Страница 16 из 18
6. В круге неизвестно каком…
— Ну, раз вызывают, значит сходим, — пожимаю я плечами. — Наверняка, это Артюшкин никак не уймётся. Ему надо план по раскрываемости гнать, а он мух не ловит, вот за каждую призрачную возможность и хватается. Ты знала, что они иногда даже фабрикуют дела, чтобы этот план выдать?
— Что за чушь ты несёшь! — сердится мама. — Рассказывай за что тебя вызывают! Что ты натворил? Я давно подозревала! Откуда у тебя деньги, а? Ты что, украл?
Я? Украл? Нет больше такого слова. В новом русском языке есть только слово «заработал». Отец стоит тут же, внимательно смотрит, но молчит.
— Мам, ну я не знаю, ничего я не творил! Чушь какая-то. И знаешь… Я с тобой не пойду.
— Что?! — задыхается мама.
— Да, — развожу я руками. — Ты несдержанная и эмоциональная. Ты ведь этого Артюшкина и убить можешь, если поймёшь, что он кривду творит. Я лучше с папой схожу. Он спокойный. Он разберётся. Не сердись, но моё решение такое.
— Он не может тебя представлять! — злится мама. — Мы в разводе!
— Но со мной-то он не в разводе, — отвечаю я. — И родительских прав его не лишали. Тем более, он живёт с тобой в гражданском браке…
— Что?! — опять восклицает мама возмущённо.
— Просто интересуюсь, будет ли воссоединение семьи оформлено документально.
— Андрей! — взывает мама, чувствуя, что я выскальзываю из её цепких рук. — Ну, что ты молчишь!
— Кхе, — откашливается папа. — Да, правда… Аня… давай поженимся.
Мама подаётся вперёд, вытягивая шею и расставляя в стороны руки. Немая сцена, к нам едет ревизор. Глаза у неё становятся огромными и удивлёнными и, одновременно с этим, милыми, как у Кота в сапогах из «Шрека».
Пока родители стоят без движения, словно превратившись в мраморные статуи, я делаю знак Раджу и выскакиваю на лестничную площадку.
Утром у подъезда меня ждёт моя печальная поклонница Рыбкина.
— Наташка! Привет!
Я подхватываю её и кружу, прижимая к себе.
— Сумасшедший! — румянится она.
Ну, зато теперь будет повеселее, а то от её взгляда и молоко бы в простоквашу превратилось.
— Держи, — достаю я из сумки небольшой свёрток с чулочно-носочными изделиями.
— Что это? — любопытствует она.
— Подарочек из столицы. Позовёшь на примерку?
Она заглядывает в пакет и, покраснев, хлопает меня ладошкой по плечу.
— Ой-ой-ой, — дурашливо хватаюсь я за как бы ушибленную руку.
Я делаю несколько шагов и замечаю, что Наташки рядом нет. Оборачиваюсь и вижу её стоящей позади с упёртыми в бока руками.
— Что такое? Пошли! — киваю я в сторону школы. — Опоздаем, Марьяша всю плешь проест.
— Егор. — говорит она до трагичности серьёзно. — Спасибо за подарок, но я не могу его принять.
— Почему? — удивляюсь я.
— Это не та вещь, чтобы дарить посторонним.
— Ну, какие же мы посторонние?
— Нет? А кто мы? — спрашивает она.
Ах, вот в чём дело… Понятно…
— Наташ, ну ты чего…
Я подхожу к ней и утыкаюсь своим лбом в её лобик.
— Что на тебя нашло? — спрашиваю я. — Пошли, не выдумывай. Знаешь, какие ножки будут в этих колготках? Конфетка! Мечта фетишиста.
— Кого?
— Неважно, считай, я ничего не говорил. Нет, ну что с тобой! Ну, правда! Пошли. Спрячь их в сумку, а то девки отнимут и пойдём уже.
Я беру её за руку и тяну.
— Ну же!
Но она упирается и не хочет двигаться с места.
— Обещай, что поговоришь со мной, — упрямым голосом требует она.
— Натусь, ну я же разговариваю. Это ты вон надулась и молчишь.
— Нет, пообещай.
— Хорошо. Обещаю. Я с тобой поговорю! — произношу я голосом, каким порой строгий учитель обращается к нерадивому ученику, типа а-та-та.
— Тебе всё шуточки, а мне вот не до смеха, — вздыхает она. — Сегодня же после уроков. Вернёмся домой и поговорим. Это очень серьёзно. Ты понял меня?
— Понял, — соглашаюсь я. — Только давай не сразу после уроков. Сегодня будет комитет и Крикунов, сто процентов, меня выцепит. Потом меня вызывают в милицию, и я пойду с отцом. После милиции тренировка в школьном спортзале. Я и так уже пропустил, так что меня Скачков выгнать может. А после этого я весь твой. Без остатка.
— Хорошо, — соглашается Рыбкина и поджимает губы. — Я подожду. Хотя правильнее было бы сказать, что мой, как раз, только остаток. На всех есть время, кроме меня.
— Наташ, ну ты даёшь. Они в тюрьму хотят меня посадить, ты ж пойми, вопрос серьёзный.
— За что? — вдруг начинает волноваться она. — За то?
Блин, лучше бы не говорил про ментовку, сейчас будет себя накручивать. Мда, лохонулся я.
— Нет, за старое ещё…
— Какое такое старое? Не надо от меня ничего скрывать, пожалуйста. Ведь всё из-за меня тогда случилось. Поэтому я всю ответственность хочу разделить с тобой.
— Наташ, пошли. Я тебе всё расскажу, не переживай. Без утайки.
Мы продолжаем наш путь, а колготки перебираются в её сумку. Уже на подходе к школе мы догоняем стайку пацанов, по виду четвероклассников. Они весело болтают.
— Хрущёв умер и попал на тот свет, — говорит один из мальчишек. — Идёт такой и видит Маркса. У него табличка «ТК». Ну ладно, чё идёт дальше. Смотрит, Ленин стоит. Тоже с табличкой «ТК». И Сталин с такой же. К зеркалу подходит, а на нём тоже такая есть. Он такой спрашивает, чё типа это значит? А ему отвечают, Маркс — теоретик коммунизма. Ленин — творец коммузнизма, Сталин — тиран коммунизма. Он говорит, а я тогда кто? А ты тварь кукурузная.
Они все начинают весело хохотать, а просмеявшись, продолжают дальше.
— А вот ещё, слушайте, ребзя. Брежнев такой читает доклад…
Мы с Рыбкиной обгоняем их и бежим дальше.
— Слыхала? — спрашиваю я.
— Что?
— Анекдот про тварь кукурузную.
— Нет, какой анекдот?
— Да так… пацанята вон рассказывали.
После уроков, как я и ожидал, меня выцепляет Крикунов.
— Брагин! На комитет комсомола.
— И вам здравствовать, Андрей Михайлович, — отвечаю я. — Вот мне интересно даже, вам нравится меня отлавливать каждый раз? Получается, вы даже мысли не допускаете, что я могу по доброй воли на заседание явиться?
— Так, проходи, не задерживайся. Тебя почему в школе не было?
— Я был на задании. В Москву летал.
Мы шагаем в комсомольскую комнату.
— Между прочим, я ваш вопрос не забыл. Вчера только его поднимал.
— Болтун, — реагирует Крикунов и распахивает передо мной дверь.
Оттуда вылетает мокрая тряпка, едва не задевая его лицо.
— Сифа! — раздаётся отчаянный голос из недр комитета комсомола.
Раздаётся и тут же смолкает. Крикунов не снисходит до выяснения того, кому он принадлежит и с порога начинает заседание. Отстрелявшись по-быстрому, он всех распускает.
— Брагин! — говорит он. — Задержись на секунду.
А вас Штирлиц, я попрошу остаться.