Выжить в Антарктиде

– Мы, конечно, не испугались!

– Разумеется, нет. Начиная с 1946 года в антарктических водах плавала наша так называемая «китобойная эскадра», в составе которой была специально построенная для плавания во льдах дизель-электроходная платформа «Слава» – мы после войны экспроприировали ее у немцев. Несколько вооруженных до зубов эсминцев охраняли ее и заодно занимались военной разведкой. Китобойный промысел был прикрытием для тайной операции, развернувшейся на подступах к главному сокровищу Земли Королевы Мод. По заведенной в те годы традиции безобидные названия скрывали истинные цели предприятия. Ну, вы же знаете: были секретные города, которых не найдешь на карте (например Железногорск называли Красноярск 26), были заводы-«почтовые ящики». Вот и с китобойной флотилией вышла похожая история.

– А почему информацию скрывали столь тщательно?

– Антарктический проект курировали военная разведка и спецотдел НКВД, а секретность это их образ действия. Дело тянулось еще с первых советских экспедиций в Тибет и Монголию, в ходе которых были получены сведения про погибшую цивилизацию Антарктиды. Но в 20-30х годах прошлого столетия у молодой страны Советов не было ни средств, ни возможностей отправить людей к Южному полюсу. Однако соблазн добраться до загадочного клада, скрытого подо льдами, манил. И те, кто был причастен к долгосрочному планированию, выстраивали стратегию терпеливо и упорно.

Сначала было принято решение потренироваться в схожих климатических условиях, но поближе – освоить Арктику, обкатать там технику, получить бесценный опыт работы при низких температурах. Но все делалось с дальним прицелом. Поэтому, когда другие страны вдруг сделали попытку проникнуть в Антарктиду, СССР тотчас вмешался. После победы над фашизмом Советский Союз имел солидную поддержку среди других государств, поэтому Трумэну ничего не оставалось, как пойти на подписание Договора о равноправном присутствии в Антарктиде всех заинтересованных стран. Правда, США настояли на включение в него такого пункта, как демилитаризация и запрещение на её территории любой военной деятельности вплоть до хранения оружия и разработки сырья в военных целях.

– Этот пункт лоббировали американцы? – удивилась Вика. Незаметно, она влилась в разговор, который интересовал ее все больше и больше. – Разве не СССР всегда ратовал за мир во всем мире?

– В данном случае, за мирную Антарктиду ратовали американцы как проигравшая сторона, – ответил Белоконев, одевая очки и поворачиваясь к Завадской. – У СССР, благодаря созданию антарктического флота – его еще называют Пятым тихоокеанским – обнаружилось военное превосходство в этом регионе. Советы скрывали свое присутствие на ледовом континенте, но и американцам было невыгодно трубить о своем поражении на весь свет. Поэтому обе стороны прикрылись грифом «секретно».

– А нашли ли мы в Антарктиде что-то стоящее? – спросила Вика. – Из-за чего стоило ломать копья.

– Нашли, – ответил Геннадий. – Но находки требовали тщательного многолетнего изучения. Они переворачивали некоторые представления в области физики, химии, географии, геологии и истории. Был создан специальный институт, но немедленной отдачи от него никто не ждал.

– И что же пошло не так? – Вике было интересно понять, почему такие потрясающие находки были засекречены на десятки лет.

Белоконев вздохнул.

– Сталин умер, а Хрущев принялся активно втаптывать в грязь все перспективные наработки предшественника. К тому же, проект по созданию атомной бомбы был весьма успешен, за расщепленным атомом виделось будущее. А Антарктида была далеко, и климат ее не славился гостеприимством. Хрущев предпочел синицу в руках.

– Но как же государственная дальновидность?

– В СССР хватало проблем. Мы стремились достигнуть паритета в ядерном оружии, потом началась космическая гонка. США проявили интерес к освоению околоземного пространства и Луны, и мы не должны были им уступить. На Антарктиду просто не оставалось ни сил, ни средств. Однако совсем ее забросить Советский Союз не посмел. С 1956 года там совершенно официально стали появляться базы и научные станции. С развалом СССР, правда, все почти угасло, и теперь мы серьезно отстаем и от китайцев, и от американцев, и даже от новозеландцев, но это уже совсем другая история.

– А сейчас? – тихо спросила Вика. – В наши дни?

– В наши дни во главе ставятся деньги. Антарктида дорогое удовольствие. Но смотрите, какая идет тенденция в мире, – Белоконев вновь непроизвольно коснулся своей ссадины на голове и поморщился. – Появляются невиданные прежде угрозы, вызовы нового времени.

– Международная напряжённость? Терроризм? – предположила Анна.

– Ядерное оружие постепенно перестает работать как сдерживающий фактор, – историк опустил руку, вздыхая украдкой. – Все ищут иные преимущества и технологии, и потому вновь просыпается интерес к тайнам прошлого. Думаете, этот француз Жак Дюмон возник на пустом месте? Нет, он работает в интересах своей страны. Мое неожиданное появление спутало ему карты. Понятно, почему он так разозлился!

– Неужели француз работает на военное ведомство?

– Курирование наверняка осуществляется через фонд «Миссия достойных», который его спонсирует, или через других заинтересованных лиц. Не поверю, чтобы его планами не заинтересовались на самом верху.

– А кто стоит за вами? – спросила Анна.

– За мной? – Геннадий Белоконев усмехнулся. – Никто. Это моя личная инициатива. Ведь я еду на свой страх и риск, в составе обычной тургруппы. И лишь на три с половиной дня имею возможность отклониться от традиционного маршрута. При этом мне запрещено использовать любое оборудование, кроме фото и видеотехники.

Утверждая это, он старался внушить сам себе, что действительно контролирует ход собственных исследований и принимает решения. А все эти анонимы, подсказки и спонсорская помощь осуществляется безвозмездно, без далеко идущих целей. Конечно, Геннадий понимал, что это лукавство, но ощущать себя пешкой в чужих, причем невидимых руках, было весьма неприятно.

Девушки хотели спросить его еще о чем-то, но Белоконев вдруг начал их обществом тяготиться. Он не мог простить себе лжи, а говорить правду не хотел и не мог. Его спас капитан.

По громкой связи раздалась мелодия-позывной, и капитан судна объявил, что впереди стая китов. И первые настоящие айсберги. Девушки, заслышав такую весть, спешно попрощались и бросились в каюту за фотоаппаратами.

– Надо их с собой постоянно таскать! – восклицала на ходу та, что поменьше ростом и не такая симпатичная, как ее подруга…

Впрочем, в том, что эти девушки и впрямь подруги, Белоконев сомневался. «Слишком разные, слишком отчужденно держатся», – подумал он. Одна из них – актриса, которая мало похожа на актрису, не жеманничает, не кривляется, говорит мало. Красивая – это да, глаз не оторвать, и цену себе знает, но при этом не стремится оказаться в центре внимания, словно выбирает, кого подпустить к себе, а кого держать на расстоянии. А вторая называет себя цирковой гимнасткой и ведет себя словно восторженная старшеклассница, будто все ей в новинку. Но ее непосредственность контрастируют с печальными и все подмечающими глазами. Белоконев еще за столом это отметил и счел, что девочка многое видела и пережила. Есть в ней до сих пор какой-то надрыв…

Движение в воде привлекло взгляд, и Геннадий отвернулся от удаляющихся фигурок, прищурился на новый объект, скользивший в воде. Это был кит, его темное блестящее тело легко рассекало волны. А рядом плыл еще один. И еще.

Белоконев тоже решил сходить за камерой. Хотя попробуй поймай такого в объектив: секунда – и кит вздымает к облакам массивный хвост, другая – животное уже скрылось в глубине. Надо обладать удачей и молниеносной реакцией, чтобы успеть нажать на затвор. И все же он хотел попытать счастья.

Геннадий направился к двери, чтобы подняться на нужную палубу по внутренней лестнице. Его одноместная каюта была как раз недалеко, путь занял от силы три минуты.