Выжить в Антарктиде

Только на следующий день, когда Жак Дюмон так неожиданно полез скандалить и Кир почуял в его интонациях все ту же неестественность, до него дошло: французы что-то затевают! Вот почему они такие необщительные и нервные – боятся проболтаться.

Разговор, который Кир подслушал, едва поранившегося историка увели в медкабинет, развеял последние сомнения. Нет-нет, он вовсе не хотел подслушивать, все вышло случайно! Но, уловив несколько тихих фраз, произнесенных по-французски, не смог устоять.

– Надо дождаться, когда все уйдут, и посмотреть в компьютере, – сказала Патрисия. ­– Как я и предполагала, он забыл его выключить, пароль не придется подбирать.

Кирилл решил действовать на свой страх и риск. Отец уже покинул лекционный зал, но мальчик сделал вид, будто на полдороге у него развязался шнурок, и задержался.

Патрисия говорила бегло и едва слышно, но Кирилл понимал ее, хотя основной упор в его обучении делался все-таки на английский.

– Ги, не теряй времени и осмотрись в его каюте!

Пашина жена не обращала внимания на копошившегося у стола ребенка, но секретарь Дюмона, Ги Доберкур, не был столь беспечен.

– Эй, парень! – окликнул он Кирилла. – Ты мне не поможешь?

Кирилл сначала не понял, что обратились именно к нему, и потому не среагировал, даже не вздрогнул, и лишь когда услышал ответ Патрисии, слегка похолодел.

– Он нас не понимает, – сказала жена Долгова. – Софья говорила, что у них на услужении настоящая англичанка. Французский язык ныне у элиты не в чести.

– С моей племянницей он тоже общался на английском, – подтвердила Дельфина.

– Да что он нам сделает, – отмахнулся Дюмон, – это просто ребенок.

– Ребенок может донести старшим, – резонно заметил Доберкур. – Подождем, когда он закончит. А ты, Дельфи, покарауль снаружи, чтобы владелец меня не застукал.

Возня со шнурками продолжалась слишком долго и перестала быть хорошим прикрытием. Кирилл выпрямился и громко крикнул по-русски:

–  Пап, подожди, я уже иду! –  и шустро рванул к открытой двери в коридор.

Доберкур последовал за ним.

Кирилл бежал по коридору, и ему казалось, что француз гонится следом. Отца нигде не было видно, и это было ужасно. Мальчик прибавил темп, взлетел по лестнице на свой этаж и вихрем помчался к родительской каюте, которая, как назло, располагалась в самом конце. Отчаянно заколотив в дверь, он оглянулся через плечо, ожидая, когда голова Доберкура покажется в лестничном проеме. Тот все не шел, и Кирилл позволил себе облегченно расслабиться.

Открывшей ему маме он ничего не сказал, потому что знал: она ему не помощница. И зачем ее пугать? А папа… ему потребуются неумолимые доказательства, иначе он отмахнется от любых заявлений, тем более таких невероятных. Поэтому, прихватив верхнюю одежду (вдруг придется преследовать заговорщиков по открытой палубе?), Кирилл со всеми предосторожностями отправился к каюте Геннадия Альбертовича.

Кажется, историк все еще отсутствовал, но дверь к нему была приоткрыта. Кирилл не стал подходить близко – едва углядел висящую на одном шурупе панель замка, сразу вернулся в холл и спрятался за диваном под лестницей. Там было тесно и немного пыльно, но он все-таки втиснулся, прикрылся сверху курткой, предусмотрительно вывернутой черной подкладкой наружу, и стал ждать, напряженно прислушиваясь.

Скоро терпение его было вознаграждено. Дверь в каюту Белоконева негромко щелкнула, и Кирилл, слегка высунувшись из-под куртки, увидел Доберкура, сидящего на корточках: он ставил крышку от электронного замка на место. Больше всего Кира поразили белые медицинские перчатки, обтянувшие ловкие руки француза.

Доберкур встал, с треском содрал перчатки и сунул их в карман штанов вместе с миниатюрной отверткой. Кирилл спрятался. Только когда шаги злоумышленника, не заметившего, к счастью, его убежища, затихли вдали, мальчик осмелился откинуть куртку, чтобы глотнуть воздуха. Выползать из-за дивана он не стал: мало ли, вдруг француз вернется.

Скоро на лестнице и правда послышался топот. По тому, как уверенно двигался человек, сразу было понятно, что крутые изгибы трапа для него привычны, да и скрываться он не намерен. Кирилл был уверен, что это кто-то из матросов, а их он не боялся. Если матрос и заметит его под диваном, всегда можно сказать, что он играет. Взрослые становятся доверчивыми, когда речь идет о детях, а Кириллу всего одиннадцать, и практически все видели в нем неразумное дитя.

Впрочем, матрос в холле не задержался. Он свернул в коридор, подошел к той же самой каюте и – Кир глазам своим не поверил – наклонился, чтобы подсунуть под дверь что-то белое.

С каждой минутой становилось все интересней и интересней! Поэтому после того, как матрос удалился, мальчик не стал покидать наблюдательный пост. Ну а вдруг и это не конец?

Таинственные происшествия и правда не закончились. Теперь кто-то поднимался по лестнице с нижней палубы. Кирилл затаился, гадая, не хозяин ли каюты наконец пожаловал, ведь медицинский кабинет располагался именно там, внизу, но на площадку поднялся фокусник.

Утром на палубе Ашор Визард показывал ему карточные фокусы, после чего мальчик страшно зауважал этого человека. К тому же Ашор был умным, а умных и сообразительных людей Кирилл любил, ведь те относились к нему лучше прочих. Сейчас он не собирался подозревать фокусника в злом умысле, просто подумал, что Ашор здесь живет.

Однако Ашор остановился около каюты Белоконева, вытащил из кармана ключ-карту и спокойно отпер ею дверь.

Кирилл ждал, что будет дальше.

Ашор хотел войти, но заметил на полу подкинутую матросом вещь – ею оказался белый конверт – и поднял ее. В каюте он провел не менее получаса, не среагировав ни на оповещение по громкой связи о приближении китов, ни на заметное оживление в дальнем конце коридора. Может, фокусник намерен дожидаться возвращения хозяина внутри? И в его визите нет никакого криминала....

У Кира от неподвижности затекла нога и свербело в носу, но он мужественно дожидался развязки.

Наконец, Визард вышел, хладнокровно запер дверь и даже успел сделать пару шагов прежде, чем нос к носу столкнулся с Белоконевым. Историк торопился и налетел на фокусника, чуть не сбив того с ног.

– Ох, простите меня ради бога! – извинился Геннадий.

– Это вы меня простите, – вежливо откликнулся Ашор и похлопал историка по плечу. – Все в порядке?

– Да. Там стадо китов, хочу сфотографировать.

– Удачной фотоохоты, Гена!

Геннадий долго искал ключ, выворачивая все карманы подряд. Наконец, ключ обнаружился в нагрудном кармашке. Ашор за процессом поисков не следил – пошел по своим делам. А вот Кирилл, сидя за диваном, потирал в предвкушении потные ладони. Поездка совершенно точно обещала стать незабываемой.

*

Следующие сутки Кирилл посвятил размышлениям и наблюдениям. Для того, чтобы не попасть впросак, надо было выяснить расклад сил. К историку Белоконеву, ставшему центром притяжения, вломились в каюту трижды. Ладно – дважды, подброшенное письмо взломом не являлось, но от этого не становилось менее важным.

То, что это любовное послание, Кир отбросил сразу. На месте красавиц-актрис он влюбился бы в знаменитого Абызова или в Ашора. Историк же, судя по лекции, обладал некой тайной, и письмо под дверью, как представлялось, молило о встрече, чтобы эту тайну обсудить.

Зачем писать, если адресата можно встретить на корабле где угодно? Закоулков тут хватало, а Геннадий Альбертович бродил свободно и охотно вступал в разговоры. Значит, сделал вывод Кирилл, писавший не желал себя афишировать или быть застигнутым в обществе Белоконева.

Руководствуясь этим соображением, Кирилл отбросил кандидатуры Анны Егоровой, Вики Завадской, Юры Громова и Володи Грача – они слишком часто появлялись вместе с историком. Восстановив по памяти, кто где сидел на лекции, мальчик составил список наиболее вероятных кандидатов и принялся методично и исподволь выяснять сферу их интересов. Очень быстро он перезнакомился почти со всеми пассажирами и частью команды, не забывая при этом краем глаза отслеживать передвижения французов. Но самые интересные факты предоставило ему путешествие на остров Обмана.