Ротмистр Гордеев

Весёлая компания подобралась у меня сегодня. Кого только в ней нет, даже вервольф с вурдалаком затесались. И главное, все на службе в российской армии! Не зря нас, выходит, орками называют!

Как и полагается, монастырь находится на пригорке, со всех сторон его окружает высокая каменная стена. Не крепость, но и с наскоку не возьмёшь, да ещё и нашими малыми силами.

К тому же монастырь не производит впечатление опустевшего. Несмотря на поздний час, в нём кипит жизнь. Доносятся отголоски чьих-то разговоров, стук и бряцанье каких-то предметов.

— Мы как — нахрапом пойдём на штурм? — интересуюсь я.

— А у вас есть какие-то предложения? — замечает Николов.

— Парочка имеется. Думаю, сразу всем переть буром не стоит.

Особист слегка обалдело смотрит на меня, и я понимаю, что мой «французский» немного неуместен. Но слово не воробей, продолжаю излагать план:

— Разделимся на две части. Одна пойдёт спереди, другая сзади. Заодно подстрахуемся, если демон попытается удрать,.

Николов быстро соглашается. Как старший по званию он же и разделяет наш отряд. Вместе с вампиром и оборотнем они заходят с тыла, а мы с матросом и характерником идём в лоб.

Колючки-путанки на стене нет, но так просто не перелезешь — высоко. Применяем знакомую нам с характерником хитрость: они с морячком подкидывают меня вверх, я цепляюсь за край стены, подтягиваюсь, оказываюсь на гребне и, протянув руки, начинаю поднимать их по очереди.

Спускаемся уже не в пример легче.

И почти сразу натыкаемся не то на часового, не то на вышедшего подышать свежим воздухом монаха. У него глаза становятся большими как чайные блюдца и, пока он не успел набрать полные лёгкие, чтобы призвать на помощь, подлетаю к нему, сбиваю подсечкой и резким ударом по скуластой физиономии, отправляю в царство снов. Всё это происходит молниеносно.

— Ловко вы его, вашбродь, — довольно крякает казак. — Поучите при случае?

Я не успеваю ответить, как где-то спереди бухает гром, а небо озаряется яркой вспышкой.

— Граната? — спохватываюсь я.

— Никак нет, — отвечает характерник. — То наш господин подполковник в схватку вступил. Всплеск магической энергии.

Я слегка охреневаю от происходящего.

Слышится чей-то душераздирающий крик, несколько раз бахает как из пушки, на долю секунды становится светло как днём, и тут кирпичная кладка строения напротив рушится будто картонная, а в проём протискивается фигура давешнего монаха-убийцы.

В руках у него бумажный фонарь на бамбуковом шесте и копьё-посох.

Он сразу замечает нас и вскидывает копьё.

— Стреляйте! — кричит характерник. — Не дайте ему метнуть посох.

Револьвер сам прыгает мне в руки. Не надо целится, я действую на автомате. Наживаю на спусковой крючок, чувствую лёгкую отдачу. Ствол изрыгает сноп пламени.

Я знаю, что попал, с такого расстояния просто невозможно промахнуться, однако монаху всё нипочём. На его лице появляется хищная усмешка.

Стреляю второй раз, потом третий, рядом палит из карабина Лукашин-старший, но всё бестолку.

Серебряные пули демона не берут. Он снова поднимает копьё.

И тут проявляется особенный дар моремана.

Он что-то произносит и топает ногой. И сразу же из этого места начинает бить ручей.

Вода окружает демона. Тот перестаёт ухмыляться, теперь на его лице растерянность.

— Эта тварь боится проточной воды! — довольно потирает ладоши Жалдырин.

Бух! Неподалёку осыпается каменная кладка, пыль ещё не успевает осесть, как сквозь дыру не выходят — вылетают Николов со спутниками.

Особист что-то кричит демону на японском.

— Ты проиграл. Я предвидел твою хитрость, — приходит мне на помощь характерник, оказавшийся ещё и полиглотом.

Тут происходит нечто, заставившее меня открыть рот от изумления. Демон испаряется, оставляя бумажный фонарь на бамбуковом шесте и копьё.

— Обалдеть! — произношу я и тянусь к трофеям.

— Нет! — в один голос кричат Николов и характерник, но уже поздно: я коснулся одного из предметов.

— Ну, вашбродь, держись! — недовольно качает головой Лукашин-старший. — Сейчас начнётся!

Некогда уточнять, что именно, поскольку на это уже не остаётся времени. Начинает творится нечто невообразимое. Фонарь на бамбуковом шесте охватывает рыжее пламя, а когда оно гаснет, я вижу пред собой существо, чем-то смахивающее на огненного цвета лисицу.

— Дзинко! — бормочет Тимофей. — Лиса-оборотень.

Копьё обращается в что-то неописуемое, на наших глазах появляется монстр в виде гигантского паука-быка-тигра с лицом человека.

— Цитигумо! — ахает Тимофей, очевидно, хорошо знающий местный бестиарий.

Я вскидываю револьвер, целясь в Дзинко, но меня останавливает Лукашин-младший.

— Погодьте, вашбродь. Дозвольте мне с этой рыжей бестией потягаться! — весело кричит он.

Дотоле трансформацию оборотня мне приходилось видеть только в голливудских фильмах, но одно дело, когда смотришь кино, и совсем другое, как это происходит у тебя на виду в реальной жизни.

Сначала тело Фёдора вытянулось, запузырилось мускулами, в клочья разрывая одежду, лицо исказилось, нос подался вперёд, всё тело мгновенно заросло шерстью, вместо рук образовались лапы с огромными когтями.

Оборотень опустился на четвереньки, поднял морду и, раскрыв пасть, бросился на Дзинко.

И тут же резкий толчок сваливает меня с ног, это Тимофей успевает оттолкнуть меня от разошедшегося не на шутку Цитигумо. Выясняется, что и этой твари плевать на пули из серебра. Они отскакивают от него как горох от стенки.

Что-то ожигает мой бок. Я опускаю взгляд и понимаю, что это ножны от клинка, который чуть ли не раскалился.

Обнажаю шашку и вижу как на ней проступает загадочный узор. Готов поклясться чем угодно — прежде его на лезвии не было.

Ни Николов, ни морячок-кудесник, ни казак-характерник с вампиром не могут ничего поделать с разъярённым Цитигумо.

— Умри, сволочь! — кричу я и с шашкой наперевес кидаюсь на монстра.

Тот раздражённо отмахивается лапой, клинок касается её и к моему огромному удивлению сносит твари конечность.

— Убейте гада! — кричит Николов.

Ободрённый, набрасываюсь на страшное порождение магии с утроенной силой. Каждый мой удар причиняет чудовищу боль, хлещет кровь, ещё немного и она покрывает меня с ног до головы.

Чем больше наношу ран твари, тем слабее и неповоротливее оно становится. Наконец, мне удаётся подрубить ей последние лапы, свалить на землю. Взметнув клинок, обрушиваю его на шею Цитигумо, чтобы отделить башку от туловища.

Мне это удаётся, правда, не с первого удара. Чувствую себя мясником.