Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 83 из 103

Таким образом, рассмотрение и третьей группы факторов позволяет, как нам кажется, прийти к заключению, что условия оформления государственных форм жизни общества были с конца VI до конца VII в. наиболее благоприятными на северо-востоке Балканского полуострова.

Завершая раздел заключения о причинах различий в темпах становления раннефеодальных государств на Балканах, мы должны, однако, констатировать, что все сказанное выше касается лишь начального этапа общественного развития славян на Балканском полуострове, лишь вопроса о причинах в различии темпов становления государственности у разных групп поселившихся здесь славян. В целом, видимо, можно в этом отношении сделать наиболее общий вывод, что находившиеся примерно на одинаковом уровне развития славянские племенные союзы ко времени их появления у границ Восточноримской империи через два — два с половиной столетия пребывания на ее территории уже существенно различались между собой по степени зрелости своей социально-политической структуры. Главная причина этого — различие конкретных условий, в которых славяне оказались в пределах Балканского полуострова.

Действие этого фактора прекратилось позднее, уже в период упрочения и развития образовавшихся раннефеодальных славянских государств на Балканах. Мы не ставим здесь задачу еще раз проанализировать особенности внешнеполитических условий, в которых в течение VIII–XII вв. находились южнославянские государства. Соответствующие обобщения на этот счет уже сделаны в VIII главе. Отметим только, что и для этого периода выводы, сделанные выше относительно третьей группы факторов, сохраняют свою силу. А именно: по крайней мере вплоть до середины X в. ситуация в целом была наиболее благоприятной (так же, как и ранее) для Болгарского государства, несмотря на его непосредственное соседство с могущественной Византийской империей. Хорватские княжества (Далматинская Хорватия и княжество на Саве) лишь изредка и эпизодически обретали условия для независимого развития: здесь устанавливалось то византийское, то франкское господство. В течение трехсотлетия — с начала IX до начала XII в. (т. е. до присоединения хорватских земель к Королевству Венгрия в 1102 г.) только на несколько десятилетий во второй четверти X и во второй половине XI в. — Далматинская Хорватия и Славония объединялись в единое государство. Еще в более трудных условиях в с начала IX в. до 80-х годов XII в. происходило развитие сербских княжеств, за господство над которыми соперничали Болгария и Византийская империя, попеременно устанавливавшие здесь свою власть на большей части сербских территорий.

II. Вопрос о причинах общего и особенного не в темпах развития южнославянских государств, а в самой их внутренней структуре также до некоторой степени связан с проблемой внешнего (франкского, византийского, венецианского) влияния на эти государства. Однако основополагающее значение в этом отношении, прежде всего в дифференциации форм и институтов социально-политической системы разных южнославянских народов, имело не внешнее влияние, а особенности внутренних условий и специфика синтеза общественных порядков «варварского» и восточноримского мира, институтов первобытнообщинного и позднерабовладельческого строя, вступивших в тесное взаимодействие в тот период, когда оба эти строя и сами институты находились в стадии интенсивного разложения.





Общее для всего Балканского полуострова составляло при этом то, что славяне заняли территории с более высокой производственной культурой и в сфере земледелия, и в области ремесла. Наиболее отчетливые формы континуитет прежней производственной деятельности имел в приморских районах, где сохранились сравнительно компактные массы автохтонного населения. По темпам и интенсивности усвоения его производственного опыта славянами на первом этапе преимущество принадлежало сельскому населению: городские формы жизни в подлинном смысле слова еще долго оставались чуждыми славянам. Однако местные формы землепользования и землевладения отражали более высокую стадию развития социальных отношений и мы вправе предполагать, что повышение уровня развития производительных сил в славянской деревне в результате тесного общения с автохтонами обусловило ускорение перехода от большесемейной и земледельческой общины к соседской. А этому обстоятельству следует, видимо, придавать весьма серьезное значение: в соседской общине прекращались периодические переделы пахотной земли, она переходила в собственность общинника, становилась аллодом. Тем самым закладывались основы для быстрого развития процесса имущественной и социальной дифференциации, т. е. в конечном итоге для процесса классообразования, основного условия становления государственности. Если не упускать из виду факт всеобщего господства у славян земледелия еще до поселения на Балканах, причем земледелия не только подсечно-огневого, но и пашенного, а также факт овладения ими металлургией железа, то станет понятным быстрый выход славян в новых условиях в области массовых производственных занятий на уровень местного автохтонного населения. Недаром археологи не могут констатировать какие-либо существенные отличия уже для VIII в. в орудиях труда местного и пришлого (славянского) населения. Все это, несомненно, не могло не отражаться на темпах социально-экономического и общественно-политического развития.

Положение дел, однако, в этом отношении было далеко не идентичным для разных районов полуострова. Так, на северо-западе, в сербо-хорватских землях синтез в сельскохозяйственном производстве и, соответственно, в сфере производственных отношений носил более архаические формы, поскольку земледелие в целом и интенсивные его формы, в частности, были характерны здесь еще до прихода славян отнюдь не для всей запятой хорватами и сербами территории: земледелие как господствующий вид занятий доминировало лишь в пригородных приморских районах и в узких речных долинах в горах. На плоскогорьях же и в горной местности преобладало и до расселения славян скотоводство в форме пастушества. Поэтому и синтез здесь имел своеобразные формы: значительная часть славян в этих новых условиях должна была перейти к преимущественному занятию скотоводством, причем в форме (пастушество), мало или совсем неизвестной им ранее. Хотя ранее этот вид производственной деятельности был преимущественным занятием романизированных жителей (влахов), с приходом славян, в частности в континентальные высокогорные районы Хорватии и Сербии, пастушество широко распространилось и среди них. В силу этих объективных условий у части сербо-хорватского населения должны были возобладать соответствующие социальные и общественные институты, отличавшиеся консервативностью и замедленными темпами развития. По всей вероятности, большесемейная община, долго сохранявшаяся у хорватов (в частности, братская семья), вполне отвечала организационным формам ведения хозяйства, основанного на сезонных перегонах скота. Нет необходимости (при отсутствии достаточных данных источников) предполагать, что славяне заимствовали при этом порядке влашских катунов, тем более что по своей сути (большое значение кровнородственных связей) эти порядки были близки к большесемейным, не изжитым к моменту переселения ни у хорватов, ни у сербов.

Отмеченное обстоятельство не могло не отразиться на социальной и общественной структуре раннефеодальных хорватских и сербских княжеств: процесс классообразования, как и оформления центрального аппарата власти, совершался медленными темпами. Долго отсутствовали и строго установленные нормы и порядок взимания податей и пошлин с населения, как и набора общегосударственного войска из ополченцев-общинников. Со временем в X–XI вв. на территории хорватских княжеств все более отчетливо проявлялось типологическое сходство развития и феодализма, и раннефеодальной государственности не с балканским, а с центральноевропейским регионом. Поэтому, признавая в целом справедливым неоднократно делавшееся в советской науке заключение, что результаты синтеза институтов «варварского» и восточноримского общества проявлялись на Балканском полуострове все менее явственно в направлении от южнобалканских (греческих) районов к северу и северо-западу региона, мы считаем возможным утверждать, что хорватский район следует вообще относить в целом не к балканскому, а к центрально-европейскому региону. Исключение на раннем этапе (до IX–X вв.) составляли только далматинские города, в которых континуитет позднеримских традиций проявился более отчетливо. Однако и здесь в XII–XIII вв. конституировались такие формы общественно-политической жизни, которые роднят этот район типологически не с балканским, а с италийским регионом. Даже в пределах Хорватского государства, в которое временами входили северодалматинские города, они оставались чужеродной общественной структурой и, как правило, располагали автономией во внутренних делах, а порой и в определении своего политического курса в отношении соседних городов и государств. В существенной мере тот же путь развития был присущ и южнодалматинским городам, входившим в пределы сербских княжеств. Именно в этом районе сформировался наиболее известный в средние века в Далмации город-республика Дубровник, хотя в ряде городов Южной Далмации (в отличие от Северной), власть правителей сербских государств была временами гораздо более эффективной.