Страница 22 из 62
Конец 80-х годов в СССР был эпохой информационного потопа, обвала, водопада. Практически во всех журналах, газетах, на телевидении, радиостанциях (в том числе и иностранных, которые перестали глушить) каждый день появлялась новая и сенсационная для советских граждан информация из области истории, социологии, экономики, искусства, литературы. Удивительно, но в последние годы коммунистического режима средства массовой информации стали просветителями советского народа, замордованного многолетней пропагандой. Не то что сейчас в России, когда телевидение и газеты превратились в пропагандистскую машину путинского режима, доходящую в своей промывке мозгов до настоящего мракобесия.
Жить было очень интересно, и хотя я работал с утра до вечера, но всегда старался прочитывать хотя бы самые интересные статьи и следил за переводами деловой литературы. Тогда же я открыл для себя новую профессию — паблик рилейшнз, которую теперь мы также знаем как «связи с общественностью», а тогда таких понятий вообще не существовало.
Но между массовым читателем этих разоблачительных и просветительских статей и нами была большая разница. Они читали, изумлялись, негодовали и… оставались в своих организациях и институтах, но мы-то работали! И, в отличие от популярных авторов, считали себя не теоретиками, а практиками, на деле ломающими ту самую командно-административную систему и строящими новое общество изобилия. То, что в процессе этого слома мы богатели, лишь подтверждало выводы экономистов об эффективности частного предпринимательства.
Увы, частный бизнес не стал уделом многих. Дела в стране ухудшались.
Все началось с благих намерений. В январе 1986 года Горбачев объявил о начале антиалкогольной кампании. Алкоголизм действительно был страшной проблемой Советского Союза, и с этим надо было что-то делать. Но, как говорил российский премьер-министр Виктор Степанович Черномырдин в 1990-е, «хотели как лучше, а получилось как всегда». Чем труднее становилось купить водку и вино, тем больше самогона начал производить находчивый советский человек. И с полок магазинов стали исчезать продукты, из которых его можно было «гнать». Сначала исчез сахар, потом сахаросодержащие продукты, а затем — самые неожиданные товары, из которых уж точно нельзя было производить спиртное, например мыло и сигареты. С 1989 года в СССР впервые за много лет стали вновь вводить талоны — на водку, сахар, сигареты и многое другое.
Но дефицит продуктов был не единственной проблемой. В «братских» советских республиках, как тогда именовались все входящие в состав СССР республики, начали стихийно зарождаться национальные движения. В Прибалтике народные фронты выступали за отделение этих республик от СССР, а на Кавказе и в Средней Азии мирные демонстрации стали перерастать в погромы, резню и локальные войны.
«Дружба народов» и «пролетарский интернационализм» превращались в фикцию.
Появилось свое русское националистическое движение и в России — общество «Память». Формально оно возникло в 1980 году и сначала декларировало приверженность защите памятников русской культуры, но в 1986–1987 годах лозунги за возрождение русской культуры быстро сменились откровенной антисемитской пропагандой. Популярность «Памяти» росла, и в 1988 году по Москве и Ленинграду поползли слухи о готовящихся еврейских погромах.
Лично я относился и к этим слухам, и к самой «Памяти» достаточно спокойно. Считал ее активистов маргиналами, а происходящее — закономерными издержками гласности и перестройки. Так и должно быть при свободе слова. Но многие мои соплеменники были явно напуганы, благо перед глазами стояли кадры армянской резни в азербайджанских Баку и Сумгаите, и они начали собираться в дорогу: кто в Израиль, кто в США… Впрочем, для большинства советских евреев было не так важно куда, главное — чтобы поскорее отсюда.
К осени-зиме 1989 года еврейская эмиграция стала массовой, ее волной уже были захвачены мои друзья по институту, просто знакомые и дальние родственники. Но я даже не рассматривал такой вариант. Искренне верил, что мое место здесь, а наше дело, которому я служу, будет только расти и развиваться.
В конце 1988 года Ходорковский выступил с новой, совершенно революционной по тем временам инициативой: он предложил нам создать банк! Идея всем понравилась, но, когда уже в 1989 году мы начали ее вплотную обдумывать, оказалось, что денег, которые принадлежали свежеобразованному объединению МЕНАТЕП, не хватало для этого. Тогда Ходорковский собрал топ-менеджеров компании и предложил тем, кто готов был рискнуть, вложить свои собственные средства, а тем, кто не готов, — забрать свою долю из МЕНАТЕПа и покинуть его с миром. Половина нашей команды, включая меня, решила рискнуть, и мы вложили в будущий банк все свои сбережения. Другие забрали свои доли и отправились в одиночное плавание.
Так появился один из первых фактически частный «Коммерческий инновационный банк научно-технического прогресса (КИБ НТП)». И начал зарабатывать: мы размещали у себя счета предприятий, выдавали кредиты, получили разрешения на валютные операции, финансировали торговлю компьютерами.
Через полтора года с момента возникновения у Михаила идеи о банке, 14 мая 1990-го, в Исполкоме Моссовета было зарегистрировано Межбанковское объединение «МЕНАТЕП». Генеральным директором объединения стал двадцатисемилетний Михаил Ходорковский. К концу 1990 года капитал банка превысил миллиард рублей.
По мере того как наше объединение росло, расширялось и приобретало репутацию солидного предприятия, менялся и наш личный статус. Полагаю, что партийной номенклатуре, выступавшей за кардинальные изменения страны, мы казались олицетворением нового поколения строителей будущей жизни. Вскоре, в том же 1990 году, Ходорковский и я стали советниками Ивана Силаева, занимавшего тогда пост премьер-министра РСФСР.
Несомненно, это была история подлинного успеха — и экономического, и политического. Мы начали встречаться с элитой СССР, я лично познакомился с Борисом Николаевичем Ельциным, который произвел на меня огромное впечатление и своей харизмой, и нетипичным для номенклатуры умением выслушивать собеседника. Ходорковский один раз ходил с идеей экономической реформы к Горбачеву, понравился ему. Михаил Сергеевич сказал: «Умный парень». Мы бывали в Верховном Совете СССР, в 1989 году присутствовали на Первом Съезде народных депутатов СССР, который стал одним из главных политических событий того времени и своего рода кузницей кадров новой России. Именно там сложилась Межрегиональная группа депутатов, представлявшая фактически оппозицию старому режиму. Мы познакомились с лидерами перестройки — Юрием Афанасьевым[38], Гавриилом Поповым[39], Андреем Дмитриевичем Сахаровым[40], Анатолием Собчаком[41] и многими другими, чьи имена были на слуху у каждого. Позже со многими из них мы стали друзьями и коллегами, как с Поповым и Афанасьевым. А вот к академику Сахарову я так и не рискнул подойти. Я понимал масштаб этого человека, испытывал к нему чувство глубочайшего уважения, и мне до сих пор стыдно вспоминать, как Горбачев фактически поддерживал травлю Сахарова со стороны разных номенклатурщиков.
Естественно, политически мы считали своими союзниками «прорабов перестройки». Когда 19 августа 1991 года по телевидению объявили о введении в СССР чрезвычайного положения, а по существу — об отстранении президента РСФСР Ельцина и его правительства от власти и возвращении в коммунистическое прошлое, мы с Ходорковским без колебаний поехали в штаб Ельцина, который возглавил борьбу с ГКЧП[42] в Белом доме[43], и провели там все три дня — до завершения фарсового путча. Мы были уверены, что должны находиться именно там.
Кстати, мы очень хорошо представляли, что могли сделать с нами гекачеписты[44], если бы путч удался. Не стоило забывать, что хотя в СССР уже несколько лет де-факто существовал «бизнес», до 5 декабря 1991 года в Уголовном кодексе сохранялась статья 153, по которой «частнопредпринимательская деятельность» могла быть наказана ссылкой или лишением свободы на срок до пяти лет с конфискацией имущества. Мы это знали с первых дней существования МЕНАТЕПа, но продолжали работать. Когда было объявлено чрезвычайное положение, мы трезво рассудили, что нас могут использовать как пешек в будущем суде над демократами: дескать, вот они, союзники и советники «демократов» — банкиры и нувориши, а по существу, обычные уголовники! Нам было известно, что на нас уже собрали целое досье. Кого тогда волновало бы, что за свою работу в правительстве мы не получили ни копейки и не просили от него никакой финансовой поддержки?