Страница 48 из 93
Часть 4. Фиолетовый купол [Восьмой прилив Великого Разлада]
Но горе, если один упадет, а чтоб поднять его ― нет другого, Да и если двое лежат ― тепло им; одному же как согреться? Вальин приставил нож к горлу Ирис, но почти невозможным, гибким ласочьим движением она вывернулась, оказалась за спиной, и вот уже его шеи коснулся холодный клинок. Молодая королева засмеялась, самодовольно зазвенел ее детский голосок. Что ж, можно было ожидать, сегодня он ― не лучший противник. Вальин опустил руки, бросил оружие на каменный пол и, более не двигаясь, произнес: — Делаешь успехи. На сегодня довольно. — Почему?.. ― Она шумно выдохнула. ― Я же только начала побеждать! — Я плохо себя чувствую, Ирис. Можешь еще потренироваться с любым из солдат или с кем-то из графов. Ты знаешь, тебе никто не откажет. Он говорил, не пытаясь обернуться и не прося ее убрать опасно прижатый к горлу клинок. Он не видел смеющихся глаз и улыбки, которая наверняка оживила румяное лицо. С моря налетали ветра. У Вальина болела голова; рот и подбородок пришлось закрыть тонким белым платком: от малейшего касания соленого воздуха саднили губы. Руки с распухшими суставами тоже двигались неважно, точно принадлежали кому-то другому, как и ноги. Вальин устало сомкнул ресницы на пару мгновений. — Правда, Ирис. И у меня еще много дел. Ирис обежала его по небольшому полукругу и сама заглянула в лицо. Она изящно качалась с носков на пятки и светилась ― две вещи, которыми сразу, едва прибыв в Ганнас, очаровала двор и продолжала очаровывать уже пять приливов. Вальин тоже невольно, привычно улыбнулся. Королевская Незабудка. С фиалковыми глазами и именем Ирис. Она вся была такая ― из противоречий, а росла слишком быстро, так быстро, что уже начинала требовать почти невозможных вещей. — Я слышала, — Да. Нет. Вальин ответил на два вопроса разом, второй не требовалось даже дослушивать. С некоторым трудом он наклонился, поднял нож, убрал за пояс и расправил плечи. Ирис молчала: просто наблюдала, капризно сведя тонкие подкрашенные брови. — Это традиция, Вальин, ― все же напомнила она прохладно. ― Королевы сопровождают мужей в великих битвах. — Тебе еще придется. ― Он снова постарался улыбнуться, но оставил попытку: сухие губы тут же засаднило, к тому же Ирис ведь не видела этой улыбки. ― Чуть позже. — Королевы сопровождают мужей. ― Она точно не слышала. ― И если уж не в бою, то в покоях точно, Вальин! Снова. Вальин вздохнул. — Ирис… Она протянула руку и погладила его по изувеченной щеке, слегка оттянула белый платок и подалась ближе. Она была выше ровесниц и, в отличие от большинства их, рано, очень рано начала оформляться. Гордо подчеркивая это, она распускала белокурые с розовым перламутровым отливом волосы, носила рубашки с открытыми плечами и прозрачные шаровары по моде нуц. Она ненавидела бесформенные цветные платья с высокими воротами, эта девочка, которую покойный отец считал «тише маленькой птички». Больше, чем платья, она ненавидела только отказы. Вальин отшатнулся, не дав ей поцеловать себя. Его почти устрашало отсутствие брезгливости, какое молодая жена проявляла к неизменно возвращающемуся недугу. А ведь когда Ирис только прибыла, он испугал ее: морская хворь как раз владела им, и, случайно столкнувшись в коридоре замка, девочка двенадцати приливов от роду плакала в своей спальне три дня и отказывалась выходить. Потом что-то случилось. Может, с ней поговорили, может, упрямая Ирис пересилила себя сама… так или иначе, в следующий приступ она пришла с благовониями и раскаленной галькой. Это было кстати: Бьердэ, прежде помогавший переживать такие дни, все же ушел за своими ― просто ушел в одну ночь, оставив прощание лишь в полусне. — Это тоже будет, Ирис. ― Вальин сам поцеловал ее в лоб, осторожно, не почувствовав сквозь платок кожу, не почувствовав ничего вообще, кроме того, что трещины на губах закровоточили. ― Но не раньше… — Восемна-адцатого прилива. ― Она еще раз качнулась с носков на пятки. ― Когда мне скучно, я гадаю, Вальин, куда же ты пустишь меня раньше, на войну или в свою спальню. Как будто не знаешь, как рано у нас многие женятся и… — Ирис, ― одернул Вальин, стараясь все же не повышать тона. ― В ранних союзах мало хорошего, ты сама это знаешь. Она потупилась. На этот вопрос они всегда смотрели по-разному, чуть ли не со дня венчания, когда Ирис не желала слезать с рук и все целовала его лицо. Вот и теперь нахмурилась сильнее, упрямо пробормотала: — Если поневоле. А я ведь хочу быть тебе женой. И все же это звучало трогательно. Вальин понимал: ее нельзя осуждать, тем более зазорно делать это ему, мало кем искренне любимому. Он в который раз мирно напомнил: — Мы обвенчаны. И давно. В служение мне уже не вернуться, ты это знаешь. Не теперь, когда короля Незабудки давно нет. Не теперь, когда среди знати, расколотой надвое, нет особого единства даже внутри этих лагерей. Слово «преемник» исчезло из придворных речей еще при жизни Интана Иллигиса, не вернулось и потом. Точнее, против воли, из-за опрометчивого брака, Вальин сам стал преемником ― уже королевским. Запоздало понял: это и была ловушка, понял, лишь когда она захлопнулась. Ни о каком разводе, ни о каком возвращении в храм речи не шло уже четыре прилива: принять такие решения значило ввергнуть едва притихший мир в новый виток хаоса. Но Вальин понимал, что Ирис имеет в виду, чем недовольна. Она снова подняла тоскливо сверкнувшие глаза, и стало ясно: просто спор не угаснет. А рано или поздно у принцессы ― уже королевы ― кончится последнее терпение, и общая жизнь станет совсем невыносимой. А главное… дело не только в — Подумай… ― он с усилием очнулся, вслушался, ― ты не вечен. Умрешь внезапно ― и что, оставишь комнатную пташку посреди бури? Не лучше ли оставить человека, который будет понимать, какие дела ты ведешь, в каких отношениях с кем находишься? И не лучше ли оставить