Страница 18 из 42
Сара как раз говорила:
— В Нью-Йорке мы будем выступать в марте, поэтому, если вы будете в городе, я прошу вас обязательно навестить меня.
— А в каких пьесах вы будете играть? — спросил Гастингс. — Предупреждаю, что театр не самая сильная сторона моего образования.
— В «Гамлете» буду играть Офелию, в «Макбете» — леди Макбет, а в «Орестее» — Клитемнестру.
— Вот как! — Люси подняла голову. — Великолепно! Я никогда не видела их на сцене, но всегда очень хотела посмотреть. Тем более с тобой. Вы будете играть все три трагедии «Орестеи» вместе?
— С купюрами. Во всяком случае, я буду играть все, что Эсхил написал о королеве.
— Ты уже знаешь роль? — Люси явно заинтересовалась.
— Да… — Сара заколебалась… — Не так, чтобы играть, разумеется, но знаю ее уже много лет.
— Покажите нам хотя бы фрагмент, — попросил Гастингс.
— Да, покажи! — Драммонд был очень доволен. Алекс присматривался к нему, глядевшему на жену влюбленно и спокойно.
— О, только не сейчас… — Сара засмеялась, ее лицо залилось темным румянцем, словно у девочки, которой учительница предложила прочитать стихотворение перед классом.
— Обязательно сейчас, милая! — Драммонд взял ее за руку. — Может быть, хоть так я тебя услышу. Живя здесь, я совершенно забыл, что у меня жена — актриса. Видел тебя на сцене всего лишь пару раз в жизни. Покажи, Сара!
— О, если ты просишь… — усмехнулась так, будто хотела сказать, что стоит ему пожелать, и она будет декламировать и в горящем доме, и на дне моря.
Прикрыла на мгновение глаза. Все затихли. Алекс посмотрел на Спарроу. Ученый сидел абсолютно неподвижно, взгляд его упирался в скатерть. Люси неосознанным движением нежно положила свою здоровую ладонь на его руку. Он вздрогнул. Алекс готов был поклясться, что в эту минуту Спарроу одолевали угрызения совести, но одновременно он многое дал бы, чтобы жена не афишировала свою нежность так явно. «Боже, как все глупо…» — подумал Алекс и перевел взгляд на Сару, которая начала говорить:
Алекс смотрел на нее и не верил своим глазам. Это говорила не Сара Драммонд, а кто-то совершенно иной: зрелая женщина, еще тяжело дышавшая после ударов и возбужденная совершенным. Гордая, слегка презрительная, немного не уверенная в том, что принесет следующая минута. Но королева, повелительница многих подданных, стремившаяся говорить спокойно, чтобы принудить их к послушанию и не дать зародиться мысли о бунте и наказании. В ее лице ничего не изменилось, никакого грима, тон голоса и глаза оставались теми же. Но вся фигура была другой. Это была именно Клитемнестра!
Воцарилось молчание.
— О Боже! — тихо сказал Гастингс.
— Правда, жуткая женщина? — сказала Сара и рассмеялась. — Айон, налей мне немного вина, а то у меня пересохло в горле. Нельзя читать после острых приправ.
Ощущение тревоги улетучилось, и Алекс был благодарен Саре, что она не позволила продолжаться тягостному молчанию. Так могла поступить лишь действительно великая актриса. Не ожидая, пока кто-нибудь скажет что-то о том, что случилось минуту назад, она спросила:
— Как твоя рука, Люси? Я вспомнила, что счет пять — пять и ровно. Ведь ты выиграла последний мяч.
— Подожди… — Люси поднесла здоровую ладонь ко лбу. — Я внезапно почувствовала себя глупым ребенком, — сказала она. — Я всегда знала, что ты — великая актриса, но чтобы во время ужина, по желанию, в течение доли секунды… Нет, мы все со своими способностями просто дети против тебя. Ты гениальна! Впервые говорю это кому-то. Только сейчас я поняла, что такое настоящий гений. Смотрю на тебя и не знаю: то, что я вижу, настоящее или нет, ведь ты можешь измениться и стать кем захочешь и когда захочешь! — Помолчала. — Извини! — сказала тихо. — Я редко волнуюсь, но…
В эту минуту в дверях появилась Кэйт.
— Телефон из Лондона к мистеру Дэвису, — сообщила негромко, приближаясь к нему.
Филип Дэвис сначала ее не слышал. Сидел неподвижно, не отводя глаз от Люси Спарроу. Потом, видимо, слова горничной проникли в его сознание, потому что он сорвался с места, пробормотав извинения, и вышел.
— Я очень рада, что наши фокусы понравились уважаемым гостям! Очень большое спасибо и низко кланяемся! — прошепелявила Сара голосом старой нищенки с таким сильным лондонским акцентом, что все рассмеялись. — О чем мы говорили? Ах да, о твоей руке, Люси.
— Мне уже немного лучше, но еще болит. Но я верю, что завтра уже смогу ею двигать. Помассируешь мне ее на ночь, дорогой? — обратилась она к мужу.
— Разумеется. — Спарроу наклонил голову и продолжал всматриваться в узор на скатерти.
«Какие образы! — думал Алекс. — Какие идеальные образы для моей книги: она, декламирующая по желанию мужа в присутствии любовника монолог женщины, убившей мужа, чтобы жить со своим любовником! А вторая, бедняжка, хвалит ее и восхищается, находясь в совершенном неведении! Что за дьявольская штука — жизнь!»
Начали говорить о театре, а затем вернулся Филип Дэвис. Беседовавшие не обратили на него внимания, так тихо он вошел в столовую, но Алекс, который сидел напротив, отметил невероятную бледность его лица. Молодой человек сел и, перехватив взгляд Алекса, попытался улыбнуться. Но улыбка получилась настолько вымученной, что он сам это понял и, стараясь скрыть свое состояние, положил себе в тарелку кусочек пирожного, к которому в дальнейшем не притронулся.
Сара посмотрела в окно.
— Полнолуние! В Лондоне человек с трудом узнает, — зима или лето на дворе. Когда я последний раз видела луну? Пожалуй, полгода назад. Сейчас лучшее время учить роль. Ходишь себе по тихим аллеям и оттачиваешь каждую интонацию. — Она улыбнулась. — Поверь мне, Люси, что над каждым вздохом, над каждым словом в этой роли я бьюсь уже несколько лет. Это только внешне все выглядит прекрасно. Ведь я лишь тяжело работающий труженик, и во мне в сто раз больше упорства, чем того, что ты называешь талантом. Думаю, что после ужина «пойду по бездорожью запутанных тропинок сама с собой беседовать в тиши…» — Сара поднялась из-за стола. — Иду в парк.
Алексу показалось, что она посмотрела при этом на Спарроу, который также поднял голову и на мгновение глянул ей в глаза. И снова Алексу почудилось, что в них мелькнуло понимание. Но это могло быть всего лишь впечатление. Все встали.
— Ты сейчас пойдешь спать? — спросил Спарроу, взяв жену под руку.
— Да. Я хотела бы только, чтобы ты попозже сделал мне массаж. Но пока мне он не нужен.
— Не забудьте, — сказал Драммонд, — после десяти Мэлэчи спускает с цепи своих волкодавов, и будет лучше, чтобы вы были уже дома. Разумеется, можете ему сказать, что будете дольше, тогда он их придержит.