Вэйкенхерст

Помню, наша старая няня велела нам ни в коем случае не есть ежевику после Михайлова дня, потому что к тому времени дьявол на нее успел поплевать. Странно, что подобная чепуха из детства застревает в памяти, хотя многое другое полностью забывается.

Глава 14

— В «Таймс» вышла статья о нашем панно, — сказала Мод отцу, наливая ему утром чай.

— Я и не знал, что оно принадлежит нам, — сухо отозвался он.

— Я имела в виду наш приход, папа.

— Тогда тебе следовало так и сказать. Неточность в речи ведет к неточности в мыслях.

Передав ему чашку, она стала наливать себе.

— Если верить статье, на панно изображен Страшный суд и оно датируется пятнадцатым веком. Та же эпоха, что и Элис Пайетт.

Не сказав ни слова, он положил себе почек с приправами с блюда, стоявшего на приставном столике.

— Говорят, что, когда образ полностью восстановят, он может оказаться лучшим в своем роде в Англии. В Средние века часто рисовали Страшный суд?

— По-моему, ты знаешь, что я не люблю обсуждать свою работу за столом, Мод. Если тебя так интересует церковное искусство, обратись к соответствующим книгам в библиотеке и дай мне спокойно читать газету.

— Да, папа.

— А на будущее будь так добра не трогать «Таймс», пока я ее не прочел. Ты же знаешь, как я не люблю читать газету, которую уже кто-то теребил и мял.

Она улыбнулась:

— Извини, папа.

Он не выносил, когда она заговаривала про картину, потому она и подняла эту тему. Еще он ненавидел, когда ему напоминали про маман. Поэтому она сплела цепочку для часов. Он сказал, что потерял ее, но Мод знала, что это ложь. Она почувствовала запах паленых волос из его кабинета.

Прошло три месяца с тех пор, как она впервые заглянула в его дневник. Потом ее много недель переполнял гнев, который никак невозможно было выплеснуть на отца. Он убил маман, и ему на это наплевать. Он испытал облегчение! Ему просто наплевать на всех и вся, кроме собственных драгоценных потребностей! И на себя она тоже злилась за то, что была такой доверчивой. Как фантазировала про то, что будет ему верной помощницей, — так унизительно!

За столом она сидела и смотрела на него, а ее руки, лежащие на коленях, сжимались в кулаки. «Я знаю, что ты за человек», — повторяла она про себя.

Иногда ей становилось трудно дышать, и экзема тоже обострилась, но ненавистные кружевные перчатки она больше не носила. Если ему противно смотреть на ее струпья, тем лучше. Она получала извращенное удовольствие, видя, как он морщится.

Айви она тоже наказывала. Сидя в библиотеке, она периодически вызывала ее и велела достать какую-нибудь книгу с верхней полки. Потом она смотрела, как Айви краснела, и, будто только что осознав свою ошибку, говорила: «Ах да, ты же не умеешь читать. Ладно, Айви, ты свободна. Я ее сама достану».

В библиотеке Мод взяла «Историю средневековья» Мура и Блэкторна и нашла, что там писали про панно и фрески.

«В ту эпоху грамотных было мало, и простонародье познавало истину Евангелий благодаря своей приходской церкви, где евангельские сюжеты изображались яркими красками на стенах. Самым заметным обычно было изображение Страшного суда, где Христос во славе своей повелевает над раем и адом. Его помещали над заалтарной аркой, чтобы молящиеся всегда могли видеть эту картину. А поскольку смысл изображения должен был быть понятен даже самым бестолковым крестьянам, художники уделяли меньше внимания спасенным душам в раю, чем мукам проклятых в аду. Сохранившиеся заалтарные образы Страшного суда, также известные как „День возмездия“ или „Возмездие“, можно увидеть в…»

Мод закрыла книгу и посмотрела во французское окно. Насест Болтушки покрылся инеем, но сорока сегодня уже прилетала. В саду Клем поприветствовал Мод, приподняв кепку. Она ответила ему улыбкой. Зимой они виделись редко, хотя был один момент, который Мод до сих пор вспоминала, — он застенчиво выразил восхищение ее умением печатать. Мод предложила напечатать письмо его кузену в Бери, и он сказал, что подумает об этом, но, к ее разочарованию, больше об этом не упоминал.

Пришел отец и принес еще рукописи на перепечатку. Он спросил, запланировано ли у него что-нибудь, и она ответила, что их ждут к чаю в доме священника. Отец нахмурился:

— Упаси меня Боже от старых дев, которым нечего делать.

Когда он ушел, Мод взялась за работу. Печатая, она гадала, почему отец так невзлюбил фреску, которую теперь называли «Вэйкенхерстским Возмездием». Зимой она несколько раз проверяла его дневник, но он ничего не писал с того дня, как она подарила ему цепочку для часов, так что ответа у нее так и не было.

* * *

Из «Книги Элис Пайетт»

перевод и толкование Э. А. М. Стерна

Сей трактат, по милости Иисусовой, рассказывает о жизни ничтожной грешницы Элис Пайетт, сподобившейся дара святых слез.

Через двадцать два года после того, как ее впервые посетили слезы, Господь повелел ей сделать так, чтобы ее откровения были записаны в книге и о милости Его смогли узнать бы все. Поэтому сия ничтожная грешница нашла священника, который и записал то, что она ему поведала в год Господень тысяча пятьсот тринадцатый.

Когда той ничтожной грешнице было четырнадцать лет, ее отдали в жены почтенному горожанину из Бери Сент-Эдмундса, которому тогда был сорок один год. Несколько месяцев она наслаждалась суетной жизнью, потому как муж разрешал ей ходить в дорогом платье и верхней юбке с разрезами по последней моде, под которыми виднелась ткань разных цветов.

Потом, как велит природа, эта ничтожная грешница понесла, и в последующие годы она родила семнадцать детей. К этому времени она начала мечтать о воздержании. Она сказала мужу: «Я не вправе не допускать тебя к своему телу, но я больше не хочу возлежать с тобой». Но ее муж настоял, чтобы она продолжала отдавать супружеский долг, и использовал ее, как и прежде. Ничтожная грешница горестно повиновалась, хотя предпочла бы лизать жидкую грязь в канаве. Так она возненавидела радости мирские.

* * *

— Папа, — невинным тоном поинтересовалась Мод, когда они пили чай у священника, — что такое «супружеский долг»?

Священник поперхнулся чаем. Мисс Бродстэрз побагровела.

Отец спокойно посмотрел на Мод:

— Ты не историк, дорогая. Лучше просто перепечатывай то, что я тебе даю, не пытаясь понять средневековые выражения.

— Да, папа.

— Еще лепешку, доктор Стерн? — бодро поинтересовалась мисс Бродстэрз.

— Нет, спасибо, хотя лепешки превосходные.

Глядя на то, как мисс Бродстэрз суетливо перекладывает чайные ложки, Мод задумалась о том, откуда дочь священника узнала, что именно мужчины делают с женщинами в спальне. Возможно, она тоже когда-то увидела, как собаки возятся в грязи.

В начале «Книги Элис Пайетт» шло много страниц бессвязных молитв, и Мод неделями перепечатывала отцовские черновики, совершенно в них не вникая. Но теперь Элис начала рассказывать историю своей жизни, а это уже было другое дело.

Сначала Мод гадала, как это отец решился давать настолько откровенный текст своей четырнадцатилетней дочери. Потом она осознала — отец не ожидал, что Мод хоть что-то поймет. Она для него была всего лишь продолжением печатной машинки.

Печатая, Мод невольно думала о маман. Как и Элис, маман рано вышла замуж — в ее случае в шестнадцать лет. Как и Элис, маман никогда не разрешали ничего делать самой — она была объектом, с которым что-то делали другие. Ее «отдали» замуж, «разрешали» ей носить красивую одежду — но только если отец это одобрял.

И дело не ограничилось одной лишь одеждой. К своему удивлению, Мод недавно узнала от мисс Бродстэрз, что ее мать звали вовсе не Дороти, как она всегда считала. Маман нарекли в крещении именем Дороте. Отец сменил ей имя после брака. Будто она домашнее животное.