Страница 20 из 66
Мы двинулись по направлению к проселочной дороге, окруженной высокими кипарисами. Мы почти добрались до моего дома, когда я увидел дым из деревянной грелки, понимающийся в небо, и поймал себя на том, что хотел бы, чтобы эта прогулка продлилась еще немного.
— Я…
Я встретился взглядом с Каресой. Она сморгнула слезы и продолжила:
— Мне кажется, это самый поэтичный и душераздирающий взгляд на родственные души, который я когда-либо слышала.
Мое сердце бешено колотилось. Мои руки стали влажными, а по спине побежали мурашки.
— Вы так думаете?
Когда мой отец рассказывал это своим друзьям на протяжении многих лет, большинство высмеивало его чрезмерную сентиментальность. Тайно я всегда считал, что он был прав. Я видел неумирающую любовь к моей матери в его глазах каждый день. Она была для него всем.
Рука Каресы поднялась к ее груди, прямо к тому месту, где находится сердце.
— Чтобы кто-то к тебе так относился. Чтобы кто-то так долго и так сильно тебя любил, — она покачала головой. — Чего еще можно желать?
— Возможно, принц к вам так и относится.
Я не знал, почему это сказал. Но при упоминании принца, лицо Каресы стало серьезным, и она отвела взгляд. Эти слова наполнили мой рот горьким привкусом.
— Посмотрим, — ответила она через мгновение, что даже я, человек у которого не было отношений с женщиной или другими людьми, смог уловить сомнение в ее словах.
Она верила, что принц не является ее расколотой половинкой. Он никогда не сделает ее цельной.
Мы свернули за последний угол на более узкую дорожку, ведущую к дому. Как только мы подошли к воротам, Кареса спросила:
— Как твой отец все эти годы жил без нее?
На этот раз была моя очередь обнаружить слезы на своих глазах.
— Он говорил, что частичка ее души живет во мне. Каждый день он находил ее во мне. Я похож на нее, и у меня есть черты ее характера. И он знал, что после ее смерти встретится с ней снова. Он говорил, что годы на земле — это не то, что нужно пережидать. Не тогда, когда родственные души были связаны вечностью, обещанной после жизни. До тех пор он был доволен тем, что стал преданным любящим отцом для меня… и его виноградным лозам.
Одинокая слеза скатилась по гладкой, загорелой щеке Каресы. Мне хотелось протянуть руку и поймать ее. Она стерла ее рукой.
— Это дает нам всем надежду, не так ли? — прошептала она. — Что и у нас может быть кусочек того же счастья?
— Мой отец говорил: «ты узнаешь, когда найдешь ее. Поначалу это может показаться неочевидным, но в конце концов всепоглощающее чувство покоя поселится в твоем сердце, и ты просто будешь знать… знать, что вы связаны на всю жизнь».
— Абриэлль, — прошептала она имя моей матери, подняв голову к небу, будто моя мама могла услышать ее с небес.
Она должно быть читала какие-то статьи, которые мой отец развесил на стене в пристройке для инвентаря. Она опустила голову.
— Она была национальным чемпионом по выездке?
— Да. Она ездила верхом пока не забеременела… Потом она больше никогда этим не занималась. Она ставила свои выступления под оперу, симфоническую или хоровую музыку.
— Как и я. Когда этого требовала конкуренция, — с нежностью заметила Кареса.
Когда я посмотрел на нее, нам потребовалось больше времени, чтобы разорвать наши взгляды.
Мы подошли к загону и остановили лошадей. Я указал на небольшую арену для тренировок, где мои лошади гуляли каждый день.
— Мой отец построил ее для моей матери. Он бы ухаживал за виноградом, а она ездила бы верхом. После ее смерти, он сам научился выездке в ее честь. Он даже обучил Розу до высшего уровня, пока не заболел. Думаю, это помогало сохранить воспоминания о ней живой.
Кареса улыбнулась, когда посмотрела на арену. Я слез с Нико и взял поводья, готовый увести его прочь, когда она спросила:
— Ахилл? — я посмотрел на нее, через спину Нико. — У тебя ведь есть музыка, которую ты включаешь, когда работаешь в поле?
Я опустил брови в замешательстве, но кивнул.
— А у тебя случайно нет «Songno» Андреа Бочелли51.
— Есть.
Кареса сжала свои ноги и повела Розу через ворота в загон. Она повернулась ко мне.
— Не мог бы ты ее включить, пожалуйста?
Я не стал ни о чем спрашивать. Привязав Нико к забору, я зашел в амбар. Старый кассетный магнитофон стоял на столе, где я всегда его оставлял. Я достал кассету Андреа Бочелли из футляра и вставил ее в кассетник.
Выйдя, я увидел Каресу на тренировочной арене и остановился как вкопанный.
Она учила Розу, разогревала ее. Она занималась выездкой.
И не только это, она перевела Розу на безупречную рысь, это было великолепное исполнение. Кареса прекрасно сидела в седле, она повернула Розу и повела ее в элегантном пиаффе52 и сложном движении по диагонали — прямо через загон. Кобыла слегка заржавела в своих движениях, но я видел, что она сохранила некоторые навыки из тренировок с моим отцом.
Кареса заметила, что я смотрю, и подошла к краю загона.
— Включи, когда я подам тебе знак.
Я сел на каменную скамью рядом с забором и смотрел, как она двигалась к центру. Она закрыла глаза, наклонившись вперед и пробегая рукой по шее Розы. Это выглядело так, будто Кареса что-то ей шептала. Когда она выпрямилась, то посмотрела в мою сторону и кивнула. Я нажал на кнопку, и музыка заиграла.
Я сидел, загипнотизированный, пока Кареса начинала хорошо отработанную программу в медленном темпе под голос Андреа Бочелли. Ее движения были плавными и уравновешенными, как у примы балерины на сцене. Роза отвечала на каждую едва уловимую команду Каресы, Андалузска делала то, что у нее получалось лучше всего — танцевала с затаенной грацией.
Она была почти так же прекрасна, как и ангельская наездница на ее спине.
Даже в спортивном костюме и с собранными в пучок волосами, красота Каресы была сияющим светом, маяком. Ее улыбка была мягкой, когда она выполняла каждое движение с обработанной легкостью. Ее кожа раскраснелась от упражнений. Или от того, что она занималась тем, что любит.
Когда музыка затихла, Кареса снова вывела Розу в центр арены. У меня отвисла челюсть, когда она подвигала ногами и лошадь опустилась в поклоне. Я видел, как ее охватил всплеск радости, когда у Розы получилось выполнить сложное упражнение.
Когда Роза выпрямилась, Кареса отвесила мне элегантный поклон. И единственное, что я в этот момент почувствовал — было ее счастье, мой трепет и пение птиц поблизости.
Она спешилась и сняла с Розы сбрую53. После того как лошадь была отправлена пастись, Кареса вернулась, неся седло в своих руках и уздечку, перекинутую через плечо.
Когда она приблизилась ко мне, у меня абсолютно не было слов.
— Она великолепная лошадь, — прокомментировала Кареса. — Твой отец хорошо ее натренировал. Она прирожденная мастерица выездки, как и большинство Андалузок.
Я кивнул. Мне хотелось сказать Каресе, что только наездница ее уровня могла устроить такое представление. Но я этого не сделал. Что-то внутри меня внезапно изменилось, лишив уверенности в себе.
Я не знал, что именно это было… Это заставило меня чувствовать себя одновременно опустошенным и наполненным.
Вдалеке раздался раскат грома. Кареса посмотрела на приближающиеся серые облака.
— Надвигается сильный дождь. Мне лучше уйти.
Я все еще ничего не сказал, когда она взяла сбрую и направилась в пристройку, а затем деликатно помахала мне на прощание, направившись по дорожке к главному дому.
Небо осветила вспышка молнии.
— Кареса? — она обернулась. — Вы… Ты можешь вернуться завтра… если хочешь, если у тебя нет никаких обязательств. Чтобы собрать урожай или позаниматься с Розой, если хочешь. Она… На ней больше некому ездить.
Я опустил голову не в силах посмотреть ей в глаза. Мое сердце билось невероятно сильно, так сильно, что я потер рукой по груди, чтобы облегчить боль.
— Я была бы рада, — быстро ответила она.