Страница 7 из 81
Глава 3
Мужики сразу повскакивали.
— Что ещё? — первым включился доктор. Тренированный. Старший сержант немного тормознул, но тоже быстро пришёл в себя.
— Там больной помирает! — доложил я.
— Где там? — недовольно переспросил Юрий Васильевич, выходя в холл.
— У нас в палате, в Хирургии.
Доктор быстрым уверенным шагом направился к нам. Я за ним. Ноги замёрзли! Первым делом, когда мы вошли в палату, я засунул их в свои тапки.
— Только что загрузился, — доложила сестра.
Доктор наклонился над мужиком, потом вдруг резко схватил его за руку и за ногу и сдернул с койки на пол. Быстро встал перед мужиком на колени и своим здоровенным кулачищем с размаху ударил его по груди. Потом ещё раз.
Сестра в этот момент держала мужика за горло.
— Есть, — сказала она, — даже отжиматься не пришлось.
Доктор отхлестал мужика по щекам, и тот открыл глаза.
— Так. Надо его на койку поднять, — сказал доктор.
— Что ж вы, батенька?! — осуждающе выговорила сестра мужику.
Бедный мужик хлопал глазами, пытаясь приподняться, но доктор ему не позволил.
— Помогите мне, — потребовал Юрий Викторович.
Я подошёл к нему, но меня отодвинул Ефремов, стоявший, как оказалось, всё это время в дверях.
Вдвоем с доктором они подняли мужика на его койку.
— Тощий, а такой тяжёлый, — кряхтя, проворчал старший сержант.
— Ты давай это брось, — сказал мужику доктор, держа его за запястье. — Ещё не хватало из-за бабы сдохнуть.
— Я не из-за бабы, — промычал мужик, — я из-за детей переживаю.
В этот момент сестра принесла штатив с полной бутылью. Я даже не заметил, когда она успела выйти из палаты. Заметил только, когда вернулась.
— И из-за детей не надо так убиваться, — успокаивающим голосом сказал доктор и поставил мужику в вену капельницу, — зачем детям отец в белых тапочках?
Сестра примотала иглу бинтом к руке и ушла. Доктор ещё немного постоял и тоже ушёл. Никто и слова не сказал, что в палате сигаретный дым коромыслом.
— Петрович. А давай хату им спалим, — сочувственно предложил Митрич мужику.
— Это моя хата, — ответил равнодушно Петрович. Успокоительное ему, что ли, вливают? Лежит как зомби, в потолок уставился. У него, похоже, нос сломан. Но чуть не скопытился он сегодня не от этого. С сердцем шутки плохи. Уж я-то знаю.
Но доктор. Красавчик. Голыми руками Петровичу движок завёл.
Как здесь интересно.
Ещё бы понять, с какого перепугу Пашка Ивлев с моста бросился? Молодой же, вся жизнь впереди.
Пришла медсестра.
— Варлен Дмитриевич, укольчик! — обратилась она к деду.
— Нет меня, — спрятался под одеяло дед.
— Рано ты, горемычный, прятаться начал, — подколола деда сестра, стаскивая с него одеяло, — сорок уколов! А сейчас только третий.
— Вот ты ехидна, Валька! — обиженно заявил Митрич, заголяя живот.
— А не надо было лису хватать, — строго сказала она, уколола деда и вышла из палаты.
— Она курицу задушила! — крикнул Митрич ей вдогонку, сжимая кулаки то ли от боли, то ли от ненависти к лисе.
— Вилами её надо было, — посоветовал Иван.
— Тебя лиса бешеная покусала? — удивился я.
— Может и не бешеная. Но всё равно тварь. Всю икру разодрала, — ответил дед, задирая на правой ноге пижаму и показывая толстый слой бинтов с жёлтым пятнами.
— А что за имя такое: Варлен? Иностранное? — полюбопытствовал я.
— Сам ты иностранный. Варлен это Великая АРмия ЛЕНина, — гордо сказал дед.
— Понял, — усмехнувшись про себя сказал я и лёг на кровать. В животе заурчало.
— А когда здесь кормят? — спросил я.
— Жрать хочешь? Значит, жить будешь, — отозвался Иван. — Скоро, наверное, накормят. Митрич, когда завтрак?
— В 8 утра. Ещё час ждать, — ответил дед.
А есть так хотелось! Такого сильного голода я давно не испытывал. Что значит молодой организм. А мозги старые. Передо мной здесь такие возможности открываются исключительные. Рациональная часть моей личности все еще отказывалась до конца поверить в произошедшее. А вот эмоции давали о себе знать. Периодически ловил себя на том, что испытываю что-то похожее на эйфорию, ловя кайф от ощущения молодости, силы, бурлящей в жилах энергии.
И всё же. Почему ты, братец Пашка, с моста прыгнул? С высоты своего опыта я видел только одну объективную причину для такого поступка: смертельная болезнь с мучительным концом. Со всем остальным можно и нужно жить.
Хотя в юности любой мало-мальский стресс воспринимается как трагедия вселенского масштаба.
Я прикидывал варианты «трагедий», с которыми мог столкнуться Пашка.
Первое, что пришло в голову: несчастная любовь. Влюбился паренек в девицу стервозную. Сам-то с виду неказист, шансы закадрить не самые лучшие, мягко говоря. А она может еще поиздевалась как-то или условие какое поставила невыполнимое. Мог пойти с горя и сигануть. Хотя, конечно, такой сценарий говорит не в пользу Пашкиного характера. Глупость откровенную спорол.
Второе: с родителями не повезло, они алкаши или психопаты. Но всегда можно сбежать от них, поступив учиться куда-нибудь, где есть общага. Да хоть в суворовское училище.
Третье: в школе с учителями или одноклассниками проблемы. — Смотри вариант номер два.
Безвыходных положений не бывает.
В палату заглянул Ефремов и кивком головы вызвал в коридор Николаева. Коротко проинструктировал его о чём-то и ушёл. Иван вернулся на свою кровать и опять закурил.
У меня уже в горле першит от дыма и глаза слезятся. Ну ничего. Скоро у них сигареты закончатся.
Из коридора послышался громкий стук каблуков, в комнату почти вбежала женщина лет пятидесяти плюс-минус. Выше среднего роста, тёмно русая, стройная, миловидная. Ей бы выспаться и была бы красавица.
— Павлик! Сынок! — бросилась она ко мне.
Я резко сел в койке. Вот так номер. Это моя матушка. Она присела рядом, обняла меня и расплакалась. В дверях показался Ефремов.
— Ну-ну, — обнял я её за плечи, — всё хорошо.
— Ты не пришёл вчера домой! — сквозь слёзы жаловалась матушка. — Я ходила к участковому. А ночью позвонили, сказали, что ты в реку упал, и тебя отвезли в больницу.
В реку упал — хорошо сказано. Она не знает, что я сам прыгнул? Или не хочет говорить при всех? Я взглянул на старшего сержанта. Он молча стоял в дверях и многозначительно сверлил меня взглядом. Что-то тут не то.
Ну упал, так упал.
— Тут такое дело, — начал я. — Похоже, я вчера головой сильно ударился. Короче, не помню я ничего. Совсем ничего.
— Как?! — опять зарыдала почти уже успокоившаяся мать.
— Как-то так, — не нашелся я, что ей ответить.
Матушка оглянулась на Ефремова. Тот только развёл руками.