(не)случайная Жена

Если есть малейший шанс, чтобы остаться, она использует его.

Тиль был тем, кто открыл дверцу экипажа и подал ей руку.

Девушка выглядела ужасно. Волосы в беспорядке, платье надето в явной спешке, а в глазах, что было важнее всего, нерешительность и усталость. На него она взглянула с благодарностью. Руку приняла и сжала так крепко, что он едва сдержался, чтобы не притянуть ее к себе, такую хрупкую, в попытке закрыть собой, защитить. Эта леди вызывала у него странные чувства. А уж после того памятного разговора в коридоре на постоялом дворе, он чувствовал непонятную злость, не на девушку. На брата. За то, что посмел тронуть Лею. За то, что был с ней.

За то, что теперь она носит его сына.

Но Тиль держал себя в руках. Улыбался спокойно и сдержанно. Вот только на душе было гадко. Будто это он оказался виновен в том, что Лее сейчас плохо.

Жалел ли, что не дал тогда в морду своему брату-королю? Да. Жалел и сильно. Стоило наплевать на условности, и просто побыть мужчиной, а не верноподданным своего родственника.

— Как вы, леди Мильберг? — помогая ей подняться по лестнице, спросил он.

Предложил руку, а ощутив, как она приняла ее, коснувшись его пальцев своими тонкими пальчиками, стиснул зубы, кляня судьбу, оказавшуюся столь несправедливой.

Злился ли он на Грегора? Да. И даже несмотря на то, что понимал — брат не так и виноват, сам является жертвой обмана. По крайней мере, Тиль понял это именно так из объяснений Грегора. По словам короля, Клаудиа и девчонка, Лея, оказавшаяся ее дальней родственницей, обвели его вокруг пальца.

— А ты играешь тут в джентльмена? — сказал тогда Грегор, когда они стояли у дверей, за которыми находилась леди Мильберг. — Я спал с ней, и она носит моего сына под сердцем. Спал не потому, что хотел, а потому что она сама прыгнула в мою койку!

Только в голове принца никак не укладывался образ Леи, вожделевшей короля по какой-то незначительной причине. В его воображении, даже теперь, когда он знал, пусть частичную, но правду, девушка оставалась чиста и незапятнанная. Он подозревал, что не по своей воле она пошла к Грегору. Что должна быть веская причина такого поступка для истинной леди!

«Что бы не толкнуло ее на подобное, она уже не будет твоей!» — сказал он себе, а вслух произнес, глядя в ее усталые, полные страха перед собственным будущим, глаза: — Позвольте я провожу вас в вашу комнату?

Она кивнула. Не обреченно, а благодарно. И, когда шли по лестнице, поднимаясь на территорию прислуги — Лея отчего-то повела его именно туда, видимо, решив остановиться в своей прежней комнате, которую занимала, пока работала на Ее Величество, королеву Клаудию, — он не выдержал и спросил: — Я знаю, что сейчас задам крайне неприятный вопрос. И мне не следует спрашивать о таком леди, но вы вольны ударить меня, если заслужил, только прошу ответить мне.

Она остановилась. Посмотрела на него непонимающим взором. А затем, вздохнув, произнесла:

— Спрашивайте, Ваше Высочество. Вы так много сделали для меня, что я просто не имею права отказать вам в столь незначительной просьбе! — а у самой в глазах усталость.

— Его Величество сказал мне, — начал Тиль и осекся. Что он делает? Мужчине не приемлемо задавать подобные вопросы леди. Слишком личное! И она вправе больше не пожелать его видеть после всего. А он? Удивительное дело, но девушка его зацепила. Тронула что-то важное в душе. Что-то будто созданное для нее одной.

Он молча опустил взгляд на полные губы Леи, ощутив такое жгучее желание коснуться их своими губами, смять в поцелуе, обхватив руками тонкую талию, прижать к себе, чтобы она поняла, насколько нравится ему. Почти потянулся, чтобы сорвать этот поцелуй и опомнился, отшатнувшись от мысленной пощечины.

«Тебя ей еще не хватало!» — сказал себе зло.

— Позвольте я провожу вас, — он так и не решился спросить то, что хотел. Черт с ним, с его любопытством. Разве она стала нравиться ему меньше, после того, как Грегор рассказал о ребенке? Нет. Не хотелось, конечно, верить в такое, но правда была налицо.

Решив не делать выводы прежде чем не узнает истину, Тиль улыбнулся уставшей девушке и подхватив ее под руку на правах будущего родственника, повел вперед, следуя ее четким указаниям, где и когда поворачивать в лабиринте узких коридоров крыла, отведенного прислуге.

Грегор был зол на самого себя. Он не любил, когда с ним происходило то, что не поддавалось объяснению. Но именно сейчас это и случилось. Черт бы его побрал смотреть в глаза этой девчонки. Казалось, случайность — экипаж слишком резко остановился, и вот она летит в его объятия. Было ли это искусно разыграно девушкой, или она, действительно, не удержалась на сиденье? Так или иначе, он ее поймал, а затем понял, что это не он, а она поймала его в прочные силки своего волнующего взора, в запах волос и теплоту мягких рук. И там, в салоне экипажа, ему едва не снесло крышу от нахлынувшего желания. Все, о чем он мог думать, это как опрокинет ее на сиденье, как задерет платье и мешавшие нижние юбки, как войдет, одним рывком, одним толчком наполняя ее на всю длину. Как сорвет с губ стон вместе с поцелуем…

А она смотрела так чисто и почти наивно, что он на долю секунды позволил себе усомниться в то, что эта девушка уже была с ним.

Вспомнил, как брал ее на брачном ложе. Воспоминания только усилили желание. Породили внутри рык, готовый сорваться с губ, и он вспоминал, как касался бархата ее кожи, как целовал ее тело не замечая, что она не так, не Клаудиа.

Сам оказался дураком. Решил, играет в невинность, набивает себе цену. А оказалось, что в ту ночь рядом с ним была не невеста, а совсем другая, будоражившая кровь так сильно, что он потерял голову и сорвался, возможно, причиняя ей боль.

Дай ему судьба другой шанс, он бы все исправил. Поцелуями, ласками, довел бы ее до сумасшествия, сродни собственному. Чтобы и она хотела его также безумно, как и он.

Не в силах вынести адскую муку и не желая пугать девчонку еще сильнее, он вырвался из кареты, прочь от пленительных глаз и запаха, сводившего с ума, лишавшего остатков рассудка. А затем едва не загнал любимого жеребца, мчась назад к городу, слыша, как следом несутся его гвардейцы, те, что всегда были при нем, когда покидал пределы дворца.

Уже вернувшись, вихрем взлетел по длинной лестнице. Рванул к покоям, намереваясь принять ледяной душ, потому что возбуждение не желало оставить его, продолжало изводить, требуя разрядки.

— Ваше Величество! — раздался голос из спальни, и он чертыхнулся, запнувшись на пороге.

Клаудиа. Все еще здесь? Вот же наглая женщина! Ей же было велено собирать вещи, но она, со свойственным всем Водным упрямством, еще рассчитывает на что-то! Как бы не так!

— Вы все еще здесь? — спросил он, шагнув вперед, захлопнув за собой дверь.

Она, до того момента сидевшая на постели, почти подпрыгнула, бросилась к нему, сложив ладони в умоляющем жесте.

— Ваше Величество! Я прошу вас, позвольте мне быть с вами, оставаться вашей королевой.

Он едва не расхохотался, глядя на мольбу в ее глазах. Она что, действительно считает, что он идиот?

Женские ладошки опустились на грудь мужчины. Показались ему прохладными и успокаивающими. А Клаудиа запрокинув голову, смотрела в его глаза напряженным, ожидающим и надеющимся, взором.

— Кто такая Лея, мой король? Нищенка, человечка? А я? — начала она возбужденно. Ее ладони скользнули по телу Грегора, опустились на пояс штанов, вцепились клещами в широкую пряжку с изображением головы дракона. — Мой род силен. Славен. Я та, которая родилась, чтобы стать королевой, чтобы править прядом с вами! Я принесу вам почет и уважение! Вместе мы будем сильны. Огненные и Водные всегда были самыми сильными драконами королевства. Вы же не откажетесь от этой поддержки из-за какой-то девчонки, за спиной которой лишь горстка людей, клочок земли и рассыпающийся от старости, замок? — и ее ладони, повозившись с пряжкой, опустились вниз. Коснувшись выпуклости на штанах Грегора, Клаудиа заметно оживилась, приняв на свой счет его каменное возбуждение. А он застыл, усмехаясь, ожидая, что же она скажет, что предложит дальше. Приободренная этим молчанием, королева продолжила говорить и, одновременно с этим, гладить короля, ощущая, как возбуждение охватывает и ее. — Пусть родит мальчика. Я стану ему матерью и буду любить, как своего родного, — зашептала она жарко, глядя прямо в глаза Грегора. — Никто и не узнает! И позора можно будет избежать. Зачем вам жена человек? Она может ослабить род Огненных, ведь в этом ребенке будет и часть ее самой. А я смогу после родить вам сына, — она сглотнула, — сыновей.