Страница 90 из 259
Патрисия отстраненно подумала, что ее маме Ги Доберкур очень бы понравился. Ги виртуозно умел отсекать все лишнее, жертвуя малыми фигурами ради триумфального хода. Вот только ей все чаще стало казаться, что и она для Доберкура лишнее звено. Ему был нужен Ключ от Солнца – только поэтому он терпит ее. Как только она сделает свою работу, то перестанет быть полезной.
- У русских скрещивают пальцы на удачу? – с тихой усмешкой спросил Доберкур. – Или наша умница про свою новую родину таких подробностей не знает?
Пат заправила за ухо непослушный локон:
– Жест двух скрещенных пальцев знаком всему христианскому миру, поскольку восходит к крестному знамению. Но за годы атеизма в России он подзабылся. В древности же означал «клянусь, что говорю правду».
Доберкур поднял вверх правую руку со скрещенными указательным и средним пальцами:
- Клянусь, что новый замысел увенчается успехом! Тебя это успокоит?
- Не ты распоряжаешься удачей, - сердито прошептала Патрисия.
- Осталось максимум три дня. Не стоит переживать.
- Для тебя, Ги, может и три дня, но я буду связана с Полем клятвой навечно.
- Не навечно, дорогая, а пока смерть не разлучит вас.
- Сколько трупов ты готов за собой оставить? – прямо спросила она.
- Сколько понадобится. Однако видишь, убивать британских вертолетчиков, чтобы завладеть их древним транспортным средством, уже не придется. Русская «Арктика» отвела от них карающий меч. Фортуна на самом деле добрая и благоволит нам. А насчет твоего мужа… тебе решать. Будет так, как ты захочешь.
*
…Мадам Ласаль покинула их внезапно – так, во всяком случае, сказал отец. Простудилась и сгорела за две недели. Патрисия приехала только на похороны.
- Почему вы за мной не послали раньше? Даже не позвонили! – Пат едва сдерживала слезы. Они с мамой были не очень-то близки, но неожиданная смерть все равно подкашивает.
- Сначала мы надеялись на лучшее, - ответил отец, отводя взгляд, - потом стало поздно за тобой посылать. У тебя экзамены, они важны для твоего будущего.
- Но это мама! Я даже не попрощалась с ней!
- Она бы не хотела, чтобы ты проявляла перед ней слабость.
После похорон Пат поднялась в комнату матери, где не была долгих десять лет. Внешне там ничего не изменилось: мебель прежняя, все вещи остались на своих местах. Она распахнула дверь в гардеробную: идеальный порядок, длинный ряд платьев, два ряда обуви всех расцветок. В детстве она мечтала, что когда-нибудь и у нее будет такая комната с бесконечными нарядами от модных европейских дизайнеров. И специальный комод для хранения бижутерии. И сейф в банке, где будут лежать ее драгоценности… Но сейчас все это показалось ей вздорным. Пустым. Бессмысленным. В скромной ученической келье пансиона Хальберштадта ей было теперь куда привычнее. Но и туда она больше не вернется, срок ее заточения иссяк..
В комнате матери, однако, что-то было неправильным. Отец скупо упомянул, что мама болела дома, однако лекарствами тут даже не пахло. Конечно, слуги все прибрали и проветрили, но разве от тяжкой ауры болезни и смерти возможно так быстро избавиться? Да и в гробу утопающее в цветах восковое лицо матери вовсе не казалось изможденным. Скорей удивленным, словно кто-то совершенно неожиданно для нее поставил ей мат в три хода. Пат обратила на это внимание сразу, но, ошарашенная свалившимся горем, не придала значения. А тут вдруг задумалась...
Всю последующую неделю она пыталась незаметно проводить дознание, и с каждым днем уверенность, что маму убила вовсе не пневмония, укреплялись. Когда Патрисия заикнулась о подозрениях отцу, тот повел себя не менее странно. Он не просто все отрицал и требовал прекратить заниматься глупостями, но и быстренько выставил ее из дома под предлогом продолжить образование в Париже.
Патрисия подчинилась. Она привыкла подчиняться, но от поисков истины не отказалась.
Зря. Лучше бы она этого не делала. Когда Пат сообразила, что именно ее настойчивые поиски привели к смерти нескольких надежных свидетелей, а гибель двух частных детективов не имеет отношения к бытовому преступлению и самоубийству, стало слишком поздно...
*
…После завтрака они неторопливо собрались, оставив большую часть вещей на хранение в отеле.
- Зачем ты берешь драгоценности? – спросил Паша, увидев, как жена пропихивает увесистую шкатулку в свой рюкзак. – Что за нелепая блажь? Ты словно в первый раз в походе. Возьми то, без чего нельзя обойтись.
- Я не доверяю местному персоналу, - кратко пояснила Патрисия. – Фамильные драгоценности очень дорогие, а шкатулка не утянет.
В нужный час они спустились по винтовой лестнице вниз, сдали ключи от номера, вышли наружу и сошли по широким ступеням к ожидающему транспорту. Еще по прибытии Громов арендовал для них огромный восьмиместный вездеход, куда они впятером теперь спокойно поместились.
- Сколько займет дорога до аэродрома? – спросил Павел у водителя.
- Минут десять.
- Хорошо. - Он вытянул вперед ноги и заложил руки за голову.
Вездеход трясло на неровной почве, и эта поза была явно неудобной, но Долгов не обращал ни на что внимания. Патрисия, не поворачиваясь, коснулась рукой его колена. Она волновалась. До часа икс оставалось совсем немного. А предыдущий путь был очень долгим..
*
...В следующий раз Пат увидела отца в Швеции, куда их пригласил Нобелевский комитет. Пригласили отца, а он пожелал видеть своей спутницей ее. К тому моменту Патрисия уже все знала: и о том, как умерла ее мать, и о том, кем на самом деле были ее родители, и даже о том, кем было суждено стать ей самой.
Встретив дочь на пороге своего роскошного номера в отеле, Франсуа Ласаль сказал:
- Ты похожа на нее, похожа на Гвен. Такая же красивая и умная. Я следил за твоими успехами и горжусь, что всего в жизни ты добилась сама, без моей помощи и подсказок.
- Ты хотя бы любил маму? – спросила Пат. Когда-то этот вопрос сильно ее занимал, но постепенно стало все равно. И все же она воспользовалась поводом, чтобы расспросить отца, ни на что особо не надеясь. Откровенность даже удивила ее, заставив недоверчиво поджать губы.
- Наверное, любил, - ответил отец. - Гвен была выбрана из сотни претенденток, как и я. На нас возлагалась особая миссия, и любовь была совсем не главным элементом. Но я, пожалуй, любил ее. Особенно в первые годы, пока не узнал, что всю жизнь она на самом деле хранила память о другом. После этого притворяться стало бессмысленно, и я ее отпустил. Ее и себя. Ты уже родилась, мы выполнили то, ради чего поженились. Я стал больше заниматься наукой, мне не надо было возвращаться домой и изображать счастливого отца семейства. Как видишь, это даже пошло всем на пользу. В некотором смысле меня бы не было тут, если б не Гвен.
- Ты собирался мне это рассказать?
- На твое совершеннолетие.
- Но мне уже двадцать пять! Кажется, ты сбился со счета.
- А разве ты не узнала уже все, что хотела? Еще после смерти матери ты принялась копать и накопала столько доказательств, что мне казалось, вопрос закрыт.
– Ты за мной следил.
– Не я лично. Поверь мне, девочка, за такие тайны, как наша, убивают. Но ты одна из нас, поэтому жива и успешна. Твое рождение было запланировано, как и то, что рано или поздно тебе откроют правду. Ты слегка поспешила, и некоторые из-за этой спешки пострадали, но итог, надеюсь, того стоил. Ты получила последний урок и, как вижу, окончательно примирилась со своим предназначением.
- Ты и правда в это веришь?
- Я верю в тебя, Пат. Ты грызла гранит науки, осваивала теорию антигравитации и все, что может помочь в работе с уникальным источником энергии. Все, как и должно было быть.
- Может, я в точности, как и ты, пряталась за физическими теориями, чтобы не смотреть правде в глаза.
- Это уже не важно. Нам обоим наше бегство принесло неплохие дивиденды. Нам лично и нашему общему делу. И если ты и впредь будешь делать успехи, то доживешь до глубокой старости в почете и благополучии.