Страница 68 из 72
— Слишком избитая эта тема.
Действительно страдали, на мой взгляд, первые эмигранты, представители «Белого движения». Люди бежали от власти. Меня же никто не гнал, я сам выбрал этот путь, в поисках лучшей доли, прежде всего для своей семьи. Первая волна была более духовная: тоска их неподдельна. Отсюда и отношение к ним на Западе и интерес к русским. Послевоенные беженцы, эмигранты семидесятых — совсем другая публика. Здесь и в творчестве много наносного, искусственного. Нынешняя, четвертая волна иная. Каждый, в общем, может купить билет и вернуться. По прошествии времени я тоже почувствовал себя «гражданином мира», ностальгия ушла. На пластинках «Северное сияние» и «Карамболь» появляются мои зарисовки о Германии, но они, скорее, юмористические.
— Вы можете вспомнить, при каких обстоятельствах впервые услышали «запрещенные песни»?
— Конечно, еще в детстве. У меня был старший брат, а у него магнитофон «Весна» с такой большой черной ручкой. Брат привязывал к ней веревку, перекидывал через плечо и шел со своей компанией по улице, а из динамиков несся голос Аркадия Северного, Высоцкого…
— Как кандидат технических наук, серьезный бизнесмен с таким знанием дела пишет жанровые песни? Особенно поразила меня последняя ваша работа — саундтрек к нашумевшему сериалу «Зона». Как сочетаются подобные противоположности?
— Я отвечу на твой вопрос двумя примерами.
Вчера я смотрел боксерский поединок. Прозвище одного из участников — Боксирующий банкир. В обычной жизни он высокопоставленный банковский служащий. Любит спорт. Выступает на престижных соревнованиях в супертяжелом весе. Казалось бы, ничего особенного, много людей совмещают спорт и бизнес. Но самое интересное, что больше всего этот же человек увлечен… чечеткой. Ходит в специальные клубы и танцует степ.
Вторую историю я прочитал в газете, когда летел сюда из Германии.
Оказывается в последние годы в западных странах среди топ-менеджеров крупнейших корпораций, бизнесменов и прочих представителей элиты распространилась мода на публичные музыкальные выступления. Они покупают дорогие инструменты, собираются в группы и играют по клубам, на концертах, добиваясь значительных успехов на новом поприще.
Я просто реализую свои юношеские мечтания. Зарабатывание денег не является самоцелью. Да и невозможно заниматься одним и тем же 24 часа в сутки, нужна отдушина, окошко для души.
— Скажите, на ваш взгляд, существует ли сегодня понятие «запрещенные песни»?
— С одной стороны, конечно, нет. Любой может снять студию, договориться с музыкантами и записывать все, что душе угодно, а потом выпустить диск и продавать его в магазинах. В советское время это нельзя было и представить.
Как ты пишешь в своей книге о «русской песне в изгнании», нашим подпольным исполнителям приходилось «прятаться по подвалам и ночным ДК, чтобы сыграть очередной концерт», в отличие от эмигрантов, кстати. Вообще «запрещенные песни», сделанные в СССР и за границей, хоть и являются составляющими жанровой музыки, но отличаются коренным образом.
— Чем, по-вашему?
— Смотри, наш андеграунд был подпольным в прямом смысле слова.
Северный, Комар, Шандриков были САМОДЕЯТЕЛЬНЫМИ артистами, не состоявшими на службе ни в каких государственных концертных организациях, часто не имели даже музыкального образования. А если и имели, то работали в лучшем случае в ресторанах. На моей памяти только Розенбаум, будучи официальным артистом Ленконцерта, решился записать «блатной» альбом. Успех советского творческого подполья во многом определяется тем, что эти люди жили практически той жизнью шальной, о которой пели. Личность человеческая и творческая переплетались настолько, что было не разобрать, кто и где. Значительная часть исполнителей из той плеяды отсидели, пусть не конкретно за песни, как Новиков, но тем не менее… Был такой опыту Шандрикова, Шеваловского, Беляева, Комара, Юрия Борисова, Звездинского. У многих были проблемы с алкоголем. Те же Северный, Шандриков, Комар, Борисов, Агафонов пили… Но творили тем не менее.
А в эмиграции прямо противоположная картина, хотя, повторюсь, работали все в одном жанре. Но! За кордоном петь «блатняк» стали бывшие официально признанные артисты. С образованием, с поставленными голосами. На новой родине их никто за «Мурку» не гонял и не сажал, значит, могли записываться качественно, на хорошей аппаратуре, а не как у нас — микрофон на прищепку и одеялом окно закрыть для звукоизоляции. Плюс эмигранты сразу понимали, что записывают материал на продажу. Наши же самородки писались просто так, в кайф, под настроение, за бутылку. Ну, давали иногда Северному или еще кому рублей триста за концерт. Это что, деньги? Даже в советское время это было не бог весть что.
— Интересные выводы вы сделали, но мы ушли от темы… Итак, существует ли «запрещенная песня» сегодня?
— И да, и нет. Вроде все можно, пожалуйста. Но стоит прийти с таким материалом на радио или телевидение, тебе тут же объявят — «не формат». Клип на песню, где, не дай бог, проскочило слово «тюрьма» или «столыпинский вагон» проехал в кадре, зарубят сразу. Даже на профильных станциях чуть материал пожестче — всё! Не идет в эфир. Говорят: «За нами следит комитет по радиовещанию» и прочее.
То есть отголоски советской цензуры слышны. Что далеко ходить! Сериал «Зона», где звучит мой саундтрек. Такой проект интересный, мы ездили со съемочной группой в Монте-Карло на фестиваль. Наград не привезли, но речь не об этом — фильм заметили, он понравился, а его раз… и задвинули в ночной эфир в ВОСКРЕСЕНЬЕ! Кто сможет увидеть его?
— Откуда такие настроения в обществе в отношении жанра? То в некоторых регионах разворачивается кампания: «Запретить шансон в маршрутках», то известные люди, образованные, интеллигентные, начинают писать письма с призывом чуть ли не судить за исполнение «Мурки»…
— Не знаю, от глупости, наверное. Я тебе так скажу: когда я был пацаном, мы во дворе всегда слушали «блатные» песни, кто-то их любил больше, кто-то меньше, но собирались вечером, включали магнитофон, гитару доставали и горланили «Гоп со смыком». И знаешь, странная закономерность: прошли годы, и жизнь разбросала эту дворовую компанию. Кто уехал, кто в армию ушел, кто семьей обзавелся рано, а некоторые, как водится, попали в тюрьму. Так вот, сели как раз те, кто «блатняк» не особо и уважал. Лично мне разговоры о вредоносном влиянии шансона на молодежь кажутся бредом чистой воды. Ты упомянул письма различных уважаемых людей о необходимости введения цензуры, запрете жанровой музыки и т. д. Я помню, режиссер «Ленкома» Марк Захаров пару лет назад посмотрел новогодний огонек, где все наши звезды пели кто «Мурку», кто «Бублички», кто «Институтку», и разразился гневным посланием в духе советских газет[28]. Я просто обалдел. Умнейший вроде человек, а видит корень зла в песнях, которые в России были, есть и будут. Это ж наш национальный жанр, если вдуматься! Мне так захотелось ему ответить! Если человек склонен совершить преступление, то он может хоть ежедневно ходить в оперу, но все равно украдет…
Помнишь Ручечника, которого сыграл Евстигнеев, в фильме «Место встречи изменить нельзя»? А вот еще пример! Ты в первой книге часто ссылался на писателя-эмигранта Романа Гуля. Я его тоже читал. «Апология русской эмиграции» — одно из моих любимых мемуарных произведений. Роман Борисович прожил долгую жизнь и с кем только не встречался. Я тебе прямо прочту, ты должен помнить этот момент! Вот ответ всем деятелям, желающим ввести цензуру и утверждающим, что «блатная песня дурно влияет на умы граждан».
(Виктор направляется к книжному шкафу и достает нужный фолиант. Я не очень понимаю, о чем пойдет речь, а потому жду с интересом. Когда же отрывок прозвучал, я понял, что аргумент против «борцов за нравственность» действительно убийственный.)
Слушай! Роман Борисович приводит поразительный рассказ, как нельзя лучше иллюстрирующий мою мысль. В Париже ему довелось столкнуться с одним крайне странным и страшным персонажем российской истории, и вот что из этого вышло.