Выжить в Антарктиде

Ги сидел чуть поодаль и держал пластиковую тарелку с невнятной овощной бурдой. До сих пор еда оставалась для него последним удовольствием, от которого он не спешил отказываться, но увы, в нынешнем походе с поваром им катастрофически не повезло. Мало того, что продукты были не первой свежести, и их пришлось сначала откапывать из грязных завалов, так еще и Белоконев, взявшийся руководить кухней, не отличался любовью к готовке. Рагу из замороженных овощей с рисом у него подгорело, чай отдавал железом, а пластмассовая вилка никак не желала воткнуться в дольку резинового баклажана.

У костра царило ненормальное оживление. Народ сидел кто на чем в окружении обломков, все чумазые и израненные, но при этом самозабвенно разражались хохотом над всякими плоскими шутками. И чем сильнее хмурилось небо, и громче гудел ветер, тем жарче становилось веселье на самом пределе сил. Живая иллюстрация к пиру во время чумы.

Из своего уголка Ги наблюдал за спутниками. Белоконев рассказывал очередную историю, приключившуюся с ним, когда он ходил в поход со своими школьниками. Русский вертолетчик со сломанной рукой, судя по хитрой физиономии, готовился принять у него эстафету и рассказать байку из своего прошлого. Актер Сергей Давыдов в компании с мальчиком временами о чем-то заговорщицки шушукались, но не забывали при этом смеяться в нужных местах. Только Жак Дюмон сидел нахохлившись, так как не понимал ни слова по-русски. С едой Дюмон уже разделался и теперь подпирал подбородок в позе роденовского Мыслителя, то и дело поглядывая на грозные тучи.

Патрисия с чашкой чая в руках подошла к Доберкуру и пристроилась на деревянном ящике сбоку, Ги пришлось слегка подвинуться, чтобы дать ей побольше места.

– Никогда не понимал резонов д’Орсэ, – негромко произнес он, – почему именно Жак?

– Именно у него оказались дневники того немца, – скупо уронила Патрисия.

– Ну и что? Если я отберу дневники, то они окажутся у меня.

– Ты слишком крупная фигура, чтобы тобой рисковать, – Пат попыталась улыбнуться.

– Среди нас столько кандидатов на вылет, что мы без труда нашли бы, кем его заменить. Грач, Ишевич, Громов, твой муж – любого можно пустить первым.

– Мы не знаем, что нас ждет в пещере. После Советов все ловушки могут быть обезвреженными, но могут появиться и совершенно новые. Одного Жака на все не хватит.

– Ты заговорила как циничная стерва. С чего бы это?

– Ги, я не хочу использовать план Б. Давай провернем все тихо и мирно, тем более, мы лишились русского вертолета. Из-за астероида наверняка начнутся сбои, туристов будут вывозить из Антарктиды без лишних придирок и досмотра. Нам это на руку. Стоит лишь уповать на то, что взрыв прикончил недругов, а землетрясение доделало то, что не доделал метеорит, и нам никто в пещере не помешает.

Ги одарил ее долгим взглядом, потом взглянул в сторону костра, где сидел Кирилл Мухин. Сидел он, кстати, довольно близко, и при желании, мог подслушать – если и правда понимал по-французски.

– Это из-за мальчика, да?

– С чего ты взял? – Как и предполагалось, Патрисия все отрицала.

– Ты боишься. Меня боишься. Боишься, что я тебя заставлю.

– Ну, если хочешь, то да, я против того, чтобы прикрываться детьми! Я изначально это говорила. Скоро Поль приведет с перевала выживших. Нет, не военных, – Патрисия поморщилась от очередного взгляда, который бросил на нее Доберкур, – а наших гостей. Они окончательно решат проблему лояльности. Поэтому ребенка лучше не вмешивать.

– Мальчик сам виноват, что сунулся крокодилу в пасть, – улыбнулся Доберкур. – Заметь, это был целиком его личный выбор, я и пальцем не пошевелил.

– Обещай, что и впредь не пошевелишь!

Ги снова посмотрел на Кирилла. Он до конца не был уверен, что мальчик не подслушивает. Было кое-что настораживающее в его поведении на корабле и на Кинг-Джордже. Пронырливый ребенок постоянно крутился рядом в самые ответственные моменты. Сейчас этот вопрос легко можно было закрыть раз и навсегда.

– Я не стану ничего обещать.

– Послушай, этого нам не простят. Подымится шум, его отец небедный человек, он не спустит. Даже если выяснится, что мы всего лишь подвергали его жизнь угрозе, ребенок в силу возраста не сможет смолчать. С ним не договоришься, как с Громовым, поэтому давай сделаем так, чтобы исключить его из числа заложников. Будут другие.

– Если будут! Твой муж еще не вернулся, а когда вернется, то вполне может притащить с собой не туристов, а тех самых военных. И что тогда? Нет, Пат, мы сделаем так, как я скажу. Ребенок уже у нас в руках, и он отличный аргумент.

– Это ошибка.

– Нет. Я поручаю заботу о мальчике тебе, – произнес Ги, чуть повышая голос, потому что ветер относил звуки в сторону. – Ты женщина, а он нуждается в материнской ласке, и будет естественно, если ты проявишь сочувствие. Держи его все время при себе, чтобы с ним ничего раньше времени не случилось.

– Это ошибка, Ги, – повторила Патрисия.

– Это необходимость. Сама сказала, что ребенок не сможет смолчать. И чтобы он не выдал нас, его придется убить.

При этих словах Кирилл дернулся и пролил себе на штаны горячий чай.

– Ой, прости, я тебя толкнул, да? – всполошился Сергей Давыдов. – Прости, Кир!

Он принялся отряхивать Мухина, подсовывать ему сухое полотенце, чтобы тот промокнул штаны.

– Сходить за противоожеговой мазью в лазарет? – предложил Белоконев.

– Нет, не надо, – отмахнулся Кирилл. – Все в порядке.

– У меня руки дрожат после нагрузок, – все оправдывался Давыдов. – Столько камней переворошил, уму не постижимо.

– Зато ты все нужное откопал, – Кирилл принужденно рассмеялся. – Не переживай, я знаю, что ты не нарочно!

Через минуту мальчик уже вновь участвовал в «вечере воспоминаний», смеялся над анекдотами, но Доберкур не сомневался: это не актер его толкнул под локоть, а неуемное мальчишеское любопытство. Как говорится, не подслушивай чужие разговоры, и будешь спокойно спать по ночам.

«Хитрый паренек», – подумал Доберкур со странным удовлетворением. Он любил достойных партнеров, а юный Мухин чем-то напоминал его самого.

*

Через неделю отец приехал на виллу д’Орсэ на блестящем Кадиллаке с водителем. Ги вышел к нему из ремонтной мастерской. В том, как он выглядел – заляпанный синий комбинезон, грязная тряпка в руках, по локоть перепачканных машинным маслом – была своеобразная ирония. Точь-в-точь молодое воплощение «доброго дядюшки Робера», только симпатичней и гораздо стройней.

Отец не побрезговал – обнялся с ним так тепло, как не делал этого лет десять, и, кажется, остался вполне доволен внешним видом.

– Свежий воздух идет тебе на пользу, – сказал он.

– Принимай работу, – Ги махнул рукой в сторону гаража, где сиял новой краской отремонтированный «Ситроен».

– Сам справился?

– Почти.

За семь дней Ги о многом передумал и на многое пересмотрел свои взгляды. Расписание у него было жестким. Подъем в шесть, завтрак и теоретическая часть, которую после обеда приходилось воплощать на практике. Вечером пробежка или час занятий в фехтовальном зале (на вилле под эти дела был отведен огромный зал с рыцарскими доспехами по стенам и коллекцией холодного оружия в застекленных шкафах). И наконец, отличный ужин аристократа, со свечами, лиможским фарфором и венским хрусталем, скрашивающий беседу. Разумеется, д’Орсэ пичкал его поучительными историями из жизни, и биографию теневого властелина Ги очень быстро выучил на зубок. Конечно, именами и названиями д’Орсэ не разбрасывался, и об историческом значении многих конфликтов приходилось догадываться самостоятельно, но Ги освоился в новых реалиях достаточно быстро и этим гордился. Он был, все-таки достаточно зрел, чтобы воспринимать испытания, как должно – не наказанием, не временными трудностями, а жестокой и полезной школой.

– Твой сын делает успехи, – похвалил Робер, пожимая руку улыбающемуся Доберкуру-старшему.

– А я тебе говорил!

– Спесив, правда, не в меру, это большой минус, но сообразителен и, думаю, далеко пойдет. Я возьму его на завод по изготовлению оборудования для АЭС.