Страница 22 из 73
Ее улыбка была хрустальной колыбелью, которая и днем и ночью сладко баюкала меня. Она одарила меня волшебной способностью счастливых: мне стал доступен и шепот звезд, и шелест трав, и птиц небесных щебетанье.
Улыбка эта выделила меня из всех, но я ни разу не воспользовался этим преимуществом. Ни разу не осмелился пройтись рядом с нею по главной улице, ибо к этому времени я уже сделал для себя одно открытие: я знал, как неловко чувствуют себя богатые девушки, когда им приходится идти рядом с оборванцем по улице, где разгуливают и гарнизонные офицеры и банковские служащие.
Чувства, высказанные в альбоме, были только нашей с Нею тайной. Астарта расхаживала с этими ненавистными чиновниками и лощеными офицеришками, но зато, стоило лишь ей обернуться, она встречала печальный взгляд своего верного рыцаря.
И так день за днем, до самых рождественских каникул.
Для всех — радость, для меня — мука.
Как пережить эти две недели в опустевшем, занесенном снегом городе, придавленном мрачными скалами, нависающими над самыми крышами домов!
Охваченный тоской, я сидел в квартире ее кузена, дожидаясь его возвращения. Дождался. Два часа напролет развертывал перед ним душераздирающую картину будущих каникулярных страданий. И, наконец, получил добрый дружеский совет:
— Приезжай ко мне в гости — другого выхода нет!
Прослезившись, я обнял его.
В гости…
Двадцать восемь километров по занесенному снегом шоссе. Я коченел, зарывшись в солому на попутных санях, запряженных волами, отогревался на мельницах, попадавшихся по дороге. А мои многострадальные башмаки расползлись совершенно…
На карте это — село, а в действительности — маленький курортный городок, разбогатевший на доходах от минеральных ванн. Большие отели, пансионы, виллы, огромный сосновый парк, заснеженные аллеи и доносящиеся издалека песни влюбленных.
Очищенный дорожными страданиями, я воистину достиг того волшебного рубежа, где юность превращает жизнь в сказку.
Разве не сказочен этот занесенный снегом маленький городок?
И разве то большое здание на холме — это отель? Нет, это волшебный дворец, в котором живет и томится в ожидании Она — Астарта, моя единственная возлюбленная, моя сбывшаяся мечта.
Приезд гимназистов на каникулы — праздник для городка. Они привозят с собой спектакль, срепетированный в гимназии. Они устроят вечер, веселье, танцы.
Мои приятели сооружали декорации, мастерили из шерсти парики, бороды и усы, репетировали и во все горло распевали песни. Я следил невидящим взглядом за их дружной работой, бродил, продрогший, по парку, часами не сводил глаз с большого отеля на холме и ждал…
Ждал таинственного знака из чертогов своей богини.
И знак явился.
Явился просто — так, как обычно бывает в сказках. Принес его вестник. Маленькая записка, бисерный почерк:
«Приходите к нам в гости, буду очень рада. Жду вас к шести часам».
Шесть часов. Стрелки на часах отеля, кажется, примерзли к цифре «два», но сердце само отметило торжественный миг, когда я ступил на дорожку, ведущую к вершине холма.
С каким же трепетом она, должно быть, ждала меня! Сама встретила в дверях — значит, вглядывалась, смотрела на дорогу из-за тяжелых штор.
Подала мне руку.
Не сказала ни слова.
Молчал и я.
Словно завороженный, иду следом за ней в ее девичью светелку.
Длинные, предлинные коридоры, устланные мягкими коврами, в которых тонут мои иззябшие ноги. Двери, двери, двери — как в сказочном царском дворце.
Вот, наконец, и последняя, заветная…
— Прошу вас.
Одинокая лампа на низеньком полированном столике.
Золотистый абажур льет таинственный свет.
Я и Она.
Хотя на синем небе нет бога, хочется вознести кому-то благодарственную молитву — молитву радости и любви.
— Прошу вас… садитесь…
Я сел.
Хорошо, что оперся поначалу на ручки. Здесь все так предательски мягко — я никак не ожидал, что утону, — впервые в жизни садился я в кресло. Пришлось почти лечь, чтобы отыскать опору.
С каким изяществом держат свои зонтики японки на абажуре…
— Я знала, что вы здесь, но не могла с вами встретиться и решила пригласить вас к нам.
Теперь моя очередь открыть, наконец, рот, поблагодарить за приглашение, рассказать обо всем, что было между нами невысказанного. Начать, скажем, так:
— Я долго ждал этого дня…
Но я лишь со слабой улыбкой взглянул на Нее. Произнес даже:
— Я…
И умолк, увидев, с каким нескрываемым сожалением разглядывает Она мои башмаки. Перевел и я на них свой взгляд, и ужас обуял меня: рыжие, усеянные заплатками, с зияющими дырами… Вода сочится с них на ковер. Абажур, как назло, подобрал, словно гриб, свои края, чтобы сосредоточить на моих башмаках весь свет лампы.
— Какой вы молчаливый! — сквозь забытье донесся до меня нежный голос. — Скажите что-нибудь…
— Хорошая комната, — выдавил я два несчастных слова.
— Да, это номер люкс, — уверенно подхватила Она, а я не смел поднять на Нее глаз. — Лучший номер отеля, комната с ванной и холл. Здесь спал его величество царь Борис Третий.
…Если б это был обыкновенный стул, я мог бы спрятать башмаки за деревянными ножками, но это проклятое низкое, пологое кресло!..
— Летом мы перебираемся на чердак, чтобы освободить все комнаты для постояльцев. Зато уж зимой я сама располагаюсь в этом номере.
Превозмогаю невыносимое смущение. Пытаюсь даже снова заговорить:
— Неужели… Неужели для вас не хватает комнат? Отель большой.
— Комнат у нас много, но в июле и августе страшный наплыв. А этот номер стоит сто пятьдесят левов в сутки. Это же деньги!
Глаза ее снова скользнули по грязным лужицам на ковре.
— Да, это деньги… — шепчу я.
— А чердак у нас просторный. Правда, мы и туда пускаем крестьян ночевать, и они так ужасно храпят. Да и духота там изрядная. Но ведь это только три-четыре месяца в году.
— Да, да… — пытаюсь я улыбнуться. — А потом ведь оттуда, так сказать… звезды видны…
— Да кому они нужны, эти звезды! — деловито махнула она ручкой, разом сбросив со счетов поэтические светила. — Звезды — это пустая забава, а летом такая уйма дел, только успевай поворачиваться. В летний сезон — самые наши доходы.
Я начинал постигать разницу между явью и розовыми моими сновидениями.
— Мы еще ресторан держим, он нам почти столько же доходу приносит, сколько весь отель. С какой стати давать другим наживаться, когда мы и сами можем денежки к рукам прибрать? — Астарта шевельнула розовыми пальчиками, как будто отсчитала несколько банкнот. — Когда папочка отправляется за покупками, за кассу сажусь я, потому что служащие, знаете, не чисты на руку, и если не смотреть в оба…
— Да, да, — поддакиваю я, чувствуя, что на меня надвигается что-то гораздо более страшное, чем мысль о жалком состоянии моих башмаков.
— Особенно гимназисты воруют, — добавляет она. — На лето некоторые ваши товарищи нанимаются к нам. Я понимаю, они бедные, но отчего же они такие нечестные? Так и норовят стащить какую-нибудь пятерку. А ведь, кажется, и харчи у нас получают хорошие и на пару башмаков за лето скопить могут.
Тут моя богиня словно громом метнула в меня:
— Я смотрю, ваши башмаки тоже совсем обанкротились.
«Ах!» — простонал во мне кто-то так громко, что у меня в ушах зазвенело. Неужели наивность может быть столь безжалостна? Или действительно есть люди, которые родятся на свет без сердца?
А она продолжала:
— Отчего бы и вам не поступить в наш отель на летний сезон? Жили бы на курорте, да и деньжат скопили бы. Только не воруйте!
Пальцы мои впились в полированные ручки кресла. Спазмой свело горло.
— Как идут приготовления к вечеру? — не переставала занимать меня разговором маленькая хозяйка большого отеля. — Мы, к сожалению, не сможем прийти. У нас большая семья, и если покупать билеты на всех… Да и что особенного могут сыграть гимназисты? Если б еще Театр оперетты… Ведь надо соблюдать экономию, верно? Я уже взрослая, да и младшие сестры подрастают. Что ни говорите, а если всерьез думать о выгодной партии, без приданого не обойтись… Один аптекарь уже просил моей руки, но папа не решился забрать меня из гимназии. Он говорит, я еще маленькая. А я считаю, что не маленькая… Как вы думаете? Маленькая я или нет?