Оставаясь в меньшинстве

И все равно на жизнь не хватало. Я занялся программистскими халтурами — так тогда на сленге называлась подработка, побочный заработок, работа, выполняемая помимо или за счет основной: адаптировал программный продукт, сделанный для нашей организации, для других по специальным договорам. Не везде были свои программисты, так что работа по совместительству считалась легальной и приносила дополнительные сто рублей в месяц. Это было очень много, но за эти деньги надо было как минимум четыре бессонные ночи проводить в другом вычислительном центре, а к утру возвращаться в свою «Зарубежгеологию».

Вскоре я открыл для себя, что круглосуточные умственные нагрузки изнурительнее, чем физический труд по ночам, потому что если работаешь не головой, а руками, то это хоть какая-то смена деятельности. Грузчики той стране были нужнее, чем программисты. И я начал по ночам подрабатывать в новой сфере. Искусство состояло в том, чтобы оказаться в правильном месте в правильное время. Раз в неделю вечером я появлялся перед воротами мясокомбината или овощебазы — и в пять утра гарантированно получал свои десять рублей.

А в 1983 году к нам в «Зарубежгеологию» пришел Миша Брудно. Мы с ним до сих пор дружим. Сошлись быстро: у нас было много общего. Вдвоем стало легче. Теперь мы могли рассчитывать друг на друга. Наша взаимопомощь давала большую свободу маневра: один мог заменять второго, выполняя его задания на работе, а другой в это время — подрабатывать на стороне.

Когда началась перестройка, мы решили попробовать себя в торговле — квас в ларьке продавать. Летом хорошо этим заниматься, когда жарко. Работы много: с утра до вечера заказываешь, получаешь, торгуешь. Квас брали бидонами на окрошку и из кружек пили на месте. При этом деньги мы получали каждый день и наличными. Мы все отпускное время потратили на сменную работу в квасной палатке и заработали более четырех тысяч рублей на двоих. Это были громадные деньги! Но не только в деньгах счастье. В то квасное лето 1987 года мы подружились со всеми продавцами окружающих магазинов. Так что достать горячий хлеб или спиртное в неположенное время (а это был период очередной государственной антиалкогольной кампании) для нас перестало быть проблемой. Мы стали своими среди «торгашей»!

Тем временем перестройка, объявленная в 1987 году новым генеральным секретарем ЦК КПСС Михаилом Сергеевичем Горбачевым, начинала набирать обороты. Вначале я не воспринял всерьез провозглашаемые им понятия «ускорение», «развитие ленинских принципов демократического централизма» и т. п, — это казалось знакомой идеологической шелухой, за которой ничего не стояло. Хотя сам Горбачев тогда вызывал симпатию. После дряхлых шамкающих предшественников любой генсек, способный произносить речи без бумажки, изумлял и вселял некоторую надежду. Помню анекдот той эпохи: «Слыхали, Горбачева в Политбюро никто не поддерживает. — Как так? — Да, он сам ходит, его никто не поддерживает».

Но постепенно общие речи начали претворяться в конкретные законы и распоряжения, и в конце июня 1987 года был принят Закон СССР «О государственном предприятии (объединении)».

По новому закону работники предприятия могли выбирать своих руководителей, но, что еще более важно, были сняты ограничения на перевод безналичных денег в наличные.

В Советском Союзе существовала двойная система финансовых расчетов. Между собой предприятия рассчитывались безналично, через Центральный банк, а зарплату работникам выдавали наличными деньгами. Размеры наличных и безналичных фондов определялись сверху, и путать их категорически запрещалось.

Тогда я еще не представлял, что этот закон положит начало колоссальным изменениям в экономике СССР, а заодно повлияет на мою судьбу.

Осенью 1987 года мы с Брудно наткнулись на объявление в газете «Вечерняя Москва»: «Центр научно-технического творчества молодежи Фрунзенского района ищет молодых и талантливых программистов». Такие центры были созданы постановлением Совета Министров и комсомола.

В сущности, этот Центр НТТМ был своего рода государственным посредническим бюро между молодыми людьми, которые умели что-то делать хорошо — например, писать компьютерные программы, — и государственными предприятиями, которые нуждались в таких работах. При этом госпредприятие могло расплачиваться с центром безналичными средствами, а центр переводил безнал в живые деньги, которые и получали молодые программисты. Центр искал новые идеи и проекты, находил на них покупателя, постоянно расширял круг клиентов. Это еще не было бизнесом, потому что официально бизнеса как такового в советской стране просто не существовало. Но, с другой стороны, этот опыт можно было назвать первым прототипом бизнеса в СССР.

Этим Центром НТТМ руководил Михаил Ходорковский.

Идея, с которой мы пришли в центр, соответствовала его задачам. Тот продукт, который мы с Брудно предложили, потенциально мог понадобиться ста организациям в одной только Москве.

Идея заключалась в следующем. Любая организация планирует свою работу как минимум на год вперед: поставки, выполнение договоренностей, финансовые и бюджетные обязательства. Этим занимается обычно множество людей, в том числе и бухгалтерия. А мы с Мишей Брудно эту работу автоматизировали и могли свою программу предложить тем организациям, которые по виду деятельности были схожи с нашим объединением «Зарубежгеология».

Миша Ходорковский и я в НТТМ

Через три месяца мы с Брудно получили в центре Ходорковского, если не ошибаюсь, по четыре тысячи рублей на руки. И я сразу стал богатым. Значит, подумали мы с Мишей, система, придуманная Ходорковским, работает! Никто нас не обманул, заказчики исправно платили. Если на квасе за лето я заработал две тысячи рублей, что по тем временам тоже было очень много, то эти деньги, полученные за свою идею, были принципиально другими.

Какое-то время мы продолжали сотрудничать с Центром НТТМ как с посредником, но вскоре я понял, что прежняя работа не приносит удовлетворения. И не только в деньгах было дело. Я стал осознавать, что работать с таким человеком, как Ходорковский, в окружении умных молодых людей мне интереснее, чем ходить в «Зарубежгеологию». Хотя в тот момент было бы выгоднее сидеть на двух стульях. К тому же я по природе консервативен, и менять работу мне тяжело. Более того, в своей организации я уже был допущен к загранице! В Монголии побывал, не исключена была Болгария, а дальше, чем черт не шутит, и капстрана[34]!

Я интуитивно чувствовал, что именно центр располагал огромным потенциалом роста. И когда Михаил Ходорковский предложил мне с ним работать, я согласился сразу. Мне было с ним интересно. Для меня в выборе пути это — определяющий фактор. Как применительно к делу, которое надо делать, так и в человеческих отношениях.

Сначала я получил должность ведущего инженера, потом начальника отдела. Больших денег они не приносили. Зарплаты росли, но не сильно, все контролировалось государством. Но я не ошибся ни в материальном, ни в профессиональном, ни в чисто человеческом смысле. Первое время, я полагаю, у Ходорковского были пусть и весьма амбициозные, но вполне советские планы. Я помню, что он хотел превратить Центр НТТМ в большое научно-производственное объединение, чтобы самому стать его гендиректором с соответствующим положением и зарплатой. Впрочем, для него зарплата никогда не была самым главным. Важнее был личностный и профессиональный рост.

Но вскоре наши заработки стали кардинально меняться. Толчком к развитию бизнеса послужил Закон «О кооперации в СССР», который был принят 26 мая 1988 года. Он содержал множество ограничений — но те, кто хотел заниматься кооперацией, а говоря проще, бизнесом, обходили запреты, причем легально, поскольку сам нормативный акт содержал неточности и лазейки. Самым же главным было то, что закон установил низкий налог на деятельность кооперативов — всего три процента!