Страница 14 из 161
— Что? — Доктор вздрогнул и изменился в лице — хотя из-за шарфа и очков этого никто не заметил. — Балерина? Вы уверены, что он сказал именно это?
— Ну да. Я еще подумал, какая странность.
— Он не говорил, куда пойдет? — с едва уловимым волнением спросил Натаниэль Доу. Джаспер удивился — подобные нотки в голосе дядюшки он слышал очень редко. — Ничего такого? Может быть, адрес оставил, куда написать, когда заказ будет исполнен?
— Никакого адреса этот Фиш не оставил. Он должен был прийти сюда. И он… он уже приходил… — Господин Когвилл опустил взгляд на книгу учета. — Вчера, перед самым закрытием. За прилавком стоял один из моих сыновей: здесь стоит пометка в виде шестеренки — «заказ вручен покупателю». — Хозяин лавки с грохотом захлопнул книгу учета и поднял раздраженный взгляд на посетителей. — Больше я ничего не знаю. Вы довольны? Еще что-то вызнать желаете, или, может, уже сделаете одолжение и выйдете вон?
***
— Дорогу! Дорогу! Полиция едет! Вы что, ослепли?!
Констебль Бэнкс, клаксонируя и разгоняя прохожих, несся на своем самокате по тротуару Твидовой улицы. Пару раз избежать попадания под два безжалостных служебных колесика кое-кому удалось лишь чудом. Но констеблю было все равно — у него на пути возникали какие-то совершенно бессмысленные никчемные личности, и город ничего не потерял бы от их исчезновения. Кто знает: может, они перестали бы захламлять собой улочки, и в этой тесной конуре, Саквояжне, стало бы хоть чуточку легче дышать.
Несмотря на все жалобы на устаревшее (в понимании Бэнкса) служебное средство передвижения, управлялся с ним толстый констебль превосходно. Отталкиваясь время от времени от тротуара ногой и привычно распределяя вес (по половинке пуза симметрично на каждую из сторон самоката), он почти не крутил руль — пусть крутят свои рули ленивые прохожие.
И хоть «неспешность» могла бы стать вторым именем констебля Бэнкса (если бы его вторым именем было не «Томас»), сейчас от того, насколько быстро он доберется до вокзала, многое зависело. В эти мгновения он впервые жалел, что к полицейским постам в Тремпл-Толл не подведена сеть пневматической почты, и теперь из-за этого ему нужно было тратить драгоценное время.
Он знал, где обретается описанный мистером Перабо человек, но идти к нему в одиночку не решился. С этим, язык не повернется сказать, почтенным господином разговора бы не вышло, и уж приходить к нему следовало подготовленному и с надежным напарником. Ну… или хотя бы с таким напарником, как Хоппер.
Твидовая улица закончилась, и констебль Бэнкс двинулся через шумную, гомонящую Чемоданную площадь.
На станции, лениво заполняясь, стоял омнибус маршрута «Вокзал — Гвардейский парк». На швартовную площадку вышла причальная команда, командир с биноклем глядел в небо — видать, или «Фоннир», или «Бреннелинг» как раз волочит свою вялую тушу к вокзалу.
На Чемоданной площади Бэнкса хорошо знали — с его приближением стихали разговоры, уличные мальчишки пятились и забивались в норы, а воришки, вроде Джимми Стилли, принимались нервно закуривать, поспешно достав свои руки из чужих карманов.
Сейчас ему не было до всего этого дела. Преодолев площадь, констебль заехал в здание вокзала и, минуя сонных (они всегда такие, когда речь идет о том, чтобы почтительно расступиться с приближением представителя закона) отбывающих и прибывающих, подкатил к полицейскому посту.
Здесь, как и во всем Тремпл-Толл, пост представлял собой темно-синюю сигнальную тумбу с торчащими из нее четырьмя разновеликими трубами. Также в ней имелся ящик-тубус для газет (полицейские получали газеты бесплатно), ящик с несколькими парами кандалов и цепей к ним, чайником, печкой и служебным биноклем.
На скамеечке рядом с тумбой сидел констебль Хоппер. Хоппер был не то чтобы другом констебля Бэнкса, скорее, последний более-менее свыкся с фактом его существования. Бэнкс считал Хоппера своим подчиненным, в то время как Хоппер полагал, что они равноправные напарники. Учитывая, что господин сержант Гоббин, их начальник, считал так же, как и Хоппер, порой Бэнксу приходилось с этим мириться.
Хоппер — высоченный, на целую голову выше толстяка Бэнкса, громила с квадратным подбородком, невнятным носом и почти вертикальными скулами. Характера он меланхоличного, нерасторопного, склада ума — весьма посредственного. При этом, как и Бэнкс, он был горазд на различные подлости и коварства (долг обязывал) — недаром имя у него было Хмырр.
Хоппер сидел, уткнувшись в газету. Страницы не переворачивались, а басовый храп вряд ли можно было счесть за чтение вслух — полицейский бессовестно дрых на посту. Маскировка, по мнению Бэнкса, ни на что не годилась, ведь на вокзале все знали, что констебль Хоппер просто ненавидит читать.
Бэнкс тихонько прислонил самокат к тумбе, отворил в ней небольшую дверку и перемкнул рычажок, запускающий сирену. Все четыре трубы взвыли, как сумасшедшие.
Констебль на скамейке встрепенулся, выронил газету и исподлобья поглядел на напарника, который хохоча переключил рычажок обратно.
— Нельзя так подшучивать над полицейским при исполнении, — спросонья проговорил Хоппер.
— Ну да, ну да, — хмыкнул Бэнкс. — Исполнение чего у тебя тут? Неположенных снов? Или ты пытался арестовать лунатика?
Хоппер на это хотел ответить чем-то едким и грубым, но его планы были подло испорчены собственным широким зевком, в котором мог бы уместиться какой-нибудь откормленный кот.
— В любом случае, — продолжил Бэнкс, — ты здесь засиделся. А меж тем у нас появилось дело.
— Какое еще дело? — проворчал Хоппер и почесал подбородок.
— Очень важное дело. И срочное. Нет времени рассиживаться.
Хоппер раздосадованно поглядел на напарника.
— Что? Я еще от прошлого не отошел. Нога…
— Да-да, — безразлично перебил Бэнкс. — Ну, я ведь не сержант, мне можешь не выдумывать про свою ногу. Я-то знаю, что доктор выдал тебе целый набор прекрасных пилюль и порошочков. Нога почти зажила.
— Ты не учитываешь побочные эффекты от всех этих пилюль, — пробубнил Хоппер. — Лучше бы нога болела.
Мимо как раз проехал на своем паровом самокате старший констебль Уиткин. Он бросил высокомерный взгляд на Хоппера и Бэнкса и самодовольно кивнул им.
— Мы столько сил потратили. Бегали всюду. Меня подстрелили, — продолжал жаловаться Хоппер. — И так и не добыли ни повышения, ни паровых самокатов, только выговор заработали от сержанта Гоббина. А ты о новом каком-то деле талдычишь! Нет уж, с меня хватит! Мой уютный пост, моя скамейка, и никуда меня с нее не согнать!
Бэнкс поморщился. Он, разумеется, знал, что ему придется уговаривать напарника, но тот оказался настроен более неприязненно, чем он думал.
— Как ты не понимаешь! — воскликнул толстый констебль. — Новое дело — это и есть способ заработать повышение! Добыть новые самокаты!
— Ты уже так говорил, Бэнкс, и к чему это привело? Моя нога…
— Хватит уже про свою проклятую ногу!
— Я не хочу больше получать выговор от сержанта Гоббина.
— А кто хочет? Кто хочет-то? Дело, о котором я толкую, имеет к нему прямое отношение. Именно он велел мне им заниматься!
— Что? — Хоппер почуял какой-то подвох. Он знал, что Бэнкс в подвохах собаку съел. — Как это?
— Долго объяснять. Я тебе все расскажу по дороге.
— Снова нужно куда-то волочиться?
— Переживешь! Ты хочешь повышение или нет?
— Ну, ээээ… Ты требуешь слишком многого, Бэнкс. Я же простой констебль, я не должен расследовать никакие дела. Как вспомню, сколько мы исходили миль туда-обратно в прошлый раз, мне вообще перестает хотеться когда-либо вставать на ноги. Да и вообще, я подумал: не стоит оно того. Звание старшего констебля только прибавит больше обязанностей, а самокаты…
Что ж, против парового самоката у него аргумента не было — он давно о нем мечтал.
— К тому же, — закончил Хоппер, — Лиззи должна принести мне ланч. Что будет, если она придет, а меня нет? Она будет злиться.
Бэнкс слушал все это с явным раздражением на лице. Он считал, что сестра его напарника дурно на него влияет, а тот ей слишком потакает во всем. У мисс Лиззи Хоппер было множество утомительных правил, которые ее брат как миленький соблюдал — послушание напарника вызывало у толстого констебля приступы тошноты. Хоппер слушался мисс Лиззи, как мамочку, при том что она была младше. Он никогда ей не перечил и даже носил колючий шарф, который она связала.