Пропавший брат

По улицам Медведки сновали вооруженные дробовиками партизаны. Белый флажок с красным крестом развевался над школой. Здесь помещался лазарет, но места в нем не хватало. В избах стонали раненые. Их лечил раньше фельдшер, а когда он перебежал к белым, стала лечить старуха-шептуха. Она заживляла раны, смазывая их куриным пометом, смешанным с коровьим маслом.

Около церковной ограды, на просторной лужайке, шло обучение молодых партизан военному строю. Бывшие фронтовики, унтер-офицеры, показывали ружейные приемы, учили колоть соломенное чучело. В прокопченной кузнице сверкал горн, и бородатые кузнецы в кожаных передниках, засучив рукава, ковали наконечники для пик. Фонтаном рассыпались золотые искры, и звенящий грохот плыл до самой поскотины. А за селом вдоль реки Медведки вырос целый лагерь из телег и повозок. Это собрались под защиту Артемия Избышева крестьяне разоренных карателями деревень. Те, что бежали под треск колчаковских пулеметов, при ярком зареве пожарищ, едва успели прихватить с собой жалкий домашний скарб. Но люди рассудительные и благоразумные, заблаговременно покинувшие насиженные места, прибыли в Медведку с коровами, баранами и птицей. Ярко пылали в лагере громадные костры, и в больших чугунах варилась на ужин ячменная каша. Плач ребятишек звенел над телегами. Всю эту картину с любопытством наблюдали пленники, въезжавшие в деревню.

— Давай сюда! — сказал начальник конвоя.

Подводы остановились перед большой избой с вывеской:

ШТАБ

На крыльцо вышел писарь в малиновых галифе с карандашом и тетрадкой. Поговорив с начальником конвоя, он крикнул:

— Становись в затылок! Слесарей нет между вами? Или кузнецов?

Один кузнец нашелся, и его записали в первую очередь.

Когда всех пленников переписали и остались только Петрик с Володей, писарь сложил тетрадку.

— А это кто такие? — спросил он.

— Да тоже пленные, — ответил начальник конвоя неуверенным тоном. — Пиши и их заодно. Для счету.

— Дай им по затылку, — посоветовал писарь, — и пусть они с глаз моих катятся в чертовой бабушке.

Тогда Петрик дернул Володю за рукав, и они пошли по улице, раздумывая, что же им делать дальше.

— Смотри! Он! — вдруг закричал радостным голосом Володя.

— Кто он?

— Борис Петрович!

Петрик вздрогнул от неожиданности. Через дорогу шел белебеевский комиссар в голубых брюках и студенческой тужурке, украшенной золотыми пуговицами. Под мышкой он держал синюю папку. Борис Петрович скрылся в дверях дома с красным флажком на крыше.

Изумленные ребята подошли к высокому крыльцу. Петрик прочел вывеску, приколоченную к дверям. На желтой сосновой доске было написано дегтем:

ОТДЕЛ АГИТАЦИИ

Алтайская жакерия

Петрик и Володя вошли в сени и приоткрыли дверь. С порога они увидели: в большой комнате стояли два длинных стола, две скамейки, а на стене висела карта Алтая. Борис Петрович, сидя за столом, разговаривал с человеком в форменной фуражке техника.

— Селитра есть на Зыряновском руднике! — говорил он. — Оттуда ее завтра привезут. Сера имеется, угля сколько угодно. В чем же дело?

Техник оправил усы:

— Так-то оно так. Только дело это для меня неподходящее. Я ведь по строительству больше.

— Ерунда! Я помогу. Только поскорее оборудование мастерите. Материалы требуется в порошок превратить. Понимаете? Жернова надо приспособить, что ли? А?

— Увольте, товарищ! — челюсть техника задрожала. — Я человек семейный. Старуха-мать на шее.

— Точка! — закричал Борис Петрович. — Завтра чтоб все было сделано!

Техник торопливо выскочил в сени и чуть не сшиб Петрика с ног. Ребята вошли. Пирожников поднял голову и от неожиданности свистнул.

— Петрик! Володя!

— Здравствуйте, Борис Петрович!

— Что за черт! Да какими судьбами вы здесь?

— А мы думали, вас расстреляли! — сказал Володя.

— Невероятная вещь! — бормотал удивленный комиссар. — Сон! Мираж!

Петрик подробно рассказал, как ему в день обыска удалось узнать у воинского начальника местонахождение Бори, как они искали брата в Усть-Каменогорске, как ехали на броненосце «Меркурий» и как попали в плен к партизанам.

— Нам надо в Маралиху, — сказал Володя. — Далеко это отсюда?

— Маралиха? — Борис Петрович подошел к карте и ткнул пальцем. — Вот здесь. Порядочно все-таки.

— Вы нас туда отправите?

— Ну, конечно. О чем разговор.

— А это что у вас за вывеска? — полюбопытствовал Петрик. — На крыльце.

— Отдел агитации, — ответил Борис Петрович. — Здесь мы пишем листовки, а после их отправляем по деревням, где еще уцелела колчаковская власть.

— А воевать вы ходите? — спросил Володя.

— Сейчас нет.

И Борис Петрович, отвернув рукав, показал забинтованную руку.

— Пуля насквозь прошла, рана еще не затянулась. Фельдшер сказал, скоро заживет.

Вечером Петрик и Володя поужинали с Пирожниковым и легли спать на сеновале. Утром Борис Петрович посадил ребят за работу.

— Надо переписать вот эту бумагу! — сказал он. — Копия письма замученных в тюрьме коммунисток. Хорошо бы экземпляров десять. Постараетесь? А? Только поразборчивее, смотрите!

Пирожников оставил бумагу, а сам ушел в штаб. Петрик взял письмо. Оно было напечатано на пишущей машинке, должно быть, его часто читали: бумага сохранила многочисленные отпечатки грязных пальцев.

* * *

...С рассвета и до поздней ночи трудился Борис Петрович, не зная, что такое отдых. Рано утром он составлял воззвания к алтайским крестьянам. Набив трубку золотистым табаком, он долго ерошил длинные густые волосы и ходил из угла в угол по комнате, ожидая вдохновения. Оно являлось не сразу, но зато, когда приходило, перо Бориса Петровича летало по бумаге.

Написав воззвание, Пирожников для проверки читал его вступительную часть шепотом, потом, дойдя до середины, незаметно повышал голос, а когда дело подходило к концу, Борис Петрович вскакивал с табуретки и последнюю строчку: «К оружию, свободные граждане Алтая! К оружию!» — кричал, сжимая кулаки, таким страшным голосом, что звенели стекла, а на дворе начинали метаться испуганные куры.

Способности Бориса Петровича в деле агитации отличались редкой многогранностью. Он создал в партизанском отряде комячейку и научил коммунистов после каждого партийного собрания петь «Интернационал». Но кержаки, быстро запомнившие слова пролетарского гимна, никак не могли усвоить его торжественной мелодии. Они пели «Интернационал» на мотив молитвы «Отче наш», чем приводили Пирожникова в отчаяние. Борис Петрович решил сочинить боевую песню для партизан и сам придумал простой, бодрый, легко запоминающийся мотив. Петрик и Володя были страшно изумлены, — рождение революционных песен им представлялось чудом.

— Чуда здесь никакого нет. Их пишут революционеры! — сообщил Борис Петрович и рассказал мальчикам про большевика Леонида Петровича Радина, изобретателя мимеографа, написавшего в тюрьме песню «Смело, товарищи, в ногу!»

— Это был замечательный человек! — закончил Пирожников. — Он не был ни композитором, ни поэтом, но песня, созданная им, принесла величайшую пользу делу революции. С этой песней пролетарии штурмовали царизм!

Песню, сочиненную Пирожниковым, партизаны с большой охотой разучивали после окончания военных занятий на церковной площади. Борис Петрович стоял в тесном кружке бойцов и запевал:

Спит туман в ущельях синих,

День и ночь не спит дозор.

Партизаны гор орлиных

Вышли нынче на простор.

А партизаны подхватывали густыми басами:

Не дремли, товарищ! К бою

Будь готов и день и ночь!