Зуб акулы

— Мама! — произнёс во сне Брагим.

Али застыл на месте — у него сжалось горло и слёзы медленно потекли по лицу. Он выбежал во двор, чувствуя, что не сможет удержать рыдания…

Али возвращался в город, который должен был во что бы то ни стало прокормить больную мать, брата и сестру.

До рассвета было ещё далеко, но рыбный базар уже открылся. Али направился туда. Спускаясь по широким каменным ступеням, он услышал хорошо знакомый гул. Мокрые, облепленные рыбьей чешуёй арабы таскали большие плетёные корзины. Тучные торговцы проворно сортировали рыбу, иногда покрикивая на замешкавшихся носильщиков. Громадные рыбины с трудом подвешивались на крючки, менее крупные — укладывались на прилавки, а мелочь, ещё живая, трепетала в корзинах, отливая всеми цветами радуги.

У лавчонок, торговавших жареной рыбой и дешёвым вином, ставились на огонь громадные котлы с оливковым маслом. Около них прислуга лихорадочно чистила горы красной рыбы и сардинок, которые так любят понимающие в еде толк люди.

— Убирайся!.. Убирайся!.. — повсюду говорили Али, где бы он ни предлагал свои услуги.

Наконец ему повезло. Сгибаясь под тяжестью большой, полной рыбы корзины, из которой текла за шиворот вода, он начал работать. Иногда ему на спину клали большую скользкую рыбу, и он тащил её, держа за жабры поднятыми над головой руками; болтающийся скользкий хвост бил его по голым икрам.

Удобнее всего было таскать маленьких живых осьминогов. Взяв штук по пять в каждую руку, он нёс их, а они постепенно обвивали его локти своими маленькими, но крепкими, как тугая резина, щупальцами, присасываясь к коже. Из осьминогов делается вкусный пилав. Вдобавок они очень дёшевы. Но и очень живучи. Целый час приходится колотить их здоровенной дубинкой или большим камнем, который, как мячик, отскакивает от упругого тела осьминога.

Получив за работу совсем немного, Али, всё же довольный, пошёл к вокзалу. Но грязному, пропахшему рыбой мальчику никто не доверял нести свой чемодан. «Надо выстирать одежду и выкупаться», — решил Али и направился к морю. Еды у него было ещё дня на два; таким образом, все деньги откладывались для матери.

За прекрасным, специально отгороженным пляжем для европейцев начинался скалистый берег. Там редко купались — можно было поцарапаться о камни, наколоться на ёжиков или встретиться с каким-нибудь неприятным морским животным.

Али направился в западную окраину города, подальше от своего дома: здесь его никто не знал. Значит, здесь и можно обосноваться. Выбрав малюсенький островок, вернее, большую скалу, торчавшую из воды метрах в двухстах от берега, он, не раздеваясь, поплыл к ней, привязав мешочек с едой к голове. Выжав и разложив на камнях постиранную одежду, Али осмотрел островок.

В большой впадине, скрытой от берега, он увидел кучу сухих водорослей и хвороста. На закопчённых камнях стояла банка из-под консервов и валялись остатки съеденных крабов. Сложенное под скалой тряпьё подтверждало догадку Али, что здесь кто-то живёт. Но пока никого не было видно. Али клонило ко сну, но надо было подождать, пока высохнет одежда, иначе могут отстегнуть нож и украсть хотя и жалкую, но всё же одежду.

От разостланной одежды шёл пар. Совсем недалеко от острова пролетел, едва касаясь воды, глиссер, которым управляла золотоволосая девушка в купальном костюме. Обогнув островок, глиссер скрылся, но через некоторое время появился опять. Теперь он тянул за собой молодого человека, ловко стоявшего на водяных лыжах.

Натянув ещё сырые штаны и положив под голову завёрнутый в рубаху мешочек с провизией, Али заснул. Снилось ему, что подъезжает он к своему дому на автомашине, почему-то похожей то на глиссер, то на акулу, и протягивает выбежавшей матери, брату и сестре громадные белые хлебы. Но появился Ренар в жандармской форме и начал отгонять Али, дубася по голове резиновой дубинкой, даже ткнул мальчика дубинкой в нос. Али открыл глаза. Конец выбеленной морем сухой палочки щекотал ему нос. Али увидел двух сидящих на корточках мальчиков. Он незаметно пощупал локтем нож. Нож был на месте.

— Что ты здесь делаешь? — спросил большеголовый мальчик с изъеденным оспой лицом.

Али не отвечал.

— Тебя спрашивают, деревенская морда! — крикнул узкоплечий, худой мальчишка со старческим лицом.

— А вам какое дело! — пренебрежительно ответил Али, краем глаза заметив внизу маленькую ветхую лодочку.

Большеголовый и узкоплечий угрожающе поднялись. Али же, наоборот, сделал вид, что хочет опять лечь, не обращая на них внимания.

— Убирайся немедленно! — срываясь то на петушиный крик, то на басок, закричал узкоплечий.

Но он был не опасен. Али наблюдал за большеголовым, который был намного сильнее. Большеголовый замахнулся, но Али, привстав, дёрнул его за ногу. Противник упал, и через секунду Али уже сидел на нём, прижимая коленями его руки.

Узкоплечий угрожающе поднял камень.

Али вскочил и попятился назад. Выставив вперёд маленькую старческую мордочку, узкоплечий шёл на Али, держа в длинной руке камень.

— Брось, я тебе говорю! — прохрипел Али.

— Нет, ты у меня попляшешь! — наступал узкоплечий.

Большеголовый стоял, видимо не считая нужным идти на помощь.

— Я тебя этим камнем!.. — узкоплечий споткнулся, и в одно мгновение Али, вывернув ему руку, выбил камень.

Надо было что-то предпринять, потому что теперь большеголовый тоже шёл в наступление.

— Подождите! — поднял руку Али. — Давайте помиримся. Мне у вас нечего брать, и вам у меня — тоже. Если хотите, я уйду.

— Струсил! — начал издеваться узкоплечий. Большеголовый, насупив брови, молчал.

— Никого я не испугался! — Али вытащил свой нож. — Вот, я мог бы вас обоих зарезать, как цыплят!

Нож и последние слова Али произвели потрясающее впечатление. Такой нож мог быть только у «настоящего». А под «настоящим» каждый по-своему подразумевал очень многое.

Они стояли треугольником и молчали. Али понял, что надо подкрепить созданное впечатление.

— У меня есть еда! — сказал он, подняв мешочек с едой, и по заблестевшим глазам узкоплечего понял, что попал в цель.

Усевшись, Али поровну разделил еду. Большеголовый половину своей доли спрятал за пазуху.

— Это для дедушки, — объяснил он.

Узкоплечий ел с жадностью, запихивая в рот громадные куски, и, покончив с едой намного раньше товарищей, старался не смотреть, как едят они.

— На! — протянул ему кусок Али. — Возьми, я не так голоден.

Узкоплечий со стыдливой улыбкой протянул костлявую руку. Глаза у него были уже совсем не злые.

Потом они начали знакомиться.

Большеголового звали Мукфи. Родителей у него давно уже не было. Он жил со старым дедом, которому принадлежала маленькая, ветхая лодка. Последнее время дед всё болел. Барёк — узкоплечий — не имел никого. С тех пор как помнил себя, он нищенствовал. Всегда был голоден и озлоблен.

Добрый Мукфи пожалел его и взял к себе в помощники. Занимались они ловлей крабов в прибрежных скалах, а в сезон собирали с морского дна круглых, усыпанных иглами ёжиков, в скорлупках которых была съедобная икра, и срывали со скал чёрные блестящие мидии.

Барека, не привыкшего к тяжёлому морскому труду, тянуло в город. Он иногда пропадал по два-три дня, но всегда возвращался к Мукфи, к которому был привязан, как собачка.

— А ты что собираешься делать? — спросил Мукфи, когда Али рассказал о себе.

— Зарабатывать деньги. У меня мама больна!

— А как?

На этот вопрос было трудно ответить, но нельзя было терять приобретённый авторитет.

— Пойдёте со мной, увидите! — самоуверенно сказал Али.