Страница 85 из 135
— Главное, чтоб рога не отросли, — откликнулся начальник, терпеливо доедая угощение. — Ты, конечно, рисковый парень, Люк, но после этого не отмоешься.
— Ты меня отговариваешь? — виконт тряхнул сигаретой, и пепел полетел на землю. Солнышко грело, и он расстегнул куртку. — Ты ли это, Майло?
— У меня тик начнется, если ты еще что-нибудь сломаешь, артист хренов, — пробурчал Тандаджи, принимая из рук ласково улыбающейся Мегеры кружку с парным молоком. — Я подумаю, дай мне время до завтра.
— Молодой человек, я так и буду перед вами с вытянутой рукой стоять? — неприятно прошелестела бабуся-ликвидаторша. — Берите, курящим молоко особенно полезно.
Люк молоко не любил с детства, но поспешно затушил сигарету, пробормотал «спасибо», взял кружку из крепких старушкиных рук и послушно начал пить.
Марина,
понедельник
«Итак, что мы имеем. Старшая сестра украдена драконом. Вторая замучена королевскими делами. Четвертая пропала в горах, пятая ходит непривычно угрюмая и собирается бросать учебу. Самая младшая чудит в школе, и, похоже, превращение из деревенской девчонки в принцессу вскружило-таки ей голову. И только ты бодро шагаешь над пропастью, потому что подсела на адреналин, а заняться тебе нечем».
Я дочистила зубы, скептически глядя на себя в зеркало. Вчера я проколола уши, сделала сразу шесть дырок — и в мочках, и в хрящиках, — и сразу прикупила себе некрикливых сложных серег, цепочек и прочей радости. И сейчас, глядя на свое отражение, впервые подумала, что веду себя, как подросток в период бунта, дорвавшийся до свободы.
Мартину, правда, понравилось: он сказал, что длинные серьги совершенно изумительно сочетаются с моими короткими волосами. Он же не знал, как болели с непривычки мочки и как распухла эта красота вечером. Поэтому сегодня в ушах скромно красовались гигиенические гвоздики.
Утро понедельника, после того как мы узнали о пропаже Полли, выдалось нелегким. Все выходные искали информацию, надеялись, что сестричка быстро найдется. Василина была непривычно тяжела и сосредоточенна. Отец — рассеян и задумчив. Мариан быстро позавтракал, сухо попрощался и ушел. Опять он переживал всё как свои личные ошибки.
Алина вяло ковыряла ложкой чудную творожную запеканку и сидела, надув губы. Хотела бы я знать, что у нее произошло. Ребенок отговорился плохим самочувствием, но я прекрасно помнила, как она бегала на уроки в школу с температурой, и не верила. Но давить не стала — переболеет и сама расскажет.
Каролина уже ушла в школу, торжественно пообещав, что не будет больше хамить учителям и принимать подарки от одноклассников. Василина долго втолковывала ей, что малявку задабривают не потому, что она такая замечательная сама по себе, а потому, что она сестра королевы. И дети, скорее всего, давно науськаны папами и мамами, чтобы подружиться с ней и стать ближе к трону.
У меня в школе подруга была одна, Катька Спасская, и она точно дружила со мной не за какие-то привилегии. Интересно было бы узнать, что с ней, кстати. Надо найти, пообщаться. Если захочет, конечно. Последний раз мы с ней общались… за неделю до переворота.
Воспоминания о Катюхе разбередили во мне и другие — и я закуталась в теплую кофту, уселась во влажное кресло на веранде, выходящей в парк, велела горничной принести мне кофе и долго созерцала желтую и красную пышность деревьев, позволяя мыслям течь свободно, как сигаретный дым над моим столиком.
Я вспоминала наши последние дни во дворце, вспоминала, как тревожно мне было и как боялась я мамы — похудевшей, нервной, резко двигающейся. Мы все чувствовали: что-то происходит, — и сбивались в свою сестринскую стайку, чтобы поддержать друг друга. Одна Ангелина была безмятежна, и ее спокойствия хватало на нас всех.
Но иногда мне не хватало выдержки, и я забегала к матери в комнату, обнимала ее и твердила, как я ее люблю.
— Все будет хорошо, — уверяла она меня, а я не могла оторваться, впитывала ее тепло и верила, что все правда наладится. Зря верила.
Тогда проходили какие-то соревнования, и в лошадях я тоже черпала силу. Огонек, Ласточка, Зяблик — высокие, крепкие, мои настоящие друзья. С темными умными глазами, с особым запахом, теплые, любящие побаловаться, но исправно выполняющие все команды на соревнованиях. Как-то так получилось, что среди лошадей друзей у меня было больше, чем среди людей. Люди их в конце концов и погубили.
Я глотнула кофе, отложила тлеющую сигарету на пепельницу и покосилась в сторону заново отстроенных конюшен, ныне пустых. Туда я тоже не могла заставить себя зайти, как и на могилу матери.
Я часто думала: ведь мы все обладаем какой-то силой. И пусть учили нас мало, пусть основное внимание доставалось Ани… Но почему Кембритча я смогла отшвырнуть, а того демона просто боялась до полуобморочного состояния? Почему никто из нас не встал рядом с мамой? Я винила и Ангелину, и Васю, и себя. За трусость и малодушие, за уверенность в том, что она нас защитит, за то, что даже мысли не мелькнуло броситься на это чудовище, выиграть для матери время. Много можно придумать оправданий — но я всегда знала, что просто струсила. Эти вина и злость на себя и на сестер — за то, что мы живы, а она нет — преследовали меня еще долго.
Я задавала эти горькие вопросы Ангелине где-то через месяц после Васиной свадьбы. К тому времени я совершенно измучилась — периодически начинала задыхаться и старалась скрыть это от родных, остановился лунный цикл. Бессонница стала моим другом: я могла ночи напролет лежать в тягостном оцепенении и думать, анализировать, плакать, загадывать, что мы все ошибаемся, что чувствуем неправильно, и газеты наврали, и мама выжила. Может, в плену или скрывается, как мы, но главное — выжила!
Сейчас я понимаю, что у меня было сильнейшее нервное расстройство, а тогда я была испугана и вымотана, и казалось мне, что жизнь закончена, что я высохну или задохнусь и тоже умру.
— Мы просто были слишком уверены, что ей всё по плечу. И слишком привыкли слушаться. Сказала «за спину» — мы и встали, — спокойно ответила мне Ани. Так спокойно, что я поняла: наверняка она уже спрашивала себя о том же.