Связанные искушением

Я хотела увидеть его лицо, хотела почувствовать его успокаивающий запах.

— Сделай что-нибудь, что сделает тебя счастливой сегодня, даже если это что-то маленькое.

— Это делает меня счастливой, — призналась я.

— Это хорошо, — сказал он. Наступило молчание.

— Мне нужно идти.

Внезапно мое признание смутило меня. Когда я перестану выставлять себя напоказ? Я была не из тех, кто умеет скрывать свои эмоции, и ненавидела это.

— До свидания, — сказал Ромеро.

Я закончила разговор, не сказав больше ни слова, и долго смотрела на телефон. Не слишком ли много я поняла в звонке Ромеро? Может быть, он хотел быть вежливым и позвонить сестре жены своего босса на ее восемнадцатый день рождения, чтобы получить некоторые бонусные баллы. Но Ромеро, похоже, был не из таких. Тогда зачем он звонил? Это как-то связано с тем, как он смотрел на меня на рождественской вечеринке? Неужели я начинаю нравиться ему так же сильно, как и он мне?

***

Две недели после моего дня рождения, здоровье матери ухудшилось еще больше. Кожа у нее была цветом бумаги и холодная, глаза остекленели от болеутоляющих. Я ослабила хватку, боясь причинить ей боль. Она выглядела такой хрупкой. В глубине души я знала, что это ненадолго. Я хотела верить в чудо, но я уже не была маленьким ребенком. Я знала, что это не так. Иногда мне хотелось остаться той наивной девушкой, какой я была раньше.

— Ария? — спросила мама тоненьким голоском.

Я подскочила на стуле и наклонилась ближе.

— Нет, это я, Лилиана.

Мама посмотрела на меня и мягко улыбнулась. Оно выглядело ужасно печальной с ее измученном лице. Когда-то она была такой красивой и гордой, а теперь стала лишь оболочкой этой женщины.

— Моя милая Лили, — сказала она.

Я сжала губы. Мать никогда не отличалась чрезмерной нежностью. Она обнимала нас, читала нам сказки на ночь и вообще старалась быть лучшей матерью, какой только могла быть, но почти никогда не называла нас прозвищами.

— Да, я здесь.

По крайней мере, до тех пор, пока отец снова не попытался отослать меня. Если бы это зависело от него, мать была бы заперта от всех, кого она любила, о ней заботились бы только нанятые им медсестры, пока она, наконец, не умерла. Я пыталась убедить себя, что это потому, что он хотел защитить ее, чтобы гордую женщину помнили такой, какой она была раньше, и не только из-за ее болезни, но у меня было чувство, что это не было его главным стимулом. Иногда мне казалось, что он стыдится ее.

— Где твои сестры? А Фаби?

Она посмотрела поверх моей головы, как будто ожидала увидеть их там.

Я опустила взгляд на ее подбородок, не в силах смотреть ей в глаза.

— Фаби в школе.

Это была наглая ложь. Отец позаботился о том, чтобы Фаби был занят Бог знает чем, поэтому он не проводил слишком много времени с нашей матерью. Как будто отец боялся, что ее болезнь передастся Фаби, если он подойдет слишком близко.

— Ария и Джианна скоро будут здесь. Им не терпится увидеть тебя снова.

— Твой отец звонил им? — спросила мать.

Я не хотела снова лгать ей. Но как я могла сказать ей, что отец не хочет, чтобы они навещали нашу умирающую мать, что они даже не знали бы, что она близка к смерти, если бы я не позвонила им. Я наполнила ее стакан водой и поднесла к губам.

— Тебе нужно выпить.

Мама сделала маленький глоток, но потом отвернулась.

— Я не хочу пить.

Мое сердце разбилось, когда я поставила стакан обратно на тумбочку. Я искала, о чем бы поговорить с мамой, но то, что я действительно хотела ей рассказать, мою влюбленность в Ромеро, было чем-то, что я не могла ей доверить.

— Тебе что-нибудь нужно? Я могу принести тебе суп.

Она слегка покачала головой. Она смотрела на меня со странным выражением, и мне стало не по себе. Я даже не знала почему. В ее взгляде было такое отчаяние и тоска, что они говорили с темным местом глубоко внутри меня.

— Боже, я даже не помню, каково это быть молодой и беззаботной.

Беззаботной? Я уже очень давно не чувствовала себя беззаботной.

— Я так много хотела сделать, о многом мечтала. Все казалось возможным.

Ее голос окреп, как будто воспоминания черпали энергию откуда-то из глубины ее тела.

— У тебя прекрасный дом, много друзей и детей, которые любят тебя, — сказала я, но в то же время знала, что это неправильно, и ненавидела это чувство, что всегда поступаю неправильно, что не могу помочь.

— Да, — сказала она с грустной улыбкой. Она медленно угасала. — Друзья, которые не навещают.

Я не могла отрицать этого, и я даже не была уверена, был ли отец причиной, по которой они держались подальше, или они действительно никогда не заботились о моей матери.

Я открыла рот, чтобы сказать что-нибудь, еще одну ложь, за которую потом буду чувствовать себя виноватой, но мама продолжала говорить.

— Дом, за который заплатили кровавыми деньгами.

Мама никогда не признавалась, что отец делает ужасные вещи ради наших денег, и у меня никогда не возникало впечатления, что ей это не безразлично. Деньги и роскошь были единственной вещью, которые отец всегда давал ей и нам.

Я затаила дыхание, наполовину с любопытством, наполовину в ужасе от того, что она скажет дальше. Жалела ли она, что у нее были дети? Были ли мы для нее разочарованием?

Она похлопала меня по руке.

— А вы, дети ... я должна была лучше защищать вас. Я всегда была слишком слаба, чтобы постоять за вас.

— Ты сделала все, что могла. Отец все равно бы тебя не послушал.

— Нет, он не стал бы, — прошептала она.

— Но я могла бы постараться. Есть так много вещей, о которых я сожалею.

Я не могла этого отрицать. Я часто жалела, что она не вступилась за нас, особенно за Джианну, когда отец снова потерял самообладание. Но не было никакого смысла заставлять ее чувствовать себя виноватой за то, что нельзя изменить.

— У тебя только одна жизнь, Лили. Сделай все возможное. Жаль, что я этого не сделала, а теперь уже слишком поздно. Я не хочу, чтобы ты закончила, как я, оглядываясь на жизнь, полную упущенных возможностей и потерянных мечтаний. Не позволяй жизни пройти мимо тебя. Ты храбрее меня, достаточно храбра, чтобы бороться за свое счастье.

Я сглотнула, ошеломлённая ее страстной речью.

— Что ты имеешь в виду?

— До того как я вышла замуж за твоего отца, я была влюблена в молодого человека, который работал в ресторане моего отца. Он был мил и очарователен. Он не был частью нашего мира.

Я посмотрела на дверь, опасаясь, что отец нас услышит. Как будто это могло случиться. Как будто он действительно мог войти в эту комнату.

— Ты любила его?

— Возможно. Но любовь это то, что развивается со временем, и у нас никогда не было шанса. Я могла бы очень сильно любить его, я уверена в этом. Однажды мы целовались за мусорными баками. На улице было холодно и пахло помойкой, но это был самый романтичный момент в моей жизни.

На ее лице была милая улыбка, выражение, которого я никогда раньше не видела на лице моей матери.

Жалость сжала мое сердце. Неужели отец никогда не делал для нее ничего романтического?

— А как же отец?

— Твой отец ... — она замолчала. Она сделала несколько судорожных вдохов. Даже с помощью кислородного баллона ей было трудно дышать. — У него не было времени на романтические отношения. Никогда.

Но у него было время на шлюх за спиной моей матери. Даже я знала о них, а я обычно была последней, кто слышал о подобных вещах. Я никогда не слышала, чтобы он говорил маме доброе слово. Я всегда считала, что он может проявлять любовь только за закрытыми дверями, но теперь поняла, что он, вероятно, никогда этого не делал. Единственная хорошая вещь, которую он когда-либо делал, было купить ей дорогие украшения.