Вэйкенхерст

Семья маман нажила состояние, торгуя черепаховой костью, и отец охотно пользовался ее деньгами, при этом стирая из ее привычек и манер все следы ее происхождения. Зато он одобрял европейский обычай, согласно которому после свадьбы она перестала подписываться собственным именем и всегда потом писала только «Мадам Эдмунд Стерн».

Отец решал, что маман ела, читала, делала и думала. Если он когда и давал ей право выбора, то при этом предопределял, из чего именно она будет выбирать.

Как и Элис, она продолжала отдавать супружеский долг. Мод не знала, было ли это для нее настолько же неприятно, как и для Элис. И было ли отцу до этого дело.

Сидя в гостиной дома священника, Мод наблюдала, как мисс Бродстэрз встревоженно поглядывает на отца, выискивая признаки того, что он заскучал. Ушел отец рано, успокоив расстроенную хозяйку тем, что Мод останется и составит ей компанию. Священник ушел вместе с ним.

Пряча разочарование за улыбкой, мисс Бродстэрз любезно поинтересовалась, как обстоят дела с экземой Мод, не пошла ли она на спад. Мод сказала, что не пошла, и мисс Бродстэрз потрепала ее по плечу:

— Не беспокойся, дорогая. Внешность — это не самое главное.

Мод посмотрела на нее и ощутила прилив внезапной ненависти. «Я не такая, как ты! — хотелось рявкнуть ей. — Тебе, может, и достаточно копаться во всякой грязи и по субботам днем час кататься на велосипеде, но не смей утверждать, что у нас с тобой есть что-то общее!»

Но дух противоречия в ней быстро испарился. Вот мое будущее, подумала она уныло, глядя на сгорбленную мисс Бродстэрс и ее извиняющуюся улыбку. Я стану старой девой, единственная цель которой в жизни — вести хозяйство отца.

За спиной у мисс Бродстэрз висели две гравюры, знакомые Мод с детства. В прошлом году «Предназначение женщины: помощница мужчины» заставила ее фантазировать, как она станет полезной отцу. А теперь ее привела в ужас вторая, «Утешение в старости»: женщина преданно подносит ложку к губам дряхлого старца, сидящего в инвалидном кресле.

«Вот это буду я, — думала Мод. — Ричард и Феликс женятся и уедут, а меня никто не возьмет замуж, потому что я некрасивая. Я стану пожилой тетушкой — старой девой, которая сидит дома и до самой смерти ничего не делает».

* * *

Чтобы доказать, что она не такая, как мисс Бродстэрз, Мод начала украдкой читать отцовскую газету, а не просто пролистывать ее в поисках упоминаний о «Возмездии».

Она читала о войне между классами, о суфражистском движении и платьях либерти, под которыми, судя по всему, не носили корсетов. Она мало что понимала, но ей очень хотелось подстричься и стать «новой женщиной», что бы это ни значило.

Мисс Бродстэрз всегда говорила, что наука не для девочек, так что Мод стала снова, как до смерти маман, читать дедушкины книги. Особенно ей понравилась книга джентльмена по фамилии Дарвин, потому что он писал о природе. Там высказывалась удивительная мысль, что мир природы создал себя сам, безо всякого Бога.

За неделю до Рождества Мод наткнулась на нечто еще более любопытное. Она поехала с отцом в Или и в магазине Хиббла увидела брошюру под названием «Простые слова для дам и девиц, написанные доктором Энтони Бьюкененом, врачом». Когда отец отошел, она сунула брошюру между выбранных им книг и велела продавцу завернуть покупку. Тот выполнил указание без лишних вопросов, а дома покупки всегда распаковывала Мод, так что она спокойно достала свою находку и незаметно унесла к себе.

По поводу того, что он называл «соитием», доктор Бьюкенен, к сожалению, высказывался чрезвычайно смутно, но в том, что касалось «гостей», он открыл Мод глаза. «Менструация, — деловито сообщал он, — вызвана ежемесячным созреванием и отторжением неоплодотворенного яйца. Распространенное заблуждение, что в этот период женщина является нечистой, не имеет под собой основания. Если женщина моет гениталии и использует салфетки, никакой нечистоты нет, и ей не нужно испытывать стыд».

Мод задумчиво сняла перчатку и почесала тыльную сторону ладони. Нечистоты нет. Ей лгали. Ее учили стыдиться без всякой причины.

Продолжая чесаться, она перешла к главе про детей. Симпатия к доктору Бьюкенену сразу улетучилась. Если верить ему, физическое здоровье беременной женщины «почти полностью определяется ее сознанием. Она должна избегать тревожащих эмоций, а особенно ложного испуга, вызванного воображаемой опасностью ее положения. Важно убедить ее, что ее страхи беспочвенны: беременность не болезнь и не угроза, а те несколько случаев выкидыша или смерти, о которых она, возможно, слышала, вызваны неправильным поведением самих женщин».

Богобоязненный доктор Бьюкенен также не одобрял случаев, когда замужние женщины принимают меры против зачатия. «Ни один достойный человек не позволит своей жене пользоваться такими безнравственными методами».

Мод вспомнила про «мертвую руку» и травяное зелье Бидди Трассел. Маман была очень набожна. Она наверняка знала, что то, что она делала, — грех, но все равно пошла на этот грех. Наверное, она была в отчаянии. «Может, не каждую ночь, а?»

В груди у Мод что-то сжалось, дышать было трудно. Она чесалась, пока не расчесала руку до крови.

На следующее утро экзема стала хуже. Она нашла этимологический словарь деда и посмотрела там слово «экзема».

«От греческого ekzein — вскипать». Как лава.

Глава 15

В Рождество все пруды замерзли. Мод слышала, как шуршат и посвистывают лезвия коньков, скользящих по каналу. Через три недели после Нового года она потеряла веру.

Это вышло внезапно. Мод просто проснулась утром, а вера ушла. Лежа в постели, она подумала, что между религией и предрассудками нет никакой разницы — и то и другое основано на абсурде. Убить человека во искупление чужих грехов так же иррационально, как и пробить дырочку в скорлупе яйца, чтобы ведьма не могла использовать ее вместо лодки.

Мод охватило огромное облегчение, словно у нее с плеч сняли тяжелый груз. Колючие изгороди — проклятие ее детства — исчезли, их смыло, как песчаный берег при паводке. Джубал был прав. Все это ерунда.

А самое главное, больше не надо беспокоиться за маман, за то, что она лежит в ужасном склепе. Склеп — это просто дыра в земле, а в ней кости. Маман там нет. Ее нигде нет.

* * *

В воскресенье Мод, как обычно, пошла с отцом в церковь. Она делала все, что положено — пела гимны, опускалась на колени, — но не молилась. Вместо молитв она рассматривала обезглавленные статуи святых — головы им во время Реформации снесли люди, которые всего за несколько лет до этого охотно молились этим самым святым. Она смотрела на потолок, где переплетались балки свода и взирали на прихожан большие деревянные ангелы, и на крошечных ухмыляющихся чертей у ног ангелов.

Она думала о том, что церковь эту построили вскоре после того, как «черная смерть», эпидемия чумы в четырнадцатом веке, унесла треть населения. Церковь построили из страха. Это взятка Господу: «Пожалуйста, больше не надо так делать».

«Все прекрасное и светлое, — пела она, — все это сотворил Господь Бог». Очевидно, Господь Бог также сотворил малярию, которая унесла девять детей кузнеца в Вэйкенхерсте, так что его жена в отчаянии задушила последнего оставшегося младенца в колыбели, «чтобы уж со всем этим покончить».

Мод думала о том, как маман одиннадцать раз ждала на южном крыльце, пока над ней прочтут очистительную молитву. Отец и мистер Бродстэрз придерживались старомодных порядков — женщина после беременности считалась нечистой, и перед тем, как вернуться в паству, она должна была быть очищена. В Левите почему-то утверждалось, что период нечистоты был вдвое больше, если ребенок девочка. Если родишь девочку, это делает тебя вдвое грязнее.

«Богач в своем замке, — пела Мод, — бедняк в своей хижине».

Вздор. Все это вздор.