Страница 47 из 77
— Вы обратили внимание на лицо солдата, приносившего нам чай?
— Нет. А должен был?
— Это был ротмистр Филимонов, ваш соученик по Тверскому училищу. Решил сделать вам сюрприз и разыграть: узнаете или нет? Вы даже не обратил внимания. Хотя и внимательно смотрели на его лицо.
Блям-с… Это фак-ап. Вот он и пришёл, толстый северный лис…
— Вы, наверняка, читали мои документы… — тяну я паузу, пытаясь взять себя в руки. — Врачи в госпитале определили у меня амнезию — потерю памяти вследствие контузии от падения с лошади.
— Ваша амнезия выгляди чересчур избирательной, Гордеев. Или как вас там?
— Я был, есть и буду Николаем Гордеевым, — твёрдо отвечаю я.
Вру, конечно. Но сказать правду этому Дзатоеву невозможно. Отправит в расход и не поморщится.
Дзатоев усмехается, обнажая крупные белые зубы.
— Можете ли вы знать это наверняка, имея в анамнезе амнезию?
Подловил. Этот Дзатоев может не только револьвером размахивать и грозить прострелить коленку. Он и в казуистике силён. Вот теперь, Лёха Шейнин, ты точно попаданец — попал как кур в ощип.
— Мне нечего вам сказать, ротмистр, кроме того, что я русский офицер, а вовсе не японский шпион.
Дзатоев даёт понять, что разговор окончен.
Плетусь под конвоем обратно на гауптвахту. Мыслей голове — ноль. Соседа, предполагаемого стукача, нет. Освободился, а может, Дзатоев решил, что теперь без надобности держать при мне «наседку». Зато никто не будет храпеть над ухом.
Механически съедаю обед, не чувствуя вкуса еды. Заваливаюсь на нары, депрессуха накрывает, как тяжёлым ватным одеялом. Мышцы ломит, не хочется вставать и шевелиться. Единственное, чего хочется — свернуться калачиком в позе эмбриона и ни о чём не думать, погрузившись в неподвижное оцепенение тела и мысли.
Морок какой-то… Не наводит ли его какой-то демона за стенкой? Силой заставляю себя встать и заняться физическими упражнениями. Случайно нащупываю в кармане платок и вспоминаю записку Ли Юань-Фэн. Неужели, единственное спасение — побег?
А как же мои охотнички? Верный ординарец, унтер Бубнов, наглец и бузотёр Сорока, братья Лукашины? А что, им будет легче, когда меня расстреляют за шпионаж с подачи Дзатоева? Жить хочется.
Достаю платок, пытаюсь дотянуться до окна с решёткой, чтобы повязать его на один из прутьев. В этот момент за дверь слышатся тяжёлые шаги пары людей, в двери поворачивается ключ. Быстро оборачиваюсь. Входят двое конвойных, винтовки с примкнутыми штыками.
— Следуйте с нами, вашбродь.
На расстрел? Без военно-полевого суда? И с побегом не успел…
Закладываю руки за спину.
Идём по улице, вид стараюсь держать бодрый и независимый, но на душе кошки скребут. Особняк контрразведки проходим мимо. Меня заводят в штаб. Останавливаемся у одного из кабинетов. Один из моих конвоиров стучит в дверь, поворачивается ко мне.
— Вашбродь, вам сюда.
Вздыхаю глубоко, словно перед нырком на глубину и толкаю дверь.
От стола на меня поднимает голову подполковник Николов.
[1] Телесные наказания для рядового состава в императорской армии были отменены в августе 1904 года, и только после этого на гауптвахты стали помещать и рядовой состав для дисциплинарного наказания. До этого гауптвахта была исключительно офицерской «привилегией».
[2] «Тверцы» — прозвище юнкеров и выпускниковТверского кавалерийского юнкерского училища.