Зуб акулы

Неужели, неужели Хусейн тоже оставит их, как оставил отец? Нет, не может этого быть!

— Хусейн! — позвал Али. — Хусейн!..

Ответа не было.

Али бросился к брату. Хусейн был мёртв.

…Поздно ночью лодка с мёртвым Хусейном подошла к берегу. Безмолвно стояли освещённые луной рыбацкие землянки. Все уже спали. Али привязал лодку, а сам уселся караулить на берегу.

Наутро рыбаки нашли спящего на песке Али и лодку, где лежал на губках мёртвый Хусейн. И, как будто нарочно, неподалёку от них прибой выбросил на берег громадную акулу с распоротым брюхом.

Хусейна похоронили в тот же день. Маленький песчаный холмик у самого берега моря обложили камнями, чтобы его не разрыли шакалы. Вот и всё, что осталось от Хусейна. Али был точно в полусне, но всё же сумел продать лодку, купил на эти деньги барана и устроил поминки. Весть о том, что мальчик убил акулу, облетела соседние деревни, но Али не обращал внимания на эти разговоры.

Надо было дождаться воскресенья, продать губки Ренару, получить с него старый долг и ехать домой в Алжир. В землянке пусть живёт любой, кто хочет. Всё равно больше половины землянок деревушки были пусты. С тех пор как начался промысел губок, здесь умирало в три раза больше людей, чем рождалось.

В воскресенье, услышав шум грузовика, Али вышел на улицу.

— Говорят, ты не боишься акул! — похлопал его по плечу вылезший из кабины Ренар и изобразил на широком розовом лице подобие улыбки. — Жаль Хусейна, он хорошо работал! — добавил он, вытирая платком такой же широкий и розовый, как его лицо, затылок.

— Хусейн говорил, что вы должны за последний месяц! — тихо сказал Али.

— Я? — удивился Ренар и вытащил из кармана книжку. — Наоборот!.. Это он должен. Видишь крестик? Его поставил твой брат.

— Вы дали Хусейну только половину и заставили его поставить этот крестик, — возразил Али. — Я тогда тоже был.

— Жаль, что ты не умеешь читать, — притворно вздохнул Ренар. — Ну, об этом поговорим потом. Сколько ты хочешь за эти губки?

Али назвал сумму, и, к его удивлению, вместо того чтобы торговаться, Ренар приказал шофёру погрузить товар. Али помогал ему. Когда всё было погружено, Ренар направился к кабине.

— А деньги! — преградил ему путь побледневший от неожиданности Али.

— Какие деньги? Вот читай! — Ренар ткнул книжку в лицо мальчика. — Сколько мне ещё должен Хусейн!

— Я не умею читать! — наивно ответил Али.

— То-то! — усмехнулся Ренар и, схватив Али за шею, отбросил в сторону.

Ватага совершенно голых ребятишек, широко раскрыв глаза, издали наблюдала за этой сценой.

— Неправда, неправда!.. Это вы должны! — Али уцепился за ногу уже ставшего на подножку Ренара.

На крик начал собираться народ, окружая машину.

— Разойдись! — Два жандарма — они приезжали каждый раз во время купли и продажи следить за порядком — начали разгонять толпу.

— Прицепился ко мне этот щенок! — Ренар зло посмотрел на тяжело дышавшего от волнения Али.

— Он врёт!.. Он должен за старое и ещё новое берёт даром! — торопливо начал объяснять жандармам Али.

Он заглядывал в глаза то одному, то другому, надеясь найти поддержку. Но жандармы даже не взглянули на мальчика.

— Вот посмотрите! Его умерший брат у меня ещё в долгу! — Ренар показал жандармам книжку.

Поглядев на неё, жандармы махнули ему рукой в сторону дороги. Ренар сел в машину, и она тронулась, увозя так дорого доставшиеся Хусейну губки.

Али рванулся за машиной. Цепкая рука схватила его за горло и удержала на месте. Он хотел укусить эту покрытую рыжими волосами руку, но сильная пощёчина сбила его с ног.

Когда жандармы удалились под крики и шум толпы, Али сел и заплакал.

Мужчины, успокаивая, хлопали его по спине. Женщины гладили по голове, а дети, обступив, положили на его плечи грязные ручонки и держали их так в знак молчаливой солидарности.

Поезд с грохотом мчался по железному мосту. Али забился в самый угол вагона и думал:

«Что сказать маме? Главное, не расплакаться, когда буду говорить о Хусейне. Мама не должна догадаться, что случилось несчастье… Это я смогу, ведь теперь я глава семьи. После смерти отца мама чуть не сошла с ума от горя. А теперь, когда узнает про Хусейна?.. Что делать, что делать? Уже по тому, что Хусейн не прислал денег, она может заподозрить неладное. Проклятый Ренар, почему я испугался его? Разве Ренар страшнее акулы? — Али потрогал топорщившийся под брюками нож. — Я бы заставил его вернуть деньги!.. Но тогда не миновать каторги. Нет, конечно, Ренар, жандармы и все эти белые люди, пинками и пощёчинами доказывающие своё превосходство над нами, страшнее акул — это знает каждый араб».

Али вдруг вспомнил, что забыл поцеловать в плечо, как полагается взрослым, равным, товарищей Хусейна, повесивших ему на шею зуб убитой им акулы и собравших деньги на билет, не отблагодарил женщин, снабдивших его на дорогу едой. К чему еда?.. Он ехал уже более суток и не прикасался к пище. И, о чём бы он ни думал, мысли его снова и снова возвращались к одному, самому главному и трудному, — к встрече с матерью.

Было около двух часов ночи, когда поезд пришёл к станции Ага. Али вышел на большую, ярко освещённую вокзальную площадь и оглянулся. Здесь он знал каждый уголок, каждый кусочек мостовой. Вся его жизнь прошла на этих улицах и площадях в поисках заработка. Отец брался за самые тяжёлые работы в порту, но его заработка не хватало на пропитание. Хусейн в поисках работы уехал из родного города и стал землекопом. Но и того, что он присылал, не хватало. Чтобы дома не голодали, брат стал искателем губок.

Вот здесь, у самого выхода из вокзала, Али поджидал пассажиров и подхватывал сразу по два-три тяжёлых чемодана. А у той стены он сидел с ящиком и постукивал щётками, предлагая начистить ботинки «до солнечного блеска». Тут бегал он с целой кипой так хорошо пахнущих краской свежих газет, выкрикивал до хрипоты их названия. И сколько драк было у него с мальчишками-соперниками в борьбе за кусок хлеба!

Красивый, благоустроенный Алжир с большими каменными домами, скверами, мрамором отделанными магазинами принадлежал европейцам, людям из-за моря. А те, для кого эта земля была родной, арабы, ютились за чертой города, в жалких хибарках.

Чтобы добраться до своей лачуги, Али надо было пройти несколько километров.

Шлёпая босыми ногами по ещё тёплому асфальту, Али старался не обращать внимания на людей, копавшихся в мусорных ящиках.

Худые старики и дети, казавшиеся ещё чернее от облепившей их грязи, залезли в оцинкованные ящики по самые плечи и выворачивали мусор, стараясь не рассыпать его на тротуар. Один высокий, худой, как скелет, старик нашёл сухую корку и пытался раскусить её беззубым ртом. Мальчик лет восьми старался вскинуть на плечи полный мешок собранной им бумаги. Он пожадничал, не рассчитал своих сил и не мог справиться со своей ношей. Али помог ему, и мешок словно сам пошёл на маленьких кривых ножках, делая зигзаги.

«Нет, всё-таки на море лучше!» — подумал уже отвыкший от всего этого Али.

Через час он стоял перед своей хибаркой.

Выскочившая соседская собачонка залаяла, потом, вытянув нос, осторожно подошла к нему, обнюхала и, узнав, начала ласкаться.

Дверь в хибарку была открыта. Если бы в доме были мужчины, то дети спали бы вместе с ними во дворе. Женщинам же в любую жару не разрешалось этого делать. Али, словно вор, на цыпочках прокрался в маленькую клетушку. В темноте он едва различил силуэты спавших на земляном полу матери, Брагима и Фатимы. Он даже не смог их как следует увидеть! Теперь надо было уйти, достать работу и через кого-нибудь передать им деньги, а потом… потом он и сам не знал, что будет. Усевшись на корточки, Али старался разглядеть лицо матери, но было очень темно. Погладив по головкам Фатиму и Брагима, он встал.