Ротмистр Гордеев

Глава 5

Остаток ночи спал, как убитый… Хотя на войне — плохое сравнение. В общем, дрых без сновидений и без задних ног. Утром после завтрака: крепкий чай с пиленым сахаром, отличных белый хлеб из госпитальной пекарни и тушёное мясо с гречневой кашей, Обнорский пригласил в свой кабинет.

Снова стандартный медицинский осмотр с упором на рефлексы, ибо задействовал любезный Сергей Иваныч в основном инструментарий для их проверки. И по коленке молоточком побил, и перед зрачками его туда-сюда поводил, и по коже в разных щекотных метах поцарапал.

— Что ж, батенька, рефлексы ваши в полном порядке. А память… Голова предмет тёмный и всё ещё до конца неизученный. Но в вашем случае ретроградная амнезия, скорее всего, связана с падением с лошади, что и привело вас на госпитальную койку.

Обнорский задумчиво теребит очки, почёсывает нервически переносицу. Жду, внимательно смотрю на него в ожидании, что скажет эскулап.

— Можем попробовать лечение регрессивным гипнозом. Ввести вас, господин ротмистр, в состояние гипнотического сна и отправим вас в ваше прошлое, словно на машине времени господина Уэллса.

Они тут что, машину времени изобрели?

А! Это же роман какого-то древнего фантаста. Американец, англичанин?.. Не спеши Лёха-Николя рот раскрывать. Слушай, да на ус мотай.

— А поможет? — Я-то своё прошлое помню отлично вот только это не прошлое моего реципиента штабс-ротмистра Гордеева.

Обнорский неопределённо хмыкает.

— Как повезёт… Но рекомендую возвращение в компанию сослуживцев к обязанностям службы. А свежего воздуха и физических упражнений на передовой хоть отбавляй.

— Неужели, выписываете?

— В остальном, Николай Михалыч, вы совершенно здоровый человек. А события минувшей ночи показали, что на ваше воинское искусство амнезия никак не повлияла.

Это он про бой с демонами, что ли?

— Благодарю за лечение.

— Это наш долг. Пару часов поскучайте, пока мы оформим все необходимые бумаги. Да и ординарец ваш должен прибыть вскоре сопроводить вас в часть.

— Сергей Иваныч, а нет ли в госпитале каких газетных подшивок? Может при чтении, что в голове и всплывёт из памяти.

— Должны быть в столовой. «Русское слово», «Харбинский вестник», «Биржевые ведомости», «Русский инвалид».

Отлично. Употребим время с пользой.

Употребил. Во-первых, продираться сквозь дореволюционный алфавит с его «ижицами», «ятями» и «фитами» — то ещё удовольствие. Во вторых, я всё-таки старлей-десантник, а не штабной аналитик, чтобы из разрозненных газетных статей всё на стопроц понять про этот «дивный новый мир».

Но, кое-что уяснил: здесь демоны существуют повсеместно: баньши и банники, овинники и привидения, русалки и кикиморы, лембои и упыри — в каждой стране свои.

Оборотня, вампира, водяного и трёх японских демонов я видел собственными глазами. Вся эта нечисть и нежить составляет около четверти имеющегося населения здешнего мира. И активно принимает участие в его делах.

При этом история, если и отличается от истории нашего мира, то в каких-то мелочах. А значит впереди унизительное поражение от японцев в этой войне, Первая русская революция, Первая мировая война, Вторая и Третья революции не заставят себя ждать.

И я двадцатипятилетний штабс-ротмистр, если уцелею в этой бойне, встречу их в самом расцвете сил. В 1914 году мне будет всего тридцать пять. Кризис среднего возраста, млять… Или получится что-то изменить в истории? Попаданец я или кто?

— Вашбродь! Господин штабс-ротмистр! — раздаётся за спиной радостное.

Оборачиваюсь.

В дверях столовой сияет, как начищенный пятак и такой же кругленький, рядовой — средних лет мужичок с вычищенным и отутюженным мундиром штабс-ротмистра — моим, выходит — в руках.

А мужичок, стало быть, Кузьма Скоробут, мой ординарец, которому тушка моя нынешняя обязана своим спасением.

Встаю навстречу, обнимаю малость ошалевшего мужичка. Он явно не ожидал.

— Вы чегой-то это, вашбродь?

— Врачи сказали, я тебе жизнью обязан.

— Они и не то скажут, трубки клистирные. Обычное дело солдатское. Сам погибай, а командира выручай.

— Ну, ты ж не погиб, Кузьма. А потому с меня тебе простава будет.

Улыбается уже от уха и до уха. Только вот почему на него мой амулет почти сразу среагировал? Тоже демоническая сущность?

— А скажи-ка, братец… ты же не простой мужик — рядовой обученный?

— Так вы ж знаете, вашбродь… домовой я.

— Ты, Кузьма, не удивляйся, что я спрашиваю об обычных вещах. Меня при падении так приложило тогда, что память почти начисто отшибло. Тут помню, тут не помню… — не смог удержаться, и не вспомнить один из любимых фильмов, — Амнезия называется. Ты уж помоги мне — подскажи, кто у нас в полку кто из офицеров, да в нашем подразделении кто из солдат кто.

— Что, совсем ничего не помните, вашбродь?

Делаю неопределённый жест руками и плечами.

— Дак помогу, чего ж не помочь-то.

С помощью ординарца облачаюсь в мундир. Вбиваю ноги в яловые сапоги. Не берцы, конечно, но так… Со скрипом.

Идём с Кузьмой получать документы по выписке и моё невеликое имущество. Последние штрихи — шашка, кобура с наганом на поясе, перчатки.

Сердечно прощаюсь с Обнорским. Хороший человек, но лучше не встречаться с ним по его профессиональным обязанностям.

На выходе из госпиталя меня окликает Николов. Даже не знаю радоваться ли такому вниманию со стороны контрразведчика-особиста.

— Николай Михалыч, приглашаю отобедать в местной харчевне. Отметить, так сказать, выздоровление и возвращение в строй.

Ну и как ему такому красавцу откажешь?

Вскидываю руку к козырьку, приветствуя старшего по званию. Он протягивает мне руку в перчатке. Пожимаю, не снимая свою.

— С превеликим удовольствием, Сергей Красенович, вот только… — оглядываюсь на своего ординарца.

— Там и рядовому место найдётся. В харчевне есть зал и для нижних чинов.

Достаю кошелёк, протягиваю Кузьме трёшку. Надеюсь достаточно.

По тому, как загорелись глаза моего домового-ординарца, понимаю, что даже более, чем.

— На горячительное не налегай, — упреждаю ординарца вполголоса. — Лучше с собой купи, в расположении ещё отметим моё исцеление.

На входе в местный общепит нас поклонами приветствует упитанный не то китаец, не то маньчжур с косой до пояса — швейцар не швейцар, вышибала не вышибала. Однако кланяется уважительно. Оставляем с Николовым Кузьму в зале для нижних чинов, сами уединяемся в отдельном кабинете.