Нобель. Литература

Нобелевская премия — это премия предательская. Как сказал Леонид Мартынов на суде над Пастернаком: «Прогрессивное человечество с нами, а не с Пастернаком!». Для нас главное, что Алексиевич подрывает основы бесчеловечной, человеконенавистнической идеологии, и в этом заключается ее правда. Вопрос в том, сможет ли эта страна и эта власть, по крайней мере на данный момент, существовать без этой имперской кровожадной идеологии. Если сможет, дай бог.

В любом случае то, что делает Алексиевич, хотя она делает это не очень уверенно, не очень мировоззренчески убедительно, но то, что она делает, — это задача благородная.

Один читатель, при хронологическом чтении произведений, пришел к выводу, что Алексиевич выбирает исторические катастрофы по степени наносимого ими человеку урона, начиная с меньшего урона и заканчивая самым крупным, и в этой системе несчастья Великой Отечественной войны оказываются меньше, чем ужасающие последствия Чернобыльской катастрофы или распада СССР.

Однако никакого низвержения победы здесь не происходит. Просто, сами понимаете, в 1984-м году Алексиевич не могла писать книгу об Афганистане. Она готовилась к ней, но в 1984-м году появление «Цинковых мальчиков» было невозможно. Она действовала в рамках возможного. Ее первая книга, «У войны не женское лицо», и то встречала определенное сопротивление, публикация в журнале «Октябрь» была сенсацией. Алексиевич пробивала те цензурные барьеры, которые существовали. Чернобыль тоже был окружен цепочкой умолчаний.

Так что здесь выстраивать иерархию трагедий, на мой взгляд, неуместно. Уместно здесь поговорить о другом, о более страшном. Да, распад Советского Союза был крупнейшей геополитической (хотя я ненавижу это слово) катастрофой XX века, тут с президентом России не поспоришь. Вопрос в ином. Советский Союз, он идеологически распался или нет? Идеи этого ареопага, Политбюро, этих старцев кровожадных, они побеждены или нет? Нет. Тем более что опыт свободы, опыт девяностых годов, опыт хищничества, оказался крайне неудачным, он эту свободу здорово скомпрометировал. Поэтому идеологически все это совсем не побеждено.

И, конечно, книги Алексиевич идут по нарастающей не в смысле их откровенности, а в смысле их крамольности. Говоря, что распад Советского Союза был благом или, во всяком случае, шансом, она входит в определенный клинч и в страшное противоречие с сегодняшними тенденциями. Для меня-то распад Советского Союза, поскольку я в терминологии нынешних молодых голимый совок, не был благом однозначно, потому что Советский Союз был сложной системой, а победила простота, тупая, дикая простота. И то, что мы имеем сегодня, гораздо хуже, чем Советский Союз, грубее, проще. Достаточно сравнить науку постсоветскую, культуру постсоветскую, образование постсоветское — с тем, что мы имели тогда. Преимущество одно — можно уехать. Но это пока.

Поэтому Светлана Алексиевич в своей логике безупречно права. Другое дело, что все это гораздо сложнее, и судить о результатах этой истории мы сможем только тогда, когда закончится, так или иначе, это смутное время, в которое даже общественная дискуссия уже почти невозможна, потому что все посягательство на скрепы. О чем ты ни скажешь, ты задеваешь скрепу. Скрепа нависла над нами низким потолком.

2016

Боб Дилан

Боб Дилан (Роберт Аллен Циммерман) — американский автор-исполнитель, основатель течения «кантри-рок», художник, писатель и киноактер, одна из самых влиятельных фигур в поп-музыке на протяжении последних шестидесяти лет. Выразил в своем творчестве назревающие изменения в обществе, стал «голосом поколения» и негласным символом антивоенного американского движения, выведя поп-музыку на новый уровень.

Первый музыкант, получивший Нобелевскую премию по литературе. Она вручена «за создание нового поэтического языка в рамках американской песенной традиции».

Я помню хорошо, когда объявили о нобелиатстве Дилана, и как трудно мне было это комментировать, хотя я-то очень радовался как раз. Тем не менее, для нас это был некоторый шок, а еще больший шок для Дилана, которому еще не сразу смогли дозвониться, и он не ждал звонка от Нобелевского комитета.

Он одна из самых титулованных фигур в истории рока. Нет такой награды, включая платиновый диск, которой у него бы не было. Он совершенно не ждал, что отметят его литературные заслуги. В отличие от Окуджавы, который всегда постулировал, что он прежде всего поэт, Дилан всегда настаивал, что он музыкант, причем если бы не музыкальная составляющая, то, конечно, его поэзия просто не могла бы существовать — именно потому, что в ней огромна роль повторов, рефренов. И вообще он работает с фольклорной традицией-то, чего уж там скрывать.

Поэтому, я думаю, очень многие ревнители чистоты жанра после награждения Дилана обиделись. Достаточно сказать, что, когда Юлию Киму давали премию «Поэт», Евгений Рейн и Александр Кушнер вообще вышли из состава этой премии, утверждая, что это другой жанр: ничего не имеем против Кима, но регламент нарушен. Я же со своей стороны считаю, что Дилан действительно хорошо расширил границы изобразительных средств традиционной поэзии, зашел довольно далеко, это приятно. Но об особенностях его творчества нельзя говорить в отрыве от рока, госпелов, которыми он одно время занимался, от фольклора. У него есть фольклорные стилизации. Это, наверно, приходится рассматривать в одном комплексе, тем более что в музыке я не понимаю ровно ничего.

Что касается стихов, Дилан прославился именно на волне движения шестидесятых годов, движения не столько антивоенного, сколько вообще протестного, молодежного. Это было движение хиппи, но и не только их, это было движение за определенное перерождение культуры, за ее демократизацию, за ее массовость, при этом протестность, конечно. И Боб Дилан — один из главных авторов антивоенных песен в мировой истории. Но это внешняя сторона его славы.

В чем заключается внутренний драйв, another side of Bob Dylan, как назывался один его альбом, в чем, собственно, причина его фантастической популярности, мне сказать довольно трудно. Приходится повторять просто, что это, да, действительно очень хорошие стихи, во-первых, и, во-вторых, что, как и в случае Окуджавы, это рамочная конструкция, куда каждый вписывает свою судьбу и вдумывает собственное содержание.

У Дилана в большинстве песен повторяются трюизмы, которые каждый волен понимать по-своему и наполнять собственными ассоциациями. Ничего особенно принципиально нового-то там, в сущности, нет. Например, в «Блюзе товарняка» (Freight Train Blues, 1962) он вспоминает о том, что давно не слышал гудка товарного поезда и только этот гудок наполняет его счастьем, а все остальное ему остофигело. А в песне, наверное, самой знаменитой своей басне «Как катящийся камень» (Like a Rolling Stone, 1965) или там «Как перекати-поле», он говорит о женщине, которая все утратила, впала в ничтожество, зато свободна теперь от всех обязательств. В знаменитой опять же песне «Времена меняются, времена меняются» (The Times They Are a-Changin, 1964) он говорит, что действительно грядут какие-то новые времена, а в другой песне «Прольется ужасный дождь» («A Hard Rain’s a-Go

Ничего особенно нового. Он эмоционально попадает в ощущения. А то, во что он попадает, — это всегда одно и то же: довольно сложные чувства. Помните, был такой рассказ у Туве Янссон «Филифьонка в ожидании катастрофы»? Филифьонка всю жизнь боялась катастрофы, но, когда эта катастрофа случилась, она испытала радость и облегчение.

Подобно Ишигу́ро (или Иши́гуро), мы все ждем, что наш старый мир рухнет и это будет ужасно, но, когда он рухнет, мы испытаем, так сказать, свободу и восторг. Мы все боимся выйти из дома, а когда мы поедем куда-то в товарняке, мы поймем, что это прекрасно. Мы все боимся все утратить, а когда мы все утратим, мы поймем, что утратили только цепи, только обязанности, а на самом деле вот оно, счастье.