Любить не страшно

— Милая моя, хорошая моя, любимая моя, девочка, все будет хорошо. Правда.

… Хотел войти в кабинет гинеколога вместе с ней. Но меня почему-то не впустили. Вместо милой доктора-женщины за большим столом, заваленным медицинскими картами и всякими-разными бумажками, сидел молодой брутальный, блять, мужик в белом чепчике и таком же халате!

Пока я метался возле двери, с ужасом представляя себе, как моя женщина сейчас вынуждена будет раздеваться перед ним (да что там раздеваться!), меня обступили тетки, ожидавшие своей очереди под кабинетом.

— Мужчина, чего вы мечетесь-то так? Иван Максимович — замечательный врач, обходительный, ласковый, не то, что другие. Ничего плохого он вашей жене не сделает, наоборот…

Женщина с красивыми седыми волосами, уложенными мягкими волнами на бок, та, что следующая за Лизой, с улыбкой заглядывала мне в глаза. Ласковый? Обходительный? Иван, говоришь, Максимович? Да что это за мужики-то такие, которые в гинекологи идут? Мужская это разве профессия — извращенцы просто! Целыми днями бабам в трусы заглядывают! Пока размышлял, что ответить, дверь в кабинет распахнулась и оттуда ко мне шагнула сияющая Лиза. Бросился к ней, схватил за руку, в которой были зажаты какие-то бумажки:

— Все в порядке, да? Ничего нет?

— Есть. Кое-что есть. Ребеночек есть. Ты скоро станешь папой!

46

Спешу из булочной. Ботинки на ма-аленьких каблучках. Но каблучки эти все равно постукивают по асфальту — отбивают ритм моей безумной спешки. Догнать их! Хочу увидеть, как проснется наш зайчик! Это — самый милый, самый любимый мой момент!

Хлеб? Купила. Батон на бутерброды для Дани? Купила. Печенье для зайчика? Купила. Что же еще? Все-таки, кажется, что-то забыла… Ах, да! Стирку забыла вытащить и развесить! Вот дурная голова! Ну, ладно, потом, все потом…

Свернула в парк. Все дорожки листьями усеяны, шуршат под ногами, к ботинкам моим замшевым липнут. Красотища! А во-он и они! Да. Они, это точно. Матвей в черной спортивной куртке — в ней всегда гулять с нами ходит. Жаль, что не каждый день. Но что поделать — работа! Но сегодня-то папа с нами. А ярко-желтую коляску на фоне листьев золотых все равно издалека видно!

Спешила. Но, видимо, зря. Потому что Матвей склонился к ребенку, скорее всего меняя положение в коляске, что-то приговаривая. Ускорила шаг. Точно.

— Доченька моя проснулась! Маленькая… Зайка моя… Сейчас папа тебя посадит, будешь смотреть на мир! Нет. Нет, только не плакать! — ласковый тон сменился испуганным. Матвей выдернул из коляски Машуню и всхлипывания тут же прекратились! Хитрая девчонка! В восемь месяцев так манипулировать взрослыми! Но маленькие глазки уже углядели приближающуюся меня. Снова скривился ротик и раздался грозный громкий рев.

— Да что ж это такое? Что не так-то? Может, держу тебя не правильно? — папа испугался не на шутку.

— Да, правильно ты держишь, папочка, просто она меня узрела! Будет вопить, пока я не возьму.

— Фух, а я испугался! Ну бери тогда быстрее, а-то всех собачников распугает!

Взяла, успокоила, попоила, засунула в рот спасительницу-соску и запихнула в коляску — нечего концерты тут закатывать.

— Так, зайка, сиди и смотри!

— Да-да, сиди и смотри, как папа любит твою маму! — Матвей притянул меня к себе за длинный шарфик, которым была обмотана моя шея. — Лиза, а может, к Марине ее отвезем? А? Пошли в кино сходим? Или просто наедине дома побудем? Я соскучился!

— Соскучился? Так ведь мы и не расставались!

— Ага! Вчера ты с ней спала, — он осторожно ткнул пальцем в пухлую щечку. Машка захохотала! — Видишь, она еще и смеется надо мной! Скоро будет говорить: "Мама моя, убери от нее свои грязные руки!"

Ребенок увлекся разглядыванием огромного сенбернара, которого мимо нас вел на тоненьком поводке старенький маленький дедушка, и Матвей все-таки поцеловал. Ну и пусть, что люди вокруг! Мне, вообще, это безразлично! Я люблю! Обожаю его! И ее! И Даню!

Стоп! Даню же пора из школы забирать! Е-мое, совсем забыла! Попыталась отстраниться, но не тут-то было — еще крепче прижимает к себе, и руки уже нетерпеливо и уверенно спускаются вниз на ягодицы, чтобы притянуть ближе, чтобы дать мне прочувствовать все его желание, все нетерпение, всю любовь ко мне…

— Матвей, ты что делаешь, тут же люди! — а сама-то дышу, как загнанная лошадь! И руки… Вот как они, бессовестные, под его курткой оказались? Более того, под футболкой даже?

— Машку везем к Марине.

— А Даню? Его из школы пора забирать!

— И Даню — к Марине! До вечера! Звони давай, спрашивай, чем твоя мать занимается?

— Чем она занимается? Выходной у нее. И у Сережи… был выходной.

— Ах, выходной! Так он через полчаса закончится, обрадуй их! Давай, ты с коляской к дому, а я в гараж за машиной!

Эпилог

— Лиза! — истошный крик Анютки отразился, кажется, от самих стен и высокого потолка в доме Авериных-старших и звуковой волной настиг меня на самом выходе из комнаты. Поворачивалась с опаской. — Да, Лиза, же!

— Ну, что еще? Ты сама вызвалась присмотреть за Машей! Вот и смотри! У меня пирог горит!

— Лиза, у нее что-то во рту! Кажется, дождик сожрала! — Анютка пыталась раскрыть ребенку рот, нажимая на маленькие челюсти с обеих сторон пухленького личика. Машуня бешено крутила головой, стараясь отцепиться от своей молодой назойливой тетушки.

— Аня, нельзя так говорить — "сожрала", это же — ребенок! Говори — съела! — конечно же, пирог был забыт. Я вернулась назад в гостиную, где в самом уголке большой комнаты Анечка и Маша наряжали огромную искусственную елку. Ну, как наряжали? Больше раскидывали, чем развешивали. Стеклянные игрушки уже были нами размещены в основном в верхней части красавицы-елки, чтобы неугомонная девчонка не достала. Ну а пластмассовые и ватные (да, это чудо непонятным образом сохранилось в нашей семье!) девчонки пожелали развесить сами.

Нужно было готовить ужин — скоро все семейство явится, но дождик во рту — это, конечно, важнее!

Взяла на руки мою зайку. Она радостно запищала что-то непонятное, но явно жалобное — обиделась на Анютку. Осторожно засунула в ее ротик палец и вытащила целый комок малинового серпантина!

— Ах, ты, маленькая негодница! — пригрозила пальцем скривившейся и готовой разреветься дочке. — Зачем сожрала гадость? Накажу! Деду Морозу позвоню, чтобы подарок тебе не привозил!

Анютка, естественно, не могла смолчать и не прокомментировать:

— "Сожрала", "гадость" — можно разве при ребенке говорить? Эх, ты, мать называется! А Дед Мороз — это вообще запрещенный прием!

— Ладно уж, молчи, защитница! Все, серпантин извлечен — операция прошла успешно. Смотри, чтобы снова не наелась. Я пошла, а то мама твоя звонила — скоро уже!

Аня согласно кивнула и, подхватив на руки малышку, направилась с ней к елке.

Обернулась на них у самой двери — похожи, как сестрички, только с разницей в четырнадцать лет! Светловолосые — в своих мам, кареглазые — в отцов! И милашки какие!

На кухне царил беспорядок — трудно готовить и сидеть с ребенком (ну ничего — сейчас приедут мама с бабушкой и помогут прибраться!) Да еще и обед будет праздничным. Не новогодним, но праздничным. Новый год только завтра. А вот прибытие из роддома очередного мелкого члена нашей растущей, как на дрожжах, семейки, отложить до завтра не получится! Выписали, наконец-то!

Естественно, все рванули в роддом — забирать Алю! Вот, кто-кто, а Аверины-старшие совсем не собирались рожать еще одного — Аня и Антон уже совсем взрослые. Но, узнав, что это случилось, что Аля неожиданно забеременела, погрустили пару дней и решили рожать!

Бабушка с Павлом Петровичем уехали покупать кое-какие продукты и приданое малышу. Вот не понимаю это глупое суеверие, что, якобы, плохая примета заранее готовиться к рождению ребенка! Я, например, сама все для Маши покупала — от одежды до кроватки и коляски! Но мама с бабушкой и Алей решили действовать по старинке. Не удивлюсь, если сейчас бабушка притянет какую-нибудь винтажную коляску из кожзама! Или забудет самое необходимое! Правда, на всякий случай, кое-что, из чего Машуня уже выросла, я уже перевезла сюда, благо, что уже неделю живу в их доме на правах хозяйки.