Страница 12 из 99
— В этом вся проблема. — Ан…енко стряхнул кончиком указательного пальца прилипшие к усам крошки табака. — "Духи" на пушечный выстрел не подпускают к дороге "зеленых"[14].
— Попытаются ли повстанцы занять наши заставы, когда мы уйдем?
— Почем я знаю. — Ан…енко защемил зубами спичку. — Вообще-то им нет нужды в этом. Они вполне комфортабельно чувствуют себя в своих же кишлаках. Ведь все здешние банды состоят из местного мужского населения. Главари — тоже выходцы из здешних районов.
— Вы имеете в виду Басира? — спросил я.
— Да, — ответил Ан…енко, — и Басира, и Малагауса, и других. Недавно была встреча с Малагаусом. Когда я увидел его, попытался по афганскому обычаю коснуться своей правой щекой его правой щеки — в знак особого расположения. Но он меня остановил. Отвел в сторону от своей охраны и говорит: "Командор, не надо этого делать. Ты ведь подрываешь мой авторитет в глазах бойцов. Мы с тобой живем как соседи — ты у себя на заставе, я — в родном кишлаке. Но никаких сделок у нас с тобой нет". Так и сказал. Гордые, бестии…
По дороге промчался БТР, злобно обрызгав нас с ног до головы грязью.
— Мерзавец! — зло шепнул Ан…енко, смахнув брызги с бушлата. — Раскатались, понимаешь…
— Что из себя представляет Басир? — спросил я и отошел на обочину: подпрыгивая на колдобинах, на нас мчал КамАЗ с пустым кузовом.
— Мудрый мужик этот Басир. — Ан…енко улыбнулся одним уголком рта. — Народ местный любит его, уважает. И, конечно, боится. На нем всегда американская военная куртка, черные солнечные очки. Про Союз знает все. Как-То меня спросил: "Командор, как дела в Армении?"
— Я могу с ним встретиться?
— Исключено. Он общается лишь с теми, кого уже проверил и кому доверяет, — с комбатом Абрамовым и мною. Я, когда иду на переговоры с ним, не имею права взять с собой даже нового переводчика. Незнакомое лицо сразу же его насторожит, он просто-напросто не явится.
— И все-таки спросите его — вдруг согласится? Скажите Басиру, что мне приходилось встречаться не только с полевыми командирами повстанцев, но и с Гейлани[15].
— Вы — с Гейлани?! — Ан…енко от удивления прищурил глаза и слегка присел. Сигаретка его потухла.
VIII
…Сквозь затянутое грязными облаками небо сочился на землю серый свет. Люди обходили принарядившиеся магазины, покупали друг другу подарки, возвращались домой с покупками, обернутыми в пеструю хрусткую бумагу. По вечерам в окнах зажигались елочные огни. В воздухе пахло скорым Рождеством.
Повсюду слышался детский смех и мягкий перезвон бокалов в ресторанах. Музыка предпраздничных дней, которые порой веселее, чем сам праздник, захватила Англию, в такт ей плескалось море в портах, двигались, чуть пританцовывая, прохожие.
В один из таких дней прибыл в Лондон повидать свою семью на Рождество Христово лидер Национального исламского фронта Афганистана Саид Ахмад Гейлани.
Фронт был создан в 1978 году. Его штаб-квартира расположилась в Пешаваре, а филиалы партии — в Кветте, Мирамшахе, Чамане и Парачинаре. В состав руководящих органов партии вошло несколько комитетов: военный, по вербовке новых членов, контрразведки, по делам беженцев, культуры, связи и финансовый.
Еще в 78-м НИФА провозгласил своими целями священную войну против "неверных" и иностранной агрессии, свержение существующего режима, установление республиканской системы на основе "ислама и национализма".
Фронт известен прочными связями с бывшим королем Афганистана Захир Шахом.
Особенно крепки позиции партии в афганских провинциях Кабул, Нангархар, Пактия и Пактика. До недавнего времени НИФА насчитывал 75 отрядов и групп на территории Афганистана. Общая численность — две тысячи семьсот хорошо вооруженных бойцов.
Сам Гейлани — он имеет высший духовный титул Пир" — родился в 1931 году в семье потомственных хазратов-накибов. В юности получил солидное образование, овладел четырьмя языками. Могущество его основано не только на религиозном авторитете или мощных вооруженных силах, но также и на внушительных финансовых средствах, которыми располагает семья.
Вооруженные отряды Гейлани на протяжении последних девяти лет здорово досаждали как правительственным войскам Афганистана, так и советской 40-й армии. Нетрудно было вообразить себе его отношение к СССР и НДПА, но особенно к афганским органам госбезопасности, от рук которых еще в конце семидесятых пали многие его личные друзья и соратники.
Размышляя над этим, я вошел в роскошный многоэтажный дом, расположившийся через дорогу от Гайд-парка. В холле легким поклоном меня приветствовал седоголовый портье. Швейцар, от которого пахло дорогим мужским одеколоном "Дракар", проводил меня до лифта. Двери неслышно раздвинулись и так же закрылись за спиной, когда я вошел внутрь. Нажав нужную кнопку, я взлетел наверх.
Ни портье, ни швейцар не оборонили ни единого слова, однако казалось, они давно знали меня. Не успев сделать из этого вывода, я увидел темный силуэт в обрамлении двери неподалеку от лифта. Силуэт испарился, и я проследовал в ярко освещенную квартиру.
— Добрый день, — раздался спокойный женский голос за моей спиной, — пожалуйте вот сюда за мной.
Это сказала Фатима — дочь Гейлани. Раньше я видел ее несколько раз по американскому телевидению. В жизни она была еще краше.
Над широко посаженными глазами — признак таланта — цвета ночной волны распластала тонкие, с легким изломом, крылья чайка бровей. Когда Фатима говорила, чайка едва заметно взмахивала крылышками. Черные густые волосы, туго схваченные на правильном затылке, россыпью падали на стройную спину. Через тонкую, с едва уловимой смуглой примесью кожу просвечивали на висках голубоватые прожилки. Изящная линия переносицы придавала точеным чертам лица классическую завершенность.
Разглядывая эту молодую женщину, чья родословная, как принято считать, восходила к пророку Магомету, я вспомнил одного нашего генерала, поведавшего мне по секрету, что Фатиме симпатизирует Наджибулла.
— Что вы так смотрите? — улыбнулась она. — Проходите же, прошу вас, отец ждет.
— Отец, это наш гость, — сказала Фатима и коротко представила меня.
Гейлани сидел в кресле спиной к входу, держа голову вполоборота. Сразу же ожег пристальный взгляд его карих блестящих глаз, разделенных коршунячим носом. Зачесанные назад седые волосы открывали высокий светлый лоб, тронутый неглубокими тонкими морщинами.
Лидер Национального исламского фронта привстал и дал мне пожать свою широкую теплую руку.
— Присаживайтесь, — сказал он по-английски мягким баритоном. — Я буду говорить на родном языке, а Фатима переведет.
— Спасибо. Как вам угодно. — Я сел на диван рядом с его креслом.
— Вы из "Огонька" — я знаю это. До вас два советских журналиста беседовали со мной в Пакистане, но то, что было опубликовано, сильно исказило суть беседы.
— Я постараюсь быть максимально точным.
— Посмотрим, — улыбнулся Гейлани. — Честно говоря, я все еще не могу до конца поверить в вашу гласность.
— Хотите чаю? Кофе? — Фатима рукой подозвала служанку. Та была одета в национальную афганскую одежду.
— Кофе, если можно, — сказал я.
— Мне — чай. — Гейлани повернулся к служанке.
Она скрылась в дверях.
Комната была просторной. Сквозь пепельные занавески внутрь проникал мягкий свет. На книжных полках я заметил много словарей.
— Мне говорили, что ваш сын тоже сейчас в Лондоне, — сказал я. — Его сегодня можно будет увидеть?
— К сожалению, нет, — ответила Фатима. — Я пыталась найти его, чтобы вы познакомились, но ничего не получилось.
— Дело в том, — пояснил Гейлани, — что в Афганистане сын получил серьезную травму. Он сейчас у врачей. Ему необходимо подлечиться, чтобы вернуться назад. Сожалею, что сейчас его нет с нами.
Я спросил:
— Господин Гейлани, вам самому приходилось бывать в Афганистане за время войны?