Страница 61 из 94
— Получается, что у меня нет ничего настолько ценного, что бы я мог отдать, — признал Люк, откинувшись на стену и чувствуя, как холодит камень голову через пропитанные холодным потом волосы. Снова холм дрогнул, снова что-то посыпалось сверху. — А тем, что действительно ценно, я свою жизнь выкупать не готов. Может, ты удовлетворишься обещанием построить змеиный храм? Они помогли мне, я сделаю место поклонения им… — он снова засмеялся, покосился на невидимые стены. — Что, нет? Понимаю, я бы тоже не согласился. Хочешь, уйду в монастырь имени тебя… Марина поймет… наверное… — он помолчал. — Обет молчания? Не стричь волос? — закашлялся, чувствуя, что начинает уплывать в бессознательное состояние, но продолжал шептать: — Не пить ничего крепче вина? Хорошо, я готов, — теперь каждое слово он выталкивал с трудом, прошептывая его, и говорил просто потому, что молча умирать было невыносимо. — Что, нет? — он снова засмеялся. — Хороший ведь обет, бери, отец… Я согласен на не больше четырех бутылок в год… нет? Трех, хорошо. Двух? Это очень сурово, — он снова шипяще закашлялся, — ну хорошо… одна, одна бутылка вина в год… одн…
Он краем глаза увидел накаляющееся красным пятно прямо перед собой, помотал головой. Пятно не исчезало. Подполз, приложил руку — и чертыхнулся, отдергивая ее, обожженную, шлепнулся на землю, прижимая ее к холодным камням и по-настоящему безумно смеясь.
Камень потек, образуя невыносимо сияющую дыру размером с голову Люка, и из нее вдруг вынырнули несколько огнедухов, зависнув над сипло смеющимся герцогом, осветив страшное нагромождение камней над ним. Дармоншир с жадностью вдохнул невозможно прекрасный воздух, заструившийся из прохода.
А следом с пронзительным сердитым криком влетела маленькая красная соколица, увидела Люка — и в ярости бросилась на него, расцарапав ему грудь когтями, цапнув клювом за губу. От нее шел такой жар, что он мгновенно согрелся, а она продолжала истерично, злобно орать на него на своем, птичьем — но на удивление он все понимал. И виновато улыбался, глядя на нее.
Люк — откуда только силы нашлись — схватил ее, сжал, прижал к груди, поцеловал в красные перья. Сердечко ее стучало как ненормальное, она продолжала кричать.
— Все, все, — сказал он хриплым шепотом, — все, успокойся, навредишь себе. И детям. Потом меня побьешь, Марина. Все, любовь моя. Спасибо. Боги, я уже подыхал здесь. Спасибо. Ты имеешь право на страх и гнев, но я тебе нужен не подранным, правда ведь?
Она снова возмущенно крикнула и вцепилась клювом в плечо, пустив кровь. Люк не дернулся, все гладил ее — и руки его дрожали. Смерть снова прошла краем, но он в полной мере ощутил ее тень.
— Ты как раз вовремя, — прошептал он. — Опять меня спасаешь, да, детка? — Он ткнулся ей в перья снова и вдруг засмеялся. — Хорошо, что ты не прилетела чуть раньше… я тут обещал кое-что, а одна бутылка вина это все же менее болезненно, чем монастырь… наверное.
Завибрировал пол, раздался далекий выстрел артиллерии.
Соколица выпорхнула из его рук, подлетела к проходу, села на его светящийся красным край и требовательно закричала.
— Да, ты права, — согласился Люк, с трудом переворачиваясь на четвереньки, затем по стенке поднимаясь. — Нужно выбираться отсюда. Нужно, — он попробовал обернуться ветром, но лишь свалился на пол. И еще раз. И еще.
Птица снова крикнула, кувыркнулась в воздухе, обернувшись Мариной — в длинной плотной сорочке до пят и вязаном кардигане. Она, шатаясь, вспорола себе запястье длинными птичьими когтями на пальцах, склонилась к Люку и больно за волосы повернула его голову так, чтобы ему было удобнее пить.
Кровь ее была обжигающей, как жидкий огонь.
Как бы он ни был слаб, он понимал, как боится Марина за него и как яростна от этого страха. Лицо ее было бледным, глаза — расширенными, будто пьяными. С третьим или четвертым глотком тело выгнуло, словно от электрического разряда, плеснуло силой до кончиков пальцев. С шестым он поднялся, зажимая ладонью запястье жены, склонился к ней, целуя и одновременно излечивая ее рану.
— Ты первая, — попросил он, и Марина, вновь обернувшись птицей, полетела наружу.
Люк выскользнул по алеющему короткому проходу — подумать только, он умирал метрах в трех от выхода! — и нырнул вбок, рядом с оползнем, на склон холма, у которого парила соколица и маленькими огоньками фланировало несколько десятков огнедухов. Там же снова перекинулся в человека, с жадностью вдыхая свежий ночной воздух. Ветерки, струящиеся по склону, ласкали его тело, и он почти застонал от ощущения своей стихии под руками. Было темно — стояла глубокая ночь, но тьма эта была разбавлена лунным сиянием и по сравнению с каменным мешком казалась светлым днем. Со стороны Норбиджа слышались звуки перестрелок.
— Иди сюда, — попросил он в темноту, и к нему метнулась птица, кувыркнулась в воздухе, встала рядом уже Мариной, и он обнял ее, снова прижимая к себе.
— Как? — спросил он ей в волосы. — Как ты нашла меня?
Марина отстранилась, по-птичьи повела головой в сторону.
— Не знаю… Я обещала не мешать тебе здесь… и меня заперли… надежно… я заснула, а потом… кричала… — медленно, словно вспоминая, как это делать, заговорила она. — Они… Меня услышали… — она показала рукой на огнедухов… — и те, что на башнях… и с фортов. Они прилетели. Прожгли решетку… Потом я полетела… меня вело сюда, но я никак не могла понять, где ты, — она посмотрела на брачный браслет, затем в воздух. — Меня подхватил ветер и принес сюда. Мне кажется… это твой друг… потому что я видела его, кажется… и точно слышала: «Он здесь». А огнедухи прожгли камень.
Люк поцеловал ее в волосы, погладил, понимая, что она все еще сильно не в себе, и страшась отпускать ее. Посмотрел в воздух — но не увидел змеедуха. Только легкий ветер струился над холмами, и Дармоншир тяжело вздохнул, проговорив мысленно:
«Спасибо, друг».
Марина молчала, прижимаясь расслабленно и сонно, а он гладил ее по волосам, по спине, незаметно сканируя ладонью и понимая, что вита в ней течет как у спящей, и она вполне здорова и полна сил… но состояние ее пугало, и хотелось самому отнести ее в Вейн, чтобы за ней приглядели, чтобы ничего не случилось.
Его все еще потряхивало от страха и осознания края, за который он вновь едва не ступил, но сила плескала в теле, и было ее так много, что она готова была сорваться с привязи. Сколько он провел в каменной тюрьме? Какова сейчас ситуация в городе? И как безопасно вывести отсюда Марину?