Ротмистр Гордеев

Глава 16

— Господин подполковник? — удивлённо поднимаю бровь я.

— Не ожидали меня тут увидеть? — грустно усмехается он.

— Что есть, то есть — не ожидал.

Я уже не говорю что первоначально думал, будто меня ведут, чтобы пустить в расход. Как говорится, не мы такие, время такое…

Внезапно Николов встаёт, одёргивает мундир и строгим официальным тоном произносит:

— Штабс-ротмистр Гордеев, от лица военной контрразведки приношу вам искренние извинения за действия моего коллеги — ротмистра Дзатоева. К сожалению, господин ротмистр больше думает о своей карьере, чем о деле.

— Извинения приняты, — сухо говорю я, однако всё равно не расслабляюсь: вдруг это просто ещё один способ расколоть меня и вывести на откровенность?

Контора есть контора, рыцарям в белых перчатках там не место.

Но пока всё идёт хорошо: Николов возвращает оружие и амуницию, дожидается, пока я привожу себя в порядок. Мне бы, конечно, не мешало принять ванну, выпить чашечку кофе и побриться, особенно побриться — терпеть не могу щетину на лице, а борода Гордееву не идёт.

— Подполковник Али Кули Мирза считает, что вы отбыли заслуженное наказание до конца, а военная контрразведка больше не имеет к вам претензий, — сообщает Николов. — Можете вернуться в строй к исполнению ваших непосредственных обязанностей.

По тону чувствуется, что подполковник не договаривает. Мне, в принципе, всё равно, главное, что вот она — «щивабода, шивабода!»

— Чуть не забыл! — хлопает себя по лбу Николов.

Лезет в сейф и достаёт из него… тот самый пресловутый вакидзаси, который принёс мне столько проблем.

— Это ведь ваше? — смеётся контрразведчик.

Бодро киваю. Нам чужого не надо, а своё хрен кому отдадим, если только очень попросят под хорошее настроение.

— Господин полковник, разрешите задать вопрос? — нарочно повышаю Николова в чине.

В прежней части наш прапор аж млел, когда его бойцы старшим прапорщиком называли.

— Конечно, — добреет Николов.

Всё-таки мы — военные, чувствительны к такого рода вещам.

— Удалось выяснить, каким образом мой трофей попал в руки пленному японскому капитану? Поскольку я в это время отбывал наказание на гауптвахте, господин Дзатоев грешил на моих «сообщников», — не могу удержаться от подколки я.

Собеседник мрачнеет.

— К сожалению, ротмистр чересчур зациклился на вашей вине, поэтому не смог провести расследование по горячим следам. За это ему уже объявлен выговор. Мой ответ неутешительный: для нас эта история по-прежнему остаётся загадкой. Но мы работаем над тем, чтобы всё тайное стало явным.

Новость действительно не айс. Это была явная подстава, и где гарантии, что других не будет…

Догадываюсь, что моё освобождение приключилось не просто так, не появись столь вовремя Николов, Дзатоев продолжил бы копать под меня, тем более пищи для размышлений у него предостаточно: вон как ловко поймал меня в ловушку с Филимоновым. Всё-таки башка у ротмистра работает, пусть и не в том направлении.

— Господин полковник, это ведь я вам обязан свободой?

Он усмехается.

— В проницательности вам не отказать. Да, мне пришлось вмешаться в ход расследования. Я внимательно изучил все материалы и понял, что Дзатоев старательно лепит из вас предателя. К счастью, у меня была возможность составить о вас, штабс-ротмистр, собственное мнение. Вы толковый и инициативный офицер с прекрасным послужным списком. Вы воюете на передовой, а не отсиживаетесь в тылу, в отличие от некоторых… а ваш недавний рейд существенно облегчил ситуацию на фронте. Теперь японская артиллерия старательно экономит снаряды… Ну, и как мне сказали — за чинами не гонитесь, хотя достойны гораздо большего.

Николов подмигнул:

— Скажу вам по секрету, ротмистр: офицеры в полку переживают за вашу судьбу, а подполковник Али Кули Мирза уже все уши прожужжал моему начальству, грозился дойти аж до самого государя!

Я невольно закашлялся. Приятно, блин, когда тебя настолько ценят! Правда, это не спасает от губы, но… чего там переживать из-за пустяков.

Оно, конечно, слушать бы в свой адрес дифирамбы и слушать, однако я вспоминаю о более важном на текущий момент.

— Господин полковник, помните, я разговаривал с вами о ловушке, которую японцы могут устроить для нашего флота в Цусимском проливе?

— Безусловно, — мрачнеет Николов.

— Моя информация… подтвердилась? — с замиранием сердца спрашиваю я, а сам молюсь, чтобы этого не произошло, и наш флот остался цел.

— Эскадра ещё в пути, — поясняет Николов. — Я, конечно, воспользовался кое-какими своими связями, чтобы о ваших соображениях донесли адмиралу Рожественскому, но, как понимаете, флот есть флот… Боюсь, к моим словам там не отнеслись в полной мере серьёзно, тем более, особо их подкрепить нечем.

Это да, учебника истории из будущего под рукой у меня нет, так что предвидения какого-то сухопутного штабс-ротмистра в глазах мореманов не стоят и выеденного яйца. Но надежда умирает последней. Вдруг Рожественский примет хоть какие-то меры предосторожности?

В то, что удастся разбить японцев на море, я не верю, их флот на голову выше нашего, что, собственно, и покажет Цусима, однако, если часть кораблей какими-то кривулями сможет дойти до Порта-Артура, многое в его обороне изменится, и зимой 1904-го крепость не падёт.

— Разрешите поделиться с вами ещё одним предчувствием? — спрашиваю я.

Подполковник догадывается, что ничего хорошего из моих уст не услышит и мрачно кивает:

— Безусловно.

— Я очень переживаю за судьбу Порт-Артура…

— А что с ним? Гарнизон сражается и весьма неплохо.

— Так и есть, но японцы готовят решающую атаку. В общем, есть вероятность, что в декабре этого года они его возьмут.

— Вы с ума сошли! — вскидывается Николов.

— Больше всего на свете я бы хотел, чтобы это было именно так. Но, если мы ничего не изменим, Порт-Артур падёт через несколько месяцев. И это неприятный, но факт, — говорить правду, вроде, легко и просто, но у меня аж душа наизнанку выворачивается.

Собеседник чувствует, что я не вру, окидывает меня задумчивым взглядом.

— Вы очень необычный молодой человек, не зря так мне приглянулись в прошлый раз.

Поскольку не знаю, что ответить, предпочитаю промолчать.

Николов смотрит в окно.

— Не возражаете, если мы продолжим наш разговор по дороге?

— Какой дороге? — не понимаю я.

— Вы ведь не откажете мне в любезности сопроводить меня в поездке? Пусть ротмистра Дзатоев тут разгребает свои дела, а мне пора к себе, в штаб контрразведки.

— На улице темно. Вы собираетесь ехать на ночь? На дорогах может быть неспокойно.