Страница 60 из 151
Часть 1. Глава 10
Марина, среда
Я честно отстояла с Эльсеном утреннюю язву и теперь невозмутимо курила в заполненной курилке, стряхивая пепел в пачку сигарет. К урне было не пробиться.
Создавалось впечатление, будто на меня сюда ходят смотреть, как на неведомого зверя в зоопарк. Иначе чем объяснить, что здесь тусовались и сестры из педиатрии, и акушерки из родового? На их этажах тоже имелась фильтрующаяся курилка, так что надобности подниматься не было.
Со мной вежливо здоровались, особо любопытные спрашивали, как я срабатываюсь со старым ворчуном и не сложно ли работать. Тут приходилось себя останавливать. Что и как могла сказать Марина Богуславская, не могла себе позволить Марина Рудлог. Ехидство просилось наружу, но я пока побеждала.
Особенно трудно было с бывшими-нынешними коллегами, которых я хорошо знала ранее. Подруг у меня никогда не водилось, но приятельские отношения завести я успела, и теперь было непросто сдерживаться и не спросить у вышедшей из декрета Самойловой, по-прежнему ли ее муж звонит ей каждый час, чтобы проверить, на работе ли она. Или у медбрата Дубовника — купил он себе машину или все еще копит. В результате я была напряжена, курящие зрители тоже. Такая дымная плиточная будка с высоким напряжением.
Я была довольной и подуставшей, хотя впереди маячила еще операция. Организм, избалованный ночными бдениями с Мартином, утренним долгим сном и прочими радостями бездельной жизни, неохотно входил в рабочий ритм. Зато я перестала чувствовать себя бесполезной.
Вчера Март заглянул ко мне вечером, таинственным голосом сообщил, что у них с друзьями какие-то важные дела с Тандаджи и до конца недели мы не увидимся. А вот на выходных, если высочество, то есть я, пожелаю, можем оторваться. И вообще он хочет посмотреть на меня в форме медсестрички. Так что могу захватить с собой белый халатик.
Я пообещала захватить не только халатик, но и самый большой шприц, потому что за удовольствие надо платить. Мартин, отсмеявшись, заявил, что на него без трусов я и без сомнительных поводов могу посмотреть. Я запустила в него подушкой, она полетела обратно, и в результате непродолжительных боевых действий меня защекотали до икоты.
Почему-то было тревожно. Так бывает: человек веселится, а глаза остаются задумчивыми. Но не стала спрашивать, потому что если бы хотел — рассказал бы.
Люк не звонил больше.
«Жаль, правда?»
Я проигнорировала внутреннюю ехидну, сделала затяжку. Мимо меня на выход ручейком потянулись коллеги. Оглянулась — у входа стоял суровый Сергей Витальевич Эльсен, жевал свою серую папироску и нетерпеливо шуршал газетой. Он-то и стал причиной бегства белохалаточного братства. В результате в курилке мы остались вдвоем.
Я достала вторую сигарету, закурила. Вот что-что, а от начальства я никогда не бегала.
Снова погрузилась в свои мысли. С утра мне передали телефон Катюхи Спасской, ныне Симоновой, моей школьной подруги, и я теперь терзалась: с одной стороны, дико хотелось позвонить, узнать, как сложилась жизнь, встретиться — мы всегда были похожи, смеялись и плакали над одними вещами. С другой, семь лет — такой срок, за который и родные могут стать чужими… боялась разочароваться, испортить воспоминания детства.
— Богуславская, вы пообедать успели? — скрипуче осведомился Эльсен, поглядывая на меня поверх газеты.
— Да, — на автомате ответила я и замерла. Он хмыкнул, что-то пробормотал себе под нос и снова уткнулся читать новости.
Я все-таки упорно докурила сигарету и вышла — так, чтобы это не походило на бегство. Эльсен болтать не станет, это точно, но как я попалась? Никакая из меня шифровальщица.
«Это точно. Помнишь, некто Кембритч подловил тебя на знании великосветского этикета?»
«Очень хорошо помню».
Нужно было начинать готовить операционную, но я все-таки зашла в раздевалку, взяла телефон и набрала Катькин номер.
— Дом Симоновых, — такое ощущение, что мужчина дежурил у телефона, потому что ответил мгновенно.
— Здравствуйте. — Я поколебалась. — Могу я поговорить с леди Симоновой?
— Леди не может сейчас отвечать на звонки, — величественным голосом дворецкого произнес мой собеседник.
— Я вам рекомендую подойти и спросить, не хочет ли она пообщаться со своей школьной подругой Мариной, — ледяным тоном посоветовала я. — Я подожду. Но недолго.
«Тренируешь властные нотки?»
«Уймись, а?»
В раздевалку зашла старшая сестра, глянула на меня и вышла. Нет, все-таки надо что-то делать с этой человеческой пугливостью. Я поковыряла наклейку, изображающую оскалившегося врача со скальпелем, которая висела на шкафчике медбрата Дубовника столько, сколько я здесь работала. Тут всегда почему-то царили полумрак и холод, окошко было маленьким, а лампочка — тусклой, и, когда я переодевалась после смены, всегда чувствовала себя посетительницей морга.
В трубке стояла тишина. Затем раздалось клацанье, и знакомый до невозможности голос радостно и как-то недоверчиво произнес:
— Марина? Марина? Это ты??
— Я, Кать. — Опять напала эта неловкость — из головы просто вылетело все, о чем можно поговорить.
— Маринка! Рудложка! Ушам своим не верю! — она так бурно радовалась, что я заулыбалась и почувствовала, как теплеет на душе. — Я думала, ты и не вспомнишь обо мне!
— Я всегда о тебе помнила, Катюш, — тепло сказала я. — Встретимся?
— Конечно, — она посерьезнела. — Только мне в присутственные места пока нельзя, Марин. И с визитами надо повременить. Симонов в конце августа умер, я в трауре.
Я не сразу сообразила, что она говорит о своем муже.
— Сочувствую, — пробормотала я неловко.
— Тут поздравлять надо, — жестко и будто с какой-то застаревшей усталостью произнесла моя подруга, и в этот момент я действительно почувствовала, что нас разделяет семь лет не самой простой истории. — Извини, Марин. Я тебе все расскажу. Приедешь ко мне? Давай сейчас, а? — Она воодушевилась, затем будто остановила себя. — Извини, — кто же тебя приучил постоянно извиняться, Кать? — я не подумала, что ты, наверное, очень занята во дворце. А я тебя зову к себе, будто мы все еще девчонки.
— Катюш, я работаю, — сообщила я, потому что голос у нее стал немного отстраненный и печальный, — работаю в больнице. Ты разве новости не смотрела?
— Да я с детьми постоянно, Марин, — откликнулась Спасская, — смотрю мультики. Новости не люблю… с той самой поры, как увидела, что с вами сделали. Я думала, вы сгорели.
В груди прыгнула и разошлась острыми иголочками по телу боль. Я перевела дыхание.