Оставаясь в меньшинстве

Были и непростые переговоры с официальными лицами Израиля, которые ей пришлось вести на протяжении всех этих лет, ведь музей — государственный. Конечно, Ирине помогала моя приверженность долгосрочным обязательствам фонда, но без ее увлеченности, самоотверженности и трудолюбия, а также без поддержки всего коллектива музея перестройка постоянной экспозиции могла затянуться на долгие годы.

Я горжусь своей дочерью, с которой мы выступили как партнеры и единомышленники. Музей еврейского народа — символ нашего партнерства и сотрудничества. Для нас это — зримый результат наших диалогов о еврейском народе, которые мы вели на протяжении многих лет.

При этом я считаю, что новая концепция, определяющая роли Израиля и еврейской диаспоры, связь между различными общинами и отношения индивидуума со своим народом, нужна не только нашему музею, но и всему Израилю. Наши сотрудники постоянно проводят на эти темы беседы с посетителями — школьниками, туристами, солдатами, преподавателями. Но было бы совсем неплохо, если бы хоть несколько раз в год во всех школах проходили занятия, посвященные не только Холокосту, но и еврейской солидарности…

Реформированная экспозиция в Музее еврейского народа, чего мы все так долго ждали, открылась 21 февраля 2021 года. К сожалению, из-за коронавируса пришлось проводить мероприятие виртуально. Перед открытием я провел несколько дней в залах и убедился, что это не просто современный центр, оснащенный по последнему слову техники, но именно музей, отражающий новую концепцию единения еврейского народа.

В мире существует множество еврейских музеев, сосредоточенных, как правило, на истории местных общин. Мы же представляем еврейский народ как некое единое целое, как народ живой, творческий и развивающийся. Именно поэтому экспозиция начинается не с камней разрушенного храма, а с больших портретов современных еврейских семей. Весь третий этаж, откуда посетитель приступает к своему путешествию, посвящен современной культуре еврейского народа, его вкладу в цивилизацию. Мы верим, что человек после экскурсии по музею выйдет с чувством причастности к своему народу и верой в его будущее.

Я ходил по новому музею и испытывал чувство гордости за ту огромную работу, которую мы проделали за пятнадцать лет.

***

Еще одним очень важным проектом для меня лично и для фонда «НАДАВ» стал Институт политики еврейского народа JPPI), созданный по инициативе Салая Меридора в то время, когда он был председателем Еврейского агентства. В сущности, это то, что по-английски называется think tank, то есть «мозговой центр» — организация, занятая стратегическим анализом. Возглавил этот институт один из крупнейших израильских (да и мировых) ученых, политологов и писателей профессор Иехезкель Дрор, который до этого долго работал во влиятельном американском центре RAND Corporation, а также много лет был политическим советником израильского правительства.

В совет директоров входили известнейшие политологи, политики, историки и философы. Среди последних я могу упомянуть Бернара-Анри Леви[106], а среди политиков — моих друзей Денниса Росса, много лет проработавшего в Государственном департаменте США, и бывшего посла США в Европейском союзе Стюарта Эйзенштадта. Они во многом стали для меня наставниками, объясняя положение Израиля и еврейского народа в современном мире.

Естественно, когда они пригласили меня стать одним из сопредседателей института, я с радостью принял это предложение.

Институт изначально поставил перед собой высокую планку: анализировать положение еврейских общин мира и Израиля как единого целого. Это, в частности, изучение демографических, социальных изменений еврейского населения во всем мире, вопросы взаимоотношений Израиля с еврейскими общинами. Главной стратегической задачей института была разработка рекомендаций долговременной политики для израильского правительства, международных еврейских организаций и еврейских лидеров, то есть всех тех, кого по-английски называют decision makers — лицами, принимающими решения. Раз в год институт представляет свой доклад на заседании в администрации премьер-министра Израиля (насколько он прислушивается к этим рекомендациям, другой вопрос). На сайте института можно найти большой архив — от ежегодных аналитических докладов до публикаций на самые разные темы, связанные с историей и современным положением еврейского народа.

Глава 17.

О вере, боге и религии

В советское время ни родители, которые были атеистами и членами партии, ни дедушки — тоже партийные, а значит, атеисты — никто не обсуждал со мной религию и веру. Правда, оба деда, выросшие в белорусских местечках, окончили хедеры, где их обучали и Торе, и ивриту. Но говорить они об этом не любили, казалось, хотели стереть свое далекое прошлое.

Наши семейные праздники были практически полностью лишены какой-либо еврейской символики, за исключением разве что традиционных кулинарных рецептов. Что такое Новый год и елка, я знал всегда, а зажигать ханукальные свечи научился, когда мне уже было за сорок.

К организованным формам религии: храмам, священникам, ритуалам — у меня отношение сложное. В XXI веке с религией происходит что-то странное. С одной стороны, в Европе с каждым годом она играет все меньшую роль, а с другой — во многих странах, и, в частности, у нас на Ближнем Востоке, приобретает все более фундаменталистские и агрессивные формы. Или бывшие атеистические страны, как Россия, вдруг становятся весьма православными, церковь превращается чуть ли не в департамент администрации президента, а конституционный принцип отделения церкви от государства просто игнорируется.

У нас в Израиле, по-моему, происходят все эти процессы одновременно: в большинстве своем население страны светское, но при этом растет число ультраортодоксов, религия от государства не отделена, а про религиозные политические партии даже говорить не хочется.

Мне близки слова академика Сахарова: «Я не верю ни в какие догматы, мне не нравятся официальные Церкви… В то же время я не могу представить себе Вселенную и человеческую жизнь без какого-то осмысляющего их начала, без источника духовной „теплоты“, лежащего вне материи и ее законов. Вероятно, такое чувство можно назвать религиозным».

В принципе, к вере как таковой у меня позитивное отношение. Если человек ведет внутренний диалог со своей совестью, верит в объективное существование добра и зла, пребывает в сомнениях — это совершенно нормально, по-человечески. Я понимаю, какое важное место может занимать поиск Бога и веры в жизни человека.

Очевидно, что людям нужна точка опоры. И большинство ищет эту точку вовне — в учителях, священных писаниях, тайных знаках и т. д.

Должен признаться, что в какой-то период жизни уже в зрелом возрасте я искал веру и религию для себя. Живя в России, я интересовался православной средой, молитвой, медитацией. Зная, что в православии пребывает много новообращенных евреев — речь идет даже не столько о численности, сколько об общественной значимости этих людей: среди них есть писатели, журналисты, художники, ученые, политики, — я попытался изучить эту среду, тем более что в православии были и священники-евреи. Я побывал в доме Александра Меня[107], когда его уже не было в живых. Посмотрел на обстановку, в которой он жил и работал. А потом почитал его книги.

Позже я подружился с отцом Александром Борисовым — настоятелем церкви Космы и Дамиана напротив мэрии Москвы. Она известна как церковь толерантная, и в ее общине состоят многие крестившиеся евреи — деятели русской культуры.

До 2010 года о. Александр был президентом Российского библейского общества, занимающегося распространением Ветхого и Нового Завета. Мы с ним очень много времени провели в разговорах на самые разные темы. Он образованный, интеллигентный, толерантный и демократичный человек. Не без странностей, но лично мне очень симпатичен. Я даже помогал ему в гуманитарных проектах. Но я чувствовал себя чужим в обществе крещеных евреев и обычных русских православных людей. Они меня ничем не наполнили и ни в чем не убедили. С ними я идти не захотел, хотя вера мне некоторое время была нужна. Возможно, именно это стало одной из причин, по которым я поддержал КЕРООР, когда за помощью ко мне обратились ортодоксальные раввины. Я подумал тогда: может быть, это именно то, что мне нужно? Может быть, именно здесь я найду свое место? Возможно, мне не хватает для счастья «веры отцов», а точнее — прадедов? Возможно, мне больше подходит еврейский традиционный образ жизни, изучение Торы и соблюдение библейских заповедей?