Страница 43 из 65
Глава 21
Эх, и удивились жители близлежащих домов, когда у отделению милиции подкатили несколько грузовичков, с которых на мостовую стали спрыгивать привлечённые к операции бойцы. С винтовками наперевес они ринулись внутрь.
Штурм прошёл гладко, без всякого «френдли-файер». Никто не подумал сопротивляться, через пару минут все, кто находился в здании (как люди в форме, так и гражданские посетители), стояли в коридорах с поднятыми руками, лицом к стене.
Художников, я и Мышанский сидели в легковом автомобиле, ждали, когда взятие «Бастилии» закончится. Я порывался идти на штурм, но Иван Никитович не разрешил.
— Твоя голова мне ещё пригодится. Успеешь повоевать.
— Не переживайте, Быстров! Мы сделаем всё в лучшем виде! — заверил Григорий Игнатьевич.
С той поры, как он возглавил спецгруппу ГПУ, призванную помогать Донскому уголовному розыску, видеться мы стали гораздо чаще, и я был этому только рад. Мышанский оказался отличным мужиком, себе на уме, конечно, но это для конторы в порядке вещей. К тому же его связи очень пригодились, когда я устраивался инструктором к Будённому. По нашей линии оперативно провернуть это мероприятие точно б не получилось.
К машине подошёл чекист в ладно сидевшей на нём шинели, с деревянной кобурой для «маузера» на боку.
— Товарищ Мышанский, разрешите доложить!
— Докладывай, Силин.
— Все, кто был в отделении, задержаны.
Мышанский кивнул, посмотрел на нас:
— Ну что, товарищи, поработаем?
Мы охотно выбрались из холодного автомобиля и направились к отделению. Часового милиционера у входа сменил боец ГПУ, в руках у него была трёхлинейка с примкнутым штыком. Солдат козырнул Григорию Игнатовичу и отошёл в сторону, давая пройти.
В отделении было многолюдно, народа набилось как сельди в бочку: одних только коллег — милиционеров — с дюжину, примерно столько же гражданских, и это не считая чекистов.
В коридоре было не повернуться.
Я окинул равнодушным взглядом спины задержанных.
— Кто здесь Кишкин? — позвал Мышанский.
— Я — неохотно отозвался один из стоявших у стены.
Его развернули, и я увидел перед собой молодого, лет двадцать пять — не больше, мужчину, белобрысого и вислогубого, с широкой откормленной мордой и испуганными бесцветными глазами. Кишкин до сих пор не мог осознать, что происходит.
Руки опустить ему не разрешили, рукав гимнастёрки слегка сполз, и я увидел на его запястье дорогие массивные часы в позолоченном корпусе.
— Ты меня знаешь? — поинтересовался у него Мышанский.
— Так точно. Видел вас на совместных совещаниях с ГПУ.
— Отлично, значит, нет нужды представляться. Кто такой товарищ Художников, тебе тоже говорить не нужно?
Кишкин кивнул.
— Отведите нас в его кабинет и постойте возле дверей, — распорядился Григорий Игнатович.
Наблюдать за моим почти тёзкой, оказавшимся в родной стихии, было сплошным удовольствием.
Мы вошли в кабинет. Художников осмотрелся и хмыкнул:
— А ты хорошо устроился, Кишкин! Обстановка как в светских салонах.
Действительно, начальник отделения действовал по принципу «красиво жить не запретишь», сам восседал на роскошном кожаном кресле, подстать была и прочая обстановка: стулья с бархатными сидениями и спинками, мягкие диваны в углу, роскошные шторы на окнах. Ну и массивный стол с резными ножками, укрытый зелёным бархатом, занимавший большую часть помещения.
— Чтоб я так жил! — усмехнулся я и под неодобрительным взором чекиста добавил:
— Шутка!
— Что-то инвентарных номеров не наблюдаю… — протянул Иван Никитович, разглядывая один из диванов. — Откуда дровишки?
— Дровишки? А, в смысле мебель… Ну, это подарки от сознательных граждан, — буркнул Кишкин, стараясь не смотреть Художникову в глаза.
— Везёт же вам на сознательных граждан… — иронично заметил Иван Никитович. — Не то что нам…
— Так это, работаем с людьми… Народ понимает, что ради него же стараемся, живота своего не жалея, — понёс чушь начальник отделения.
Мышанский поморщился.
— Бросьте, Кишкин! Несите околесицу кому-то другому. С вами разговаривают серьёзные люди. Вы ещё не поняли, что произошло?
— Честное слово, не понял! — тихо произнёс Кишкин. — Какое-то недоразумение?
— Единственное недоразумение здесь — это ты в должности начальника отделения милиции! — в сердцах произнёс Художников.
— Товарищ…
— Молчать! — заорал Иван Никитович. — Какой ты мне товарищ?! В гробу я видел такого товарища!
Я удивлённо вскинулся: никогда не видел начальника угро таким разъярённым. От гнева его лицо покраснело, а глаза налились кровью.
— Ты — сволочь! Предатель и гад! Таких как ты надо давить, истреблять без жалости!
— Да что я сделал-то? — жалобно проблеял Кишкин.
— Ты всех нас опозорил, Кишкин! Из-за таких как ты, люди косо смотрят на всю милицию и обходят нас стороной. Ты даже не предатель, ты гораздо хуже!
Художников успокоился так же внезапно, как и разозлился. В его голосе загремела сталь:
— Хватит валять Петрушку, Кишкин! Нам доподлинно известно, что ты обложил данью всех нэпманов на твоём участке, а на тех, кто артачится, натравливаешь бандитов своего родственничка — Мамонта! И сейчас у тебя, иудушка, есть только один шанс избежать расстрела.
— Какой? — подавленно спросил милиционер.
— Мамонт! — спокойно добавил Иван Никитович.
Ломаться предатель не стал, только почти прошептал, спрашивая:
— Если я его сдам, вы гарантируете, что меня не расстреляют?
— Тебе моего слова хватит?
— Да.
— Он… Короче, в Витержево он прячется.
Я хмыкнул. Село с таким странным названием фигурировало в бумагах тех двух субчиков, которые пасли жену Пети Михайлова.
— Где именно? Витержево большое… — сказал Художников.
— У моей жены там хата осталась, по наследству от родителей перешла. Когда Мамонт попросил его спрятать, мы его туда и определили. Могу показать.
— На плане нарисуешь, — сурово сдвинул брови Мышанский.
— Может пусть лучше с нами поедет? — предложил я. — Если собираемся брать Мамонта живым — Кишкин нам ещё пригодится.
Чекист хмыкнул.
— Во-первых, Быстров, кто тебе сказал, что ты туда с нами поедешь?! Оставь Мамонта нам, мы с ним вопрос закроем. А во-вторых, с чего ты решил, что Мамонт нам живой нужен? — резонно заметил Мышанский. — Сорняк вроде него нужно сразу изводить под корень.
Художников взял меня под руку.
— Не спорь, Жора. Не будь в каждой дыре затычкой. Оставь Мамонта ГПУ. У нас и другой работы по горло.
— Как прикажете, товарищ начальник, — вздохнул я.