Нобель. Литература

Сартр очень любил эту тему, он говорил, что все перекладывают ответственность на правительство, на Бога, на обстоятельства, а надо же отвечать за себя. Экзистенция, которая в нем действительно билась, это самое живое. Конечно, он писатель не того класса, как Камю, Камю гораздо изобретательнее. С другой стороны, Сартр трогательнее, беспомощнее, откровеннее. Камю — сильный человек, а Сартр — мечтатель из фильма «Мечтатели», который вызывал демонов толпы и довызывался. Меня очень устраивает в нем то, что за 75 лет своей жизни и славы он ни на чем не успокоился. Он отказывался от художественного творчества, прекращал писать, возвращался к писанию, уходил от публичности, возвращался к публичности. Он никогда не был доволен, он как Годар, если угодно. Неважно, что почти все фильмы Годара плохи, важно, что они все разные. Наличие рядом с нами Сартра напоминает: ребята, вы все такие самодовольные, а кто вы все по сравнению с ним? Когда я читаю 90 % российских писателей, мыслителей, философов, я хочу им сказать: «Ребята, сколько же в вас самодовольства и чувства причастности к конечной истине, а вы все не стоите одной минуты тошноты, которую испытывал Сартр! Идите-ка вы все…» Сартр — это вечный укор. То, что он отказался от премии, — тоже жест, гораздо более достойный, чем все усилия по ее получению.

Он абсолютно не зря стал кумиром. То, что он стал попсовой культурой, — это уже не его вина. В Париже кафе одно время было главным медиа, главной политической и философской ареной, клубом художников: все это закончилось в семидесятые. В парижской квартире кухонька почти не предусмотрена. Ты идешь в кафе, там философствуешь, пишешь, общаешься с людьми, смотришь в окно на этот парижский дождь. Кто там не сиживал, тот экзистенции не понимает.

Что касается советского человека, проблемы отсутствия смысла он не замечал — разве что с похмелья, в приступе совершенно буквальной тошноты. Иногда жизнь советского человека была настолько плоха, что ему было не до экзистенции. С другой стороны, жизнь советского художника меньше зависела от денег, во многих отношениях, меньше зависела от издательской конъюнктуры, от моды, от фальши. В Советском Союзе были честные художники. Что бы мы там ни говорили, — а мы говорили о Черчилле, о Гамсуне, о Сартре, — нельзя не признать, что в интеллектуальной жизни ХХ века, именно советский проект был главным вызовом. Сейчас я сформулирую главную вещь, наверное. У советского проекта очень много общего со всеми тоталитарными проектами, которые ожидал крах, а советский проект выжил… Что-то в русской душе мешает осуществиться тоталитарному проекту. Наверное, советский проект интересовал Сартра, как в фильме Кончаловского «Дорогие товарищи»: вот страна, где преобладают чудовищные условия, в которых, однако, есть что-то для периодического формирования замечательных людей. Все плохо, но люди иногда получаются гениальные! Японец приезжает из СССР, его спрашивают: «Какое ваше главное впечатление?» — «Дети». — «А почему дети?» — «Все, что там делают руками — получается ужасно». Лучшее, что есть в Советском Союзе — это люди, потому, что все, что делают руками, получается ужасно. Так получилось, что чудовищные условия советского проекта позволили русской душе законсервироваться и сохранить какие-то нематериальные потребности — видимо, потому, что с удовлетворением материальных было уж совсем худо. У Дали есть такие картины, сделанные по принципу набоковской «нетки»[22] (интересно, читал ли он «Приглашение на казнь» или сам додумался?): они становятся картинами, когда отражаются в бутылке. Советский Союз был той уродливой бутылкой, в которой отражалась такая же странная душа, а вместе это давало гармоническое сочетание. В результате множества уродливых условий Советский Союз 50-х годов был оптимальной средой для существования хорошего человека, как-то так получалось. Потом он испортился, сгнил, все стало плохо, но в 50–60 годы многое было любопытно. Как ни говори, СССР был главным событием ХХ века, потому что русская душа не дала ему превратиться в фашизм, не дала превратиться в Кампучию, в полпотовщину. Вот как он рухнул, так эта душа сразу же сползла, мы видим куда.

Сартр чувствовал все это, как ни странно, очень хорошо. Он понимал, что единственной альтернативой фашизму в 40-е годы был коммунизм. Камю-то отошел от коммунистов очень резко, он начал их проклинать почти сразу, а антиколониальные движения вообще не поддержал, на чем они с Сартром и рассорились. В 40-е годы не было другой альтернативы фашизму, об этом полезно помнить. Советский проект не зря казался Сартру серьезным вкладом в антропологию — это другая антропология.

Что касается отношений Сартра с Симоной де Бовуар, я встречал взаимоисключающие точки зрения. Одни говорят, что она была красавица, а другие, что она была просто уродиной. Говорят, что она была очень красива в молодости. Я не знаю, мне кажется, что Сартру эротика была и не очень-то нужна… Как мне кажется, он не очень-то был способен к любви, но разговаривали, я думаю, они много и с интересом. Они договорились при полной сексуальной свободе хранить друг другу интеллектуальную верность. Я думаю, что Симона была лучшим собеседником в его жизни. Она пережила его совсем ненадолго, не с кем стало поговорить. Ад — это не другие, ад — это их отсутствие.

1965

Михаил Шолохов

Михаил Александрович Шолохов — русский советский писатель, журналист и киносценарист, военный корреспондент. Лауреат Сталинской премии, дважды Герой Социалистического Труда.

В 1965 году Шолохов получил Нобелевскую премию по литературе «за художественную силу и цельность эпоса о донском казачестве в переломное для России время». Награда была присуждена единогласно. Шолохов — единственный советский писатель, получивший Нобелевскую премию с согласия руководства СССР.

В 1964 году французский писатель и философ Жан-Поль Сартр отказался от Нобелевской премии по литературе. В своем заявлении кроме личных причин он также указал, что награда стала «западной высшей инстанцией» и выразил сожаление, что премия не была присуждена Шолохову и что «единственным советским произведением, получившим премию, была книга, изданная за границей и запрещенная в родной стране».

С Шолоховым главная проблема, собственно, в том, что вопрос об авторстве книги совершенно заслонил вопрос о ее художественном качестве. «Тихий Дон» — книга массивная, читается она не всегда легко, много в ней, прямо скажем, не то чтобы лишнего, а суконного, это все военные главы, сводки и документы, которые вплавлены в текст довольно некритично. Если бы, скажем, Толстой в «Войне и мире» с такой же частотностью вставлял в текст реальные документы эпохи и газетные цитаты, думаю, «Война и мир» тоже была бы неудобочитаема, да и толще гораздо.

Но я помню, как здесь же когда-то, на «Дожде», у Ани Монгайт была моя передача, и я сказал: «Пользуясь методикой антишолоховедов, я берусь доказать, что Толстой не писал „Войну и мир“». Первую половину фразы отрезали, пустили только «Я берусь доказать, что Толстой не писал „Войну и мир“». С тех пор этот фейк гуляет по интернету: «А, это тот Быков, что обещал доказать, что Толстой не писал „Войну и мир“». Еще раз подчеркиваю: пользуясь методикой антишолоховедов. Доказать, что Шолохов не писал «Тихий Дон», очень легко, гораздо сложнее понять, как и почему он мог его написать. Почему молодой человек — я, правда, согласен с точкой зрения Льва Аннинского, что он был на пять лет старше, что ему там смягчили, «подрезали» возраст, там у него целая была теория на эту тему, — почему молодой человек мог и должен был написать именно такую книгу. Потому что книга эта очень молодая, роман неопытного писателя.

Конечно, антишолоховеды — среди них первое место занимает по праву Владимир Назаров, более известный как Зеев Бар-Селла, выдающийся специалист и знаток, — имеют свои резоны и свою научную аргументацию, но есть свои резоны и у сторонников шолоховского авторства. Это не только рукопись, и не только факты, а это, прежде всего, абсолютная молодость и незрелость автора первой книги, и постепенное взросление, которое мы наблюдаем на протяжении развития действия. Конечно, финал «Тихого Дона» написан гением, тут разговоров нет, автор рос, мужал. А то, что он ничего не написал, кроме этого, — давно уже стало общим местом, хотя именно я начал это делать, сравнение «Тихого Дона» с «Унесенными ветром». Маргарет Митчелл тоже не написала ничего, кроме этого. По большому счету произведение Шолохова — это «Унесенные ветром» на русском материале.

22

«Нетка» — вымышленная игра из романа В. Набокова «Приглашение на казнь». Суть в том, чтобы рассматривать всякие нелепые предметы (нетки) через кривое зеркало, тогда они становятся стройным образом.