Страница 14 из 83
Костлявая, причитая «да чтоб тебя», жестом фокусника извлекла из складок балахона… планшет и уставилась на экран.
— Как же не вовремя! И что они все мрут в самый неподходящий момент! — проскрежетала зубами она. И, уже ласково погладив судью по парику, напутствовала: — Ты у меня умница, знаешь толк в смертных казнях. И между первой виселицей и второй у судьи перерывчик небольшой.
И, поцеловав напудренную маковку парика, Хель исчезла.
А я, воодушевившись, зацепилась за ту самую полуусмешку-полуулыбку судьи, набрала в грудь побольше воздуха и ответила истинно в духе адвокатов, то бишь вопросом на вопрос:
— А они там вообще были? — удивилась я, впрочем глядя не на судью, а на обвинителя.
Тот зло сверкнул на меня глазами, дескать, какой умный выискался. Но, судя по его колкому взгляду, «обворованному» поверили на слово. Безо всяких проверок.
Судья, вздохнув, уточнил:
— Но кошель ты взял? И удрать пытался?
— Да, но бегство было исключительно от испуга: когда боишься, что тебя обвинят в воровстве, ноги сами собой несут в другую сторону от законников!
— Однако, — судья не удержался от еще одного смешка. Но, глядя на светящийся зеленью камень, задумчиво протянул: — То ли ты такой наивный простак, то ли столь талантливый лгун, что сумел обмануть даже артефакт правды.
Он побарабанил пальцами по столу, словно взвешивая на чашах либры решение о том, жить мне или болтаться на виселице.
По моей спине пробежала одинокая холодная капля пота. Я на миг прикрыла глаза, пытаясь оценить все. Голос судьи, его жесты, реакцию на мои слова. Эхом прозвенело «Виселица!» в адрес карманника. Неужели меня ждет та же участь?
И я зацепилась за кривую улыбку. Точнее, смешок. Тот, кто заставляет тебя улыбаться, становится тебе ближе. Его тяжелее отправить на казнь. Чуть тяжелее, но все же.
Всего лишь секунда, и я приняла решение, которое могло мне стоить жизни или смерти.
— Не знаю, — честно, чуть виноватым тоном ответила я. — Я понятия не имею о своем даре. Просто Смерть иногда вижу.
— Чью? — тоном «остри, малец, но помни: одна голова хорошо, но еще лучше, если она не отдельно от тела» вопросил судья.
— Чаще всего свою собственную, — я шутила чистую правду. Вложив в слова, интонации и даже паузы иронию и наивную простоту, дескать, ну не могу я быть выжигой и плутовать. Я честная, просто дурочка. Точнее, дурачок. — Вот только такой дар — хорошо, но если бы его не было — еще лучше.
— Маг, с такой легкостью отказывающийся от своей силы? Да ты и правду скорее дурак, чем опытный вор, — глянув на зеленый камень и истолковав мой ответ согласно местному мировоззрению, заключил судья, усмехнувшись.
И в этот момент я поняла, на какой тонкой грани порой может балансировать человеческая жизнь. И острая точная шутка может спасти ситуацию, как спасает больного скальпель хирурга. Я все-таки смогла заставить законника увидеть во мне не преступника, а человека. Да, глупого, смешного, у которого ума далеко не палата и та с крышей сикось-накось, но человека.
— Пять лет каторги тебе, чтобы поумнеть, недомаг, — ударил он молотком. — Пусть прииски тебя исправят.
Подумалось невольно: в моем случае пытаться исправлять без толку. Что рождено таким, уже не отредактировать. Какая каторга? Меня даже смерть не смогла изменить: все тем же уверенным шагом на самые большие в округе грабли.
И все же я выдохнула с облегчением: не виселица! Хотя утром, удирая от законника, когда сначала бежала, потом шустро прыгала, даже умудрилась пролететь пару метров, сиганув с парапета и мечтая о передышке, я и помыслить не могла, что присяду отдохнуть. На целых пять лет. Да еще буду этому так радоваться.
Нас вывели из зала, разделив: нас троих — в одну камеру, а карманника — в другую, в самом конце коридора.
Ближе к вечеру нас отправили из столицы дилижансом. Но одиночные (и, судя по всему, жутко ценные) кандалы заменили другими, подешевле, не из антимагического металла, как я поняла, а просто зачарованными. Во всяком случае, они уже не обжигали холодом. Вот только гадство: они были рассчитаны на двоих. И теперь на одном конце зачарованной цепи длиной пару локтей была прикована моя рука, а на другом — запястье того самого Вира Безземельного.
Нас запихнули в длинный закрытый кузов. Этакий аналог автозака нашего мира, только мощностью в шесть лошадиных сил. Оные и были впряжены в тюремный дилижанс.
Оказавшись внутри, я увидела малюсенькое зарешеченное окошко у самого потолка и вдоль стен два ряда лавок из нестроганых, но уже изрядно обтертых задами досок.
— Э, господин вышник, а когда кормить будут? — возмутился один из заключенных, карлик, пытаясь подпрыгнуть, чтобы усесться на скамейку. Причем странность: рука его не была скована цепью с чьей-то еще. Нет. Обе его ладони, а также запястья были словно утоплены в цельный камень.
— Ты же цверг, а не упырь. Чего тебе на ночь глядя жрать давать, нелюдь?! — беззлобно отозвался стражник. — Довезут до места, там и получишь.
Это прозвучало столь выразительно, что могло подразумевать как получить капустные щи в миске, так и просто по щам. Впрочем, я не была столь любопытной, чтобы уточнять.
Мой же «напарничек» и вовсе обладал столь прокачанным навыком общения, что я не удивлюсь, если от него сбежали даже домашние растения. Он был, мягко говоря, молчалив. А его взгляд оказался настолько тяжелым, что им можно было гвозди забивать. В керамогранит.
Едва дверь за нами захлопнулась, как тюремный дилижанс начал движение. Причем как-то странно, рывками, все ускоряясь.
Я попыталась посмотреть в окошко, но увидела лишь смазанную картинку, словно ночные звезды запустили в центрифуге на максимальных оборотах, а луна и вовсе размазалась в круговую тонкую нить.
— Магией жахнули, — глубокомысленно заметил карлик. — Видать, путь через карманы срезают. Не влететь бы в ночи куда. — Он почесал щеку с кустистыми бакенбардами о плечо.
Что примечательно, на коротышке не было рубахи, только кожаные штаны с кучей заплаток-заклепок и внушительные шнурованные сапоги. На чуть сморщенной смуглой коже красовались символы и татуировки, а его плешь в венчике волос отсвечивала даже в сумраке дилижанса.
— Ты не трепли языком, нелюдь, а то щас тебя жахнем, — буркнул другой заключенный, у которого были выбиты передние зубы.
— Попробуй, — усмехнулся карлик. — Думаешь, если мне руки в камень вплавили, то я ответить не смогу? Зря… Тюкнет тебя такой булыжник по башке, и будешь лежать и думать: к чему бы это?