Ротмистр Гордеев

Глава 6

Больше приключений на мою душу не выпало. Ближе к вечеру добираемся до какой-то китайской деревушки, где расквартирован мой взвод. Отсюда до линии фронта с десяток вёрст, почти тыл, хоть и не глубокий. Канонада и ружейная пальба не слышны: обе армии — и русская, и японцы, набираются сил и зализывают раны.

Скачем по высохшему руслу реки — она используется здесь как дорога.

Попутно обращаю внимание на высоченные заросли высоченного проса, так похожего на кукурузу, — Скоробут называет его гаоляном. Гаолян тут повсюду. Если противник захочет, сможет спокойно подобраться по нему, и ни одна зараза не заметит. Делаю про себя отметку.

Работников на полях нет — уже поздно, но пару раз нам встречаются одинокие китайцы в своих смешных шляпах. Лично я им завидую: маленький козырёк фуражки не спасает от палящих лучей солнца. Всё-таки нынешняя форма мало приспособлена для такого климата, не придумали ничего вроде широкополых шляп-панам, какие носили советские военнослужащие, например в Средней Азии.

На въезде в деревню двое часовых, бойцы, как я понимаю, из моего взвода. Оба невысокие, в лучшем случае, метр шестьдесят, степенные мужички лет тридцати, а не безусые парнишки-срочники. Это радует, у таких подчинённых шило в одном месте не играет, хотя в армии всегда была популярна поговорка: «лучше иметь два шкафа, чем одного отличника боевой и политической подготовки».

И всё-таки, взрослый мужик — есть взрослый мужик. Меньше неприятных сюрпризов и взбрыкиваний. Если воюют, так воюют.

Солдаты узнают меня, козыряют. Лица, кстати, довольные — похоже, настоящий Гордеев толковый командир и к подчинённым относится нормально. Значит будет меньше проблем при налаживании отношений.

Обращаю внимание во что они одеты и обуты. Мундиры явно пообносившиеся, как это часто бывает в боевых частях (на фронте одежда просто «горит»), но хотя бы не рвань и лоскуты, цвет явно не уставной, какая-то странная импровизация — от жёлто-зелёного до голубоватого оттенка. Не иначе пытались красить белые заметные гимнастёрки кустарным способом. На ногах вместо сапог обмотки и что-то вроде мягких туфель.

Отъехав, спрашиваю ординарца, что это за обувь.

— Улы, китайские башмаки, — поясняет Скоробут. — Сапоги уж больно быстро разбиваются на сопках, да шум от них изрядный, а мы ж разведка — нам тихо нужно ходить.

Киваю. Оказывается проблема с обувью — штука вечная, только ленивый, наверное, не критиковал откровенно неважного качества берцы, в которых ходила армия моего времени. Не зря многие старались купить кроссовки или гражданские ботинки.

По идее полагается представиться ротному, вернее — командиру эскадрона, после возвращения из госпиталя, но надо ехать в соседнюю деревню, да ещё и на ночь глядя. Думаю, подождёт непосредственный командир до утра. Поднимать бойцов тоже не хочу, пусть мужики выспятся. На войне ценна каждая минута спокойного сна — по себе знаю.

Попутно вспоминаю, что мне известно о драгунах, к коим я официально принадлежу. Не так уж и много: по сути это конная пехота, некий аналог ВДВ, только средством доставки является лошадка, а не самолёт. Прибыв на нужное место, спешиваемся и идём в бой, то есть в сабельной рубке не участвуем.

Оно, пожалуй, и к лучшему — кавалерист из меня так себе.

— Вам сюда, в эту фанзу, — указывает ординарец на небольшой домик с саманным стенами и какими-то странными окнами.

Не сразу догадываюсь, что это полупрозрачная бумага.

Выделенная мне фанза стоит особняком и выглядит побогаче других. Видимо, для взводного расстарались, выбрали хату получше.

На лавочке у дверей сидит пожилая женщина с широким скуластым лицом и узкими глазами-щёлочками. Очевидно, хозяйка квартиры.

При виде меня встаёт и начинает что-то лопотать.

— Это она радуется вашему выздоровлению, — поясняет Скоробут.

— А ты что — по-китайски говорить умеешь?

— Нам, домовым, со всеми общий язык положено находить, — с достоинством отвечает ординарец. — Вы, вашбродь, почивать ложитесь, у них тут каны тёплые, с подогревом.

— Прости, что у них тёплое?

— Каны — ну навроде наших нар, — терпеливо поясняет солдат. — Китайцы их греют, чтобы спалось, значит, теплее. Так что ложитесь спать смело, а я утром вас разбужу.

Сон — дело хорошее.

Захожу в избу и сразу замечаю, что потолка здесь нет, крыша идёт сразу со стены, наверху парочка жердей, на них сушатся какие-то тряпки.

Нахожу нары, о которых говорил Скоробут. Постельного белья само собой нет, ну да ничего, и не в таких условиях ночевать приходилось.

Снимаю с себя мундир, разуваюсь и в нательном белье ложусь на кан. Он действительно тёплый, греет не хуже печки. Засыпаю практически сразу, только стоит закрыть глаза.

Просыпаюсь от чьего-то присутствия и сразу вижу рядом с собой Скоробута.

— Пора, вашбродь, — говорит он.

— Который час?

— Шесть утра.

Вместо моего мундира висит другой, тоже какого-то странного цвета — знакомая смесь зелёного и жёлтого.

— Это что такое?

— Простите, вашбродь, вас ведь в прошлый раз из-за белой гимнастёрки чуть не подстрелили. У нас тут парадов нет, вот я и взял на себя смелость — один мундир китайцам отдал, чтобы они его, значит, перекрасили. А это заместо сапог, — протягивает мне онучи и мягкие туфли.

Ругаться на домового не хочется, он и впрямь заботится о командире, не хочет, чтобы тот выделялся белой вороной.

Кстати, вот к чему можно будет приложить мозг и послезнание: продумать маскировочный костюм, в котором будет легче ходить на разведку. Ну и делать это уже не на кустарном уровне, а профессионально.

Не зря англичане по итогам англо-бурской на цвет хаки перешли. Нам ещё только предстоит такое открытие. И чем раньше, тем лучше.

Да тут просто поле не паханное!

— Личный состав уже выстроен, ожидает распоряжений.

Ну что ж, посмотрим, что за взвод у меня под ружьём.

Выхожу во двор, где в одну линию стоят драгуны.

И сразу первое разочарование: взвод только на бумаге, по факту полтора отделения, то есть пятнадцать бойцов. Среди них — один младший сержант, судя по двум лычкам на погонах. Вернее, младший унтер-офицер, если мне не изменяет память.

— Почему так мало? — тихо спрашиваю у Скоробута.

— Нас в боях хорошо потрепало, а пополнения не шлют, — виновато отвечает ординарец, будто от него зависит этот вопрос.

Я прошёлся вдоль строя, чувствуя обращённые на себя пятнадцать пар глаз. Любопытства в них не было, всё-таки для них я — прежний командир, вернувшийся из госпиталя.