Выжить в Антарктиде

Ашора с Володей она видела еще по дороге в баню, но сейчас на бочке оставался сидящим один лишь Грач.

– Чего ты тут в одиночестве? – поинтересовалась Аня, встав так, чтобы он ее видел.

– У Ашора новости есть, он пошел ими делиться, – как-то слишком уж равнодушно обронил Грач.

– А ты?

– А я уже слышал. Это карты касается.

– Все равно, зачем тут сидеть? Замерзнешь на железяке-то.

– Сегодня не холодно, – он поднял на нее глаза. – Не хочу никого видеть. Особенно Долговых.

– Мне уйти?

– Нет! – кажется, он испугался. – Никого, кроме тебя. Ты не считаешься.

– Почему?

– Потому что, – он дотянулся до нее и привлек к себе. – Останься!

Аня при всем желании не смогла бы вырваться из его крепких рук, но она и не собиралась, наоборот, обвила руками его шею, а он уперся подбородком ей в живот.

– Мне кажется, ты сильно расстроен, – она нежно погладила его по голове.

– Есть причины.

– Да, есть, но надо быть сильными и жить дальше.

– Все случилось из-за меня, – повинился Грач, – ты, Юра, абсолютно все говорили мне, что Доберкура следует изолировать, а я медлил. Я не изъял у него оружие. Я понадеялся, что он станет действовать с нами заодно. И вот теперь… Ты имеешь право меня презирать и ненавидеть. Я слабак, клинический идиот и предатель!

– Не дури, – Егорова снова погладила, – все могло быть гораздо хуже.

– Все и так хуже некуда!

– Ты нас спас. Ты и Ашор.

– Ну да, сначала все испортил, погубил Димку, а потом спас. Я должен это компенсировать.

– Ты и так наш герой. Где сейчас этот гад?

– Заперт в радиорубке. Я не представляю, что с ним делать. Если увижу - придушу. Меня нельзя к нему подпускать.

– Если ты его придушишь, никто тебя не осудит. Это будет даже правильно. Так и Кирилл мне только что сказал. Слышишь меня? Даже ребенок не желает его прощать!

– Если я его убью, то чем буду лучше? – Грач отвернулся. Он теперь прижимался к ней щекой, но рук не разжимал. – Не хочу превращаться в озверевшего ублюдка и вас пугать.

– Дурачок! Ты воздаешь по заслугам и борешься ради других, а Доберкур бессовестный негодяй, думающий только о себе. Вы абсолютно не похожи.

– Это все слова. Пустые слова.

– Нет, Вова, – она впервые его так назвала, и он вновь поднял на нее взгляд, – это не слова, это моя правда. К тому же тебе хватило ума не доводить до крайностей. Люди, знающие меру, достойны уважения.

Грач усадил ее к себе на колени. Теперь она отчетливо ощутила его сдерживаемую дрожь. Все мышцы в нем были напряжены, а дыхание сделалось прерывистым. Однако если бы Аня не наклонилась к нему сама, не известно, решился бы он сделать этот шаг или снова бы ее оттолкнул спустя пару мгновений. Ей пришлось срочно проявить инициативу.

Правда, Аня ничего не знала об этой стороне жизни – только то, что когда-то прочитала в книжках. Возможно, поэтому их первый поцелуй имел вкус робкой горечи, замешанной на надежде. Он был неумелым, недоверчивым и недосказанным. Она даже не поняла, понравилось ли это Володе. В нем будто бы ничего не изменилось, все та же натянутость, невесомое касание подрагивающих рук на талии и вопросительно-тревожный взгляд. Сама же Аня слишком волновалась, а громко бьющееся в горле сердце и туман в голове еще сильней сбивали с толку.

– Нас ждут, – сказала она, выпрямляясь. – Меня послали привести тебя.

– Не хочу их слушать.

– И напрасно. Я бы и Ашора послушала, и Патрисию, которая припасла нечто сногсшибательное.

– Иди сама, если это для тебя так важно.

– Без тебя не пойду. Заканчивай хандрить!

– Это невозможно.

– Чем же еще тебя расшевелить?

– Так ты всего лишь исполняешь роль утешительницы?

– Не угадал.

– Тогда что?

– Я в кои веки делаю то, чего давно хочу.

Они застыли так глаза в глаза на целую вечность.

– Да гори оно все синим пламенем! – Грач перенес вдруг ставшую властной ладонь на ее затылок, заставляя вновь пригнуться.

Второй поцелуй у них получился намного лучше.

*

Кирилл Мухин

Аня сказала дельную вещь: Дмитрий не для того вступился за него, чтобы он, Кирилл Андреевич Мухин, загнулся через сутки от страха, депрессии или дурацкой лихорадки. А чем борются с депрессией и болезнями (которые, как повторял папа, «все от нервов»)? Недавно Кирилл вычитал в умной книжке, что бессмысленные люди живут гораздо меньше тех, кто постоянно к чему-то стремится. Проблема была в том, что мальчику в последнее время действительно было не к чему стремиться. Да-да, выжить и покинуть долину было одним из самых страстных его желаний, да только он не видел способа и потому впал в уныние. Словесный тычок от Ани неожиданно быстро направил его на нужную цель.

Кирилл встал и, превозмогая слабость, решил во что бы то ни стало приносить пользу. И конечно, раз уж он проник сюда незаконно, «зайцем», ему не следует превращаться в источник дополнительных забот. Он велел себе не поддаваться, и уже одно только это намерение помогло ему воспрянуть.

Простые хозяйственные заботы казались слишком скучными, хотелось чего-то героического. Поскольку Доберкура связали и заперли в радиорубке, слежка за ним потеряла смысл, но оставались Патрисия и Жак Дюмон. Кирилл исподволь огляделся и отметил, что Пат в данный момент под надежным присмотром, Аня ей расслабиться не дает, а вот Жак куда-то исчез. Вдруг он задумал освободить Доберкура?

Отсутствие Дюмона заметила и Патрисия. Это вызвало у нее гримасу неудовольствия, из чего Кирилл сделал вывод, что Жак смылся по собственной инициативе.

– Я видел Жака за углом кают-компании, - припомнил Павел.

– Что он там делал? – нахмурилась его жена.

– Ничего, просто стоял, держась за стенку.

Юра и Геннадий Альбертович отправились на поиски, и Кирилл увязался с ними. Жак нашелся очень быстро – там, где его и видели в последний раз. Только он уже не стоял, а полулежал, прислонившись головой и плечами к дощатой стене. На темном свитере у него растеклось еще более темное пятно, сейчас оно было очень заметно и не оставляло сомнений в том, что с ним произошло.

– Господи! Жак! – Белоконев бросился к французу.

– Кир, беги за Ашором! – велел Громов. – Он на площади перед радиорубкой.

Кирилл помчался со всех ног.

Ашор и Володя о чем-то тихо беседовали, сидя на поваленных пустых бочках из-под горючего.

– Ашор, твоя помощь нужна! – еще издали завопил мальчик.

Фокусник неторопливо встал.

– Теперь кому плохо? – спросил он не слишком довольный.

– Жаку. Он ранен!

Ашор забрал у Грача какую-то бумагу, убрал в карман и неторопливо направился к спальному бараку. Впрочем, как только он увидел раненого, вся вальяжность с него тотчас спала.

– Хирургический набор и сумку с одноразовыми халатами и перчатками! – потребовал он, обращаясь к Громову как к самому разумному из всех. – Стол продезинфицировать и накрыть пеленкой! Воду вскипятить!

– Уже, - сообщила Аня, - вода горячая, а спирт не нашла.

– Спирт я спрятал.

Ашор сходил за спиртом сам, вымыл руки и накинул поверх обычной одежды халат. Кирилл пристроился в уголке за ширмой и не сводил с него восхищенных глаз. Обращаться с ранеными у Ашора получалось так же хорошо, как и показывать фокусы.

Жак был в сознании, и Ашор говорил с ним по-французски, расспрашивая и успокаивая одновременно. Оказалось, Дюмон словил пулю, которую выпустил Доберкур, но не сразу это понял.

– Почему вы ушли и не попросили помощи, дурень вы эдакий? – в сердцах спросила Патрисия. – Зачем надо было куда-то идти?

– Я просил, меня не услышали, – слабым голосом оправдывался Жак. – Я лишний человек, никому до меня нет дела. Никто меня не понимает, и я никому не нужен… пусть я умру!

Кириллу стало неудобно и стыдно, он заерзал на жестком стуле. После схватки с Доберкуром, конечно, царил тот еще переполох, но к Жаку и правда относились с пренебрежением. И он тоже к нему так относился. Дюмон ничем не выдавался, никак себя не проявил, а порой вел себя препогано. И все же он был человеком.