Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 137 из 259

Вот тут Ги не выдержал – согнал с лица вежливое выражение. Он-то считал, что урок уже усвоен, и ничего полезного из дальнейшего унижения извлечь невозможно. Но отец придерживался иного взгляда.

– Ты не готов принять то бремя, к которому я тебе готовлю, – сказал папаша Доберкур как отрезал. – Ты либо оправдываешь наши ожидания, либо прощаешься с наследством!

Ги предпочел попрощаться с подружкой – дочкой судостроителя Де Монферраля, сумасбродной и весьма дорогой красавицей, которой он уже подумывал сделать предложение. С матримониальными планами вообще пришлось повременить, поскольку то, чего потребовал отец, никак нельзя было объяснить богатой невесте.

Ги оставил на отцовском столе все свои банковские карточки и ключи от машины, снял скромную комнатушку в Дампьен-ан-Бюрли и ходил на работу пешком. Он привыкал к холодной постели и перебоям воды в кране, заставлял себя по выходным сидеть в баре с кружкой пива в руках и смотреть вместе с такими же работягами боксерские матчи или дебильные ток-шоу – все, чтобы «быть ближе к народу и понимать их умонастроения».

Ги ненавидел свою новую жизнь, много раз подумывал все бросить и сбежать в Париж – собственно, никто не держал его силой. Никто и ничто – кроме собственного тщеславия. Носить рубашки плохого качества, стричься не у стилиста, а у обычного парикмахера, забыть о маникюре, спать с малообразованными продавщицами из супермаркета, забросить фехтование и верховую езду – все это давалось ему с большим трудом. Но он был лучшим и, оставался лучшим, за что бы ни брался. Ги не желал сдаваться. Если для того, чтобы стать королем, нужно сначала заделаться клошаром,[3] он и на это был готов.

Медленно, очень медленно Ги поднимался по ступеням вверх и однажды поймал себя на мысли, что привык к нехитрой жизни. Звонок отца, вызвавший в Париж, застал его врасплох.

– Даю тебе неделю, чтобы привести себя в порядок, – сказал ему папаша Доберкур без лишних предисловий. – Полетишь в Кайен.

– В Гвиану? – Ги был поражен. В воображении сразу нарисовались дымящиеся от испарений болота, ежедневные дожди, малярия и злобные ягуары. – Там-то я что забыл?

– Будешь учиться выживать, – пожал плечами отец. –В каменных джунглях ты выжил, посмотрим, что сделают с тобой джунгли настоящие.

После мангровых лесов была ледяная тундра Канады. Потом обжигающий Тунис. Потом высокогорная Потала, наглядно показавшая, что означает выражение «нехватка кислорода». Ги приходилось заниматься странными вещами, пересекаться с людьми, ведущими незаконную деятельность, постоянно быть в напряжении, учиться мгновенно принимать решения, от которых зависит жизнь, и рисковать, рисковать, рисковать.

– Если справишься с последним заданием, получишь все, – наконец, к облегчению Ги, сообщил отец после того, как сын вернулся в Париж из Афганистана. – Я уйду на покой и введу в ложу тебя в качестве своего преемника. Д’Орсэ поддержит мой выбор. Но прежде тебе предстоит самое важное испытание, чтобы доказать что ты на все способен.

– Что от меня потребуется на сей раз?

– Познакомиться с красивой умной девушкой и выдать ее замуж.

– Что? – Ги решил, что обстрел в горах Афганистана все-таки не прошел бесследно для его барабанных перепонок..

– Девушка не простая, с секретом. Тебе предстоит выведать у нее важную тайну. Только не влюбись в нее, мой мальчик, и не играй с ней в любовь, все это не входит в круг твоих испытаний.

– О какой тайне речь? – Ги вычленил главное.

– О некоем Ключе, с помощью которого управляется очень древний, но могущественный артефакт под условным названием «черное солнце».

– Я должен знать об этом артефакте как можно больше.

– Конечно, всю необходимую информацию о «солнце» ты получишь.

– А что насчет ключа?

– Он считается утерянным, и, как ни странно прозвучит, мы даже не знаем точно, как он нынче выглядит. Он может быть вмурован в какой-то амулет, стать частью скульптуры или вшит в переплет книги. Я уверен, что Ключ долгое время находился у матери этой девушки, с которой тебе предстоит свести близкое знакомство. Гвен Ласаль де Гурдон, мать Патрисии, обманула нас, сказав, что Ключ уничтожили русские. Мой предшественник, увы, был настолько глуп, что поверил. И все же кое-что мадам Ласаль не учла. Не буду тебя утомлять подробностями, потом ты познакомишься с материалами обстоятельно, просто скажу: мы провели расследование и убедились в ее предательстве. К сожалению, тайну, где хранится Ключ, Гвен так и не выдала, унесла с собой в могилу. Но такие ценности нельзя уничтожить, Ключ находится у ее дочери, я в этом уверен.





– И как же мне выведать тайну, если не играть с девушкой в любовь? – резонно уточнил Ги.

– А ты постарайся, учитывая, что простые пути не всегда самые верные. С Гвен мы уже однажды ошиблись, так что больше никаких любовных приключений! После того, как Патрисия выйдет замуж за русского предпринимателя, вы все вместе отправитесь в Антарктиду за «черным солнцем». Ключ наверняка будет при Пат. Если тебе, мой дорогой сын, не удастся завладеть им до срока, будь внимателен в Антарктиде. В Париж ты должен вернуться с двумя вещами: с «солнцем» наших предков и с ключом к нему.

– А девушка? Как ее там – Патрисия Ласаль де Гурдон…

– Девушка не важна. Никто не важен. Привези артефакты, и место в верховной ложе станет твоим. Это мое последнее и самое важное условие. Не ударь в грязь лицом, ты все-таки отпрыск древнего и весьма уважаемого рода!..

*

[1]      Национальная школа администрации (фр. École nationale d’Administration, ENA) — французское элитарное государственное учреждение в сфере высшего послевузовского образования и повышения квалификации в подчинении премьер-министра. Выпускников называют «энархами» (énarque) по аналогии с олигархами (oligarque)

[2] Grosse légume (фр) – ироничное прозвище очень важных персон, «большая шишка».

[3]      Клошар — профессиональный нищий (франц). Во Франции клошары это не бедолаги, с которыми случилось несчастье, и они остались без жилья – это убеждённые божьи птички, не желающие встраиваться в установленную систему жизни.

34. Тьма египетская (2 часть)

Кирилл Мухин

Кирилл весь этот кошмарный вечер и даже часть ночи держался молодцом. Конечно, он испугался, когда на них стали падать скалы, и когда от лагеря остались одни развалины, и особенно сильно, когда слышал крики тяжелораненого пилота. Да и кто бы на его месте не испугался? Но он не впал в истерику, не забился в угол и помогал взрослым всем, чем только мог. Однако слова коварного Доберкура, планирующего убийство, оказались страшней и астероида, и всего остального.

Услышав недвусмысленную угрозу, Кирилл вздрогнул и пролил на себя чай. Это было ошибкой! Ги моментально просек, что он прекрасно понимает французский язык. Сережа, добрая душа, суетился с салфетками, пытался промокнуть одежду и искренне полагал, что у Кирилла выступили на глазах слезы от боли, а Кирилл едва не плакал от досады на самого себя. Так глупо подставиться! Эх, не был бы он таким уставшим и соображал чуть быстрей…

– Сходить за противоожеговой мазью? – предложил Геннадий Альбертович.

– Нет, не надо, – Кирилл шмыгнул носом, – все в порядке.

Но все было совсем не в порядке! Французы не будут больше при нем откровенничать, а сам Кирилл теперь в любую минуту рискует лишиться головы. «Ребенок не может молчать, и, чтобы он не выдал нас, его придется убить».

– У меня руки дрожат после нагрузок, – оправдывался Давыдов. – Столько камней переворошил, уму не постижимо.

У Кирилла тоже тряслись руки.

– Не переживай, Сережа, я знаю, что ты не нарочно! – он заставил себя рассмеяться и краем глаза покосился в сторону Доберкура. Тот откровенно ему улыбался, и Кирилл зажмурился от ужаса, до того эта улыбка была зловещей и многообещающей.

В последнем отчаянном притворстве Мухин постарался спаси положение. Он сделал вид, будто ничего не случилось, что ему не страшно, что он способен и дальше весело смеяться над анекдотами, но, кажется, все было напрасно. А когда к нему подсела Патрисия и, выполняя наказ Доберкура, принялась подлизываться, мальчик понял, что - все, конец. Он хотел отшатнуться от француженки-убийцы и заорать, хотел убежать и спрятаться в лазарете под защитой Володи Грача, но вместо этого сидел, окаменевший, и молча кусал указательный палец.