Страница 27 из 103
Новейшие исследования (в частности, работы Е. Э. Липшиц[182], И. Ф. Фихмана[183], X. Кэпштейн[184], П. Лемерля[185] и др.) позволяют говорить, однако, и об известном континуитете крупного (частного, церковно-монастырского и императорского) землевладения на протяжении VI–VII вв., как и о наличии в этот период некоторого континуитета крестьянской зависимости. Крупные имения сохранились в мало затронутых «варварскими» нашествиями районах Фракии, Южной Греции, на западе Малой Азии. Не повторяя сказанного в I главе, следует добавить, что в VIII в. в ходе иконоборческой борьбы, возглавленной самими императорами, реквизициям должны были подвергнуться не только движимые, но и недвижимые имущества церкви и монастырей (в том числе земли, мастерские, доходные дома, мельницы и т. п.), ставшие владениями императора, правительственных учреждений и высшей фемной знати[186]. Вместе с остатками старого крупного землевладения должны были сохраняться и те (смягченные сравнительно с колонатными) формы крестьянской зависимости, которые уже в VI в. определялись в качестве особых арендных отношений, регулируемых обычным «парическим правом».
В условиях, когда казна лишилась основных источников дохода и было необходимо налаживать заново налоговую систему, огромное значение приобрело организованное императорское землевладение. В ходе «реконкисты» правительство утвердило свои права на все покинутые крестьянами земли. Был создан гигантский фонд плодородных (еще недавно культивировавшихся) государственных земель, использовавшийся и для основания правительственных имений, и для расселения «варваров» на условиях уплаты налогов и несения воинской службы, и для раздачи крупным гражданским и военным чиновникам в целях усиления их рвения по службе. В основном, однако, светское землевладение в эту эпоху развивалось в силу естественно-экономических процессов и в результате произвола возвысившейся фемной аристократии. По тем же причинам, а также благодаря уступкам самой центральной власти, дарениям знати и благочестивым взносам простых прихожан, на рубеже VIII–IX вв. снова, несмотря на жестокий удар в VIII в., укрепилось церковно-монастырское землевладение. Чрезвычайно показательно, что термин «парики», впервые упоминаемый в VI в. в связи с владениями церкви, встречается в источниках начала IX в. в значении «зависимые крестьяне» опять-таки применительно к церковно-монастырским имениям[187]. Никифор I Геник (802–811) снова реквизировал лучшие из поместий высшего духовенства и монастырей, но этот же император сам передал, обязав служить церкви (митрополии города Патры на Пелопоннесе) славянских поселенцев в округе города, подчиненных после их восстания 805 г. и отданных митрополиту вместе со всем их имуществом, — факт, свидетельствующий о противоречивой роли государства.
Категория париков, зародившаяся как принципиально новый слой эксплуатируемого крестьянства, но временно (в эпоху рабовладельческой реакции и «варварских» нашествий) или сошедшая с арены, или не получавшая заметного распространения, стала с начала IX в. быстро увеличиваться с тем, чтобы к XII в. превратиться в основную категорию феодально-зависимого крестьянства. В середине IX в. до этого было еще далеко: классовые отношения в деревне определялись еще централизованными (государственными) формами эксплуатации. Однако расслоение общины уже настолько обострило социальные противоречия в деревне, что они нашли проявление в массовом участии свободного крестьянства в восстании Фомы Славянина (820–823) и в подъеме антифеодального еретического движения павликиан в малоазийских провинциях, по соседству с которыми, в Западной Армении, уже в 843 г. было создано своеобразное политическое объединение павликиан с центром в г. Тефрика[188].
Не менее крупными изменениями, чем в аграрном строе, была ознаменована «переходная эпоха» и в жизни города. Большинство городов, особенно мелких и средних, лежали в развалинах, уцелевшие аграризировались, даже прибрежные; сохранили значение административных, церковных, военных и торгово-ремесленных центров лишь наиболее крупные (Константинополь, Фессалоника, Эфес, Никея, Аморий, Анкира). Но и они перешли в «готовом виде» в средневековье также в известной мере в результате упадка других городов: в крупные города стекались разорившиеся крестьяне, ремесленники, мелкие торговцы. Резко возросли потребительские возможности города, стимулировавшие торговый обмен с сельской округой, в городе возникал широкий рынок дешевой рабочей силы, позволявший развернуть строительство, укомплектовать правительственные мастерские, наладить производство товаров, в которых нуждалась деревня. Однако в VII–VIII вв. города еще пребывали в упадке: Фессалоника в это время еще не наладила постоянных связей с сельским населением округи — ее экономика была ориентирована на морскую торговлю с отдаленными провинциями (L., II, р. 86). Предпосылкой к возрождению города должны были стать подъем сельскохозяйственного производства, восстановление власти государства на окружающих город территориях, упрочение безопасности торговых коммуникаций на суше и на море, возобновление правопорядка на рынках и гарантия получения прибыли ремесленникам и торговцам, систематическая чеканка монеты, восстановление международных торговых договоров и т. п. Все это едва было достигнуто к началу IX в., когда начинается медленное возрождение византийского города, прежде всего столицы империи. Возрождался город, однако, на новой феодальной основе: от старого рабовладельческого полиса не сохранилось практически ничего. Хотя часть пригородных земель еще оставалась у города как общины, подавляющее их большинство перешло в частные руки: местных чиновников, ростовщиков, крупных торговцев, церкви, монастырей, рядовых ремесленников и купцов. В пригородах начали возникать и крупные имения, на которые стал переноситься и самый термин «предградье» (проастий).
Следует отметить две особенности возрождающегося в городе ремесла и подъема торговли. Во-первых, это абсолютное преобладание в указанных видах деятельности свободных непосредственных производителей, владевших собственным инструментом, мастерской — лавкой (или обладавших возможностями снять под мастерские частные или государственные помещения). Во-вторых, это недостаточное отделение ремесла от сельского хозяйства: простой горожанин в Византии обычно вел и небольшое крестьянское хозяйство. Были, однако, в византийском городе категории ремесленников и торговцев, не связанных с сельским хозяйством и покупавших все продукты на городском рынке (оружейники, шелкоткачи, ювелиры и менялы, торговцы благовониями, шелковыми тканями и др.). Покупать все необходимое на рынке были вынуждены и наиболее бедные слои горожан: рабочие строительных артелей, наемные работники и поденщики.
В столице ремесленники основных специальностей и торговцы главными продовольственными товарами и изделиями массового спроса (как и предметами роскоши) были объединены более чем в 20 корпораций, находившихся под строгим контролем властей, но пользовавшихся льготами и защитой со стороны государства. Существование корпораций в мелких и средних городах остается спорным — здесь все более возрастающую роль в торговле и продуктами, и ремесленными изделиями стали приобретать монастыри, а затем и другие крупные собственники. Города Византии почти повсеместно и почти до конца истории государства сохраняли полуаграрный характер.
Социальная структура византийского общества в VII — середине IX в.
Уже из сказанного очевидно, что социальная структура населения империи претерпела в рассматриваемый период глубокую трансформацию. Особенно нечеткими, социально зыбкими были грани между слоями, игравшими наиболее активную политическую роль в государственной жизни империи в начале VII в. Сравнительно ясную границу между господствующим классом и эксплуатируемым большинством можно провести лишь для 1-й половины IX в. Это большинство, как уже было сказано, составляли в VII–VIII вв. свободное общинное крестьянство и свободные мелкие производители в городах (ремесленники, являвшиеся в то же время и торговцами своими изделиями). Значительно менее многочисленные категории сельского населения, спорадически встречавшиеся (особенно в VII в.) лишь в имениях знати и хозяйствах зажиточных крестьян, составляли мелкие арендаторы, наемные сезонные работники и парики. О сколько-нибудь заметной роли рабов в сельскохозяйственном производстве уже в эту эпоху сведения отсутствуют, хотя на положении слуг, дворовых холопов и охранников их было немало в имениях крупных землевладельцев и в домах крупных чиновников.