовал:

— Ты гляди, какие горы кругом! А леса! Тут сразу заблудишься. Это тебе не по шпалам шагать. Дороги тут нет проезжей.

Нечего делать, пришлось Володе согласиться с братом.

Деревянная артиллерия

Неутомимая деятельность Пирожникова, работавшего над укреплением боеспособности красных партизан, действовала заражающе на Петрика. Он терпеливо просиживал с утра до вечера в отделе агитации, переписывая воззвания к алтайским крестьянам. Эту работу, кроме него, выполняли еще три человека, мобилизованные Борисом Петровичем при создании отдела: две молоденькие учительницы и дьякон Питирим Фасолев. Учительницы работали с большой охотой, а дьякон старался писать прокламации нарочно неразборчивым почерком.

— Великое надругательство над духовным саном! — шептал он, и крупные слезы падали на бумагу. — Придет атаман Анненков и повесит меня за эту богопротивную скоропись...

Но Пирожников, услышав причитания Фасолева и заметив неразборчивость дьяконовского почерка, сильно рассердился и закричал:

— Мы тебя до прихода Анненкова сами расстреляем, если ты будешь саботажем заниматься!..

Дьякон струсил, присмирел, но начал вредить новым способом: он ломал перья, а в них ощущался большой недостаток. Когда Питирим Фасолев испортил третье перо, Пирожников приказал расстрелять саботажника, но в последнюю минуту сжалился и велел ему писать впредь гусиными перьями. Дьякон, подобрав рясу, почти целый час гонялся за гусаком, а учительницы, глядя в окно, помирали со смеху. И Петрик с Володей хохотали — больно уж забавно выглядела фигура дьякона Питирима.

А кругом в эти дни шли большие бои, и в Медведку привозили раненых партизан. Борис Петрович хмурился и, глядя на карту, вздыхал. По его сумрачному лицу ребята догадались, что партизанам приходится плохо.

— Колчаковцы наступают? — осторожно спросил Петрик.

— Да, прут со всех сторон.

— А у наших разве войска мало?

— У них пушки, а у нас дробовики. Голыми руками воевать трудно...

— А пулеметы?

— Какие пулеметы?

— А при нас забрали на пароходе у белых. Помните, мы рассказывали?

— Пулемет без патронов стрелять не будет.

Этот разговор принес неожиданные результаты, чему послужила причиной бадья с медом, присланная в подарок Пирожникову Избышевым за успешное изготовление пороха.

Ребята завтракали под навесом, когда подарок Артемия Ивановича привезли на телеге во двор.

— В какое место бадью ставить? — спросил возчик. — Гостинец Артемий Иваныч послал.

Хозяйка открыла амбар, а Володя и Петрик с изумлением остановились перед громадной бадьей.

— Вот так штука! — воскликнул Петрик. — В нее два человека влезут.

Подводчик подвел лошадь к амбару и задумался: снять с телеги десятипудовую бадью было мудрено. Петрик забрался на подводу и заглянул под крышку. Бадья была наполнена медом только наполовину.

— А мы ее на досках спустим. Как с горки! — решил подводчик.

Из-под навеса хозяйка притащила две длинных плахи и соорудила косой мост, соединив порог амбарных дверей с телегой. Подводчик старательно обмотал бадью веревкой и, стоя на телеге, стал осторожно спускать ее по доскам. Петрик и Володя помогали. Бадья медленно поползла в амбар.

«Словно пушка!» — подумал Петрик. Поставленная кособоко бадья напомнила ему короткую шею мортиры, стоявшей на Литейном проспекте против арсенала.

С большим трудом подарок Артемия Ивановича пристроили в угол. Подводчик уехал, хозяйка закрыла амбар, а Петрик и Володя отправились в отдел агитации переписывать воззвания.

«Пушка, совсем пушка! — Петрик вспомнил детский опыт с самоварной трубой, чуть не стоивший ему жизни. — Надо попробовать!..»

Он ничего не сказал Володе и за перепиской был рассеян настолько, что Пирожников обратил внимание:

— Ты что такой кислый?

Но на этот вопрос Петрик дал неожиданный ответ:

— Только из одного куска.

В этот день после обеда Петрик сказал Пирожникову:

— Борис Петрович, пойдемте посмотрим бадью!

— А что ее смотреть? Мед пробовали... Замечательный! Чего же тебе еще?

— Пойдемте! Я покажу вам одну вещь.

Пирожников поднял удивленно брови, но странную просьбу Петрика исполнил. Они вошли в амбар.

— Ну, что ты хотел мне показать?

— Гляньте на бадью!

— На бадью что смотреть? Мы уж лучше посмотрим тогда в бадью, — произнес Борис Петрович, поднимая крышку. — Меду-то! Богато!

Петрик тоже сунул голову. Но его интересовал не мед. Он ощупал толщину стенок бадьи.

— Меду много! — сказал Пирожников. — Но зачем ты привел меня сюда?

— На что она похожа?

Борис Петрович посмотрел внимательно и слегка пожал плечами.

— На бадью.

Петрик тоже взглянул и подивился. Бадья действительно походила на бадью и вовсе не напоминала пушку, как утром, когда она стояла наклонно при спуске с телеги.

— Борис Петрович, она сделана из одного куска дерева!

— Ну, и что же?

— А если бы она была в три раза длиннее?... А стенки потолще. А дна совсем не надо.

Петрик внимательно смотрел в лицо Пирожникова.

— Ну?

— Непонятно?

— Нет!

— Вот и дуло для пушки! — торжественно объявил Петрик.