Страница 10 из 20
И вот если так посмотреть, получалось, что наплевать на должности и звёзды. В этом ли счастье и – это ли так уж важно? После увольнения она ведь так и говорила всем, кто с недоверием спрашивал, не обидно ли ей было не получить квартиру, более высокое звание, да и много чего ещё, уходя на пенсию при таком-то стаже работы, причём качественной. Отвечая на эти бестолковые, как ей казалось, вопросы, Лариска всегда вспоминала Василия Ивановича, который работал в отделе, а именно в розыске, внештатным сотрудником. Кто–то привёл его из оперов. Сам бывший опер, давно уже на пенсии, Василий Иванович выполнял разные поручения, в том числе и Ларискины. Она всегда чувствовала хороших людей и всегда с ними дружила. Лично для неё он часто забирал в Бюро заключения судмедэкспертов, так как жил в доме напротив. Там его хорошо знали, он предъявлял какое–то своё удостоверение, расписывался в журнале, и заключение с доставкой в кабинет было обеспечено. Бюро находилось не так уж и далеко от райотдела, но на всё нужно было время, а времени всегда катастрофически не хватало. Для оперов Василий Иванович отбирал объяснения. Да как! Много кому нужно было у него поучиться. Лариска всегда на повышенных тонах эмоционально ставила его в пример участковым и операм, разнося в пух и прах их «трактаты». Объяснения были написаны красивым округлым почерком, без ошибок, но самое главное, в них были ответы на все интересующие на данном этапе вопросы. Когда–то Лариска спросила, почему Василий Иванович ушёл на пенсию всего лишь капитаном при таких способностях, на что получила единственно возможный, по его мнению, ответ: «Ты что, Лариса, это ж такое высокое звание! А сейчас посмотрю на них (имелись в виду опера), как они работают, как с людьми разговаривают…» Говорил он всё это с нескрываемой грустью, хотя на Ларискин вопрос не обиделся, ведь спросила она, искренне не понимая, почему всё так несправедливо. А в жизни бывает справедливо? Зачастую – нет.
Спустя многие годы, Лариска всегда, что–то доказывая, «особо одарённым» или тем, кто едет в бронепоезде или танке, поясняла, что борется за мир во всём мире, отлично понимая, что всего доказать не сможет никогда, но пробовать всё равно нужно. Как потом говорила Ольга: «Ну что, спасаешь мир?» «Спасаю», – уныло или весело, в зависимости от обстоятельств и настроения, отвечала Лариска. А ведь в то далёкое время, несмотря на бесспорно справедливые замечания Василия Ивановича, многие и работали, и с людьми разговаривали, так сказать, в пределах нормы. Да, в то время звание майор считалось очень высоким. Это потом направо и налево стали разбрасывать шайбы – кому надо, кому не надо, кому строго – настрого запрещено, противопоказано. Вот бы увидел весь этот беспредел Василий Иванович.
Где Вы, Василий Иванович? Конечно, это был риторический вопрос. В те далёкие времена ему было, наверное, под семьдесят. Он был сухоньким седым старичком, с уже поблекшими, вероятно когда-то ярко-голубыми глазами, всегда опрятно одетый – в костюме, всегда с галстуком и готовый оказать любую посильную помощь. Безотказный. Говорил Василий Иванович твёрдым, негромким голосом и его всегда хотелось слушать. Дисциплина у него была что надо!
Где вы все, такие, как Василий Иванович, где вы, такие, как Дед? Сейчас такими быть немодно…Сейчас совсем другие ценности, а жизнь зачастую выглядит как в «Королевстве кривых зеркал».
Всё-таки до обеда нужно пролистать тот самый грабёж, а потом – в СИЗО, этого уже не отменишь. Она отпила первые глотки чая, когда вошла её соседка по кабинету Чередникова Наташа, которая жила в остановке от отдела и поэтому всегда приходила позже неё. Запихивая в рот рассыпающееся в руках печенье, хватая на лету крошки, Лариска невнятно промямлила про раскрытый грабёж, а заодно и про банду.
– Ни фига себе! – только и смогла произнести Натали, как пелось в песне, знакомой впоследствии всем и каждому, приземляясь за стол напротив неё, автоматически хватая с подоконника свою чашку, пока вода в чайнике не остыла.
– Говорят там эпизодов… В общем завтра в командировку, да ещё и с кем–то из «верхнего» руководства. Благо ехать недалеко – часа два на машине, как я поняла со слов Митрофаныча, а может и меньше, – продолжила Лариска, погружаясь в чтение сто раз читанного – перечитанного дела. Тем не менее, она не забыла скорчить достойную рожу при упоминании о руководстве, закатив глаза с осыпающейся на щёки «Ленинградской» тушью.
Преступление и правда, как в детективе, думала Лариска, мысленно складывая все картинки и сведения по протоколам допросов и других следственных действий. Таким образом, она потом собирала с Машкой картинки из ставших популярными в Машкином детстве, пазлов. Допрашивала и передопрашивала она всех исключительно сама, не доверяя никому. Если только показания ничего не значили для дела, разрешала, а точнее поручала, это сделать кому-нибудь из участковых или оперативников. Так будет всегда и по её личным большим, да и вообще всем, делам. Вот и пригодилось, а то набьют по принципу «лишь бы было». Чтобы она теперь делала? Позориться перед другой областью ей никак не хотелось, несмотря на невысокое звание и совсем небольшой, четырёхлетний, а на момент совершения преступления, трёхлетний, опыт работы. Лариска довольно ухмыльнулась, вспоминая своего первого учителя – Клавдию Ивановну, которая ещё на практике, в другом райотделе, всегда говорила: «Только сама!» А может и не говорила она этого? Зато личный пример был просто неповторим. Тогда ещё студенткой, Лариска думала, что работать столько часов в день невозможно. Оказалось, что возможно и больше, да ещё как больше, да ещё без обеда и ужина, только на одном кофе. В общем, лишь бы рассказывали, а ты успевала писать, а позже, с приходом напирающего прогресса, печатать на клавиатуре компьютера. Во времена её практики, конечно же, никаких компьютеров не было, только пишущие машинки и то – для особо важных документов. Клавдия Ивановна была худой, с абсолютно прямой спиной, так как в молодости танцевала в каком–то народном ансамбле, с вечной сигаретой во рту, горящими глазами, в больших очках, от чего глаза казались ещё более выразительными, кудрявыми волосами – химией, вероятно. Казалось, что она всегда готова схватить любой материал и расследовать, расследовать, расследовать, параллельно подтягивая всех участковых, оперов, эксперта. Как–то делалось это одномоментно. Лариска так хорошо запомнила это умение, что оно прочно вошло в её личную практику. Главный – это следователь, остальные помогают, должны помогать. А какой у них выбор? За Клавдией Ивановной была закреплена линия квартирных краж, по которым Лариска все годы писала курсовые, а затем и диплом. Периодически Клавдия Ивановна звонила в школу, где учился её младший сын, интересовалась его оценками, удовлетворённо хмыкала и говорила, что на родительское собрание прийти никак не сможет – работает, но всё у неё под контролем. Именно она приучила Лариску, получив материал, читать его «от и до», не пропуская ничего от слова «абсолютно», после чего писать план расследования дела. Как пригодилась эта привычка в вычитке материалов до капли, до самого дна, вплоть до мыслей, сквозивших свозь написанные строки, как пригодился совет уметь слушать, а, главное, слышать людей, выслушивая информацию, которая на первый-то взгляд и ценности никакой не представляла.
Потом, много лет спустя, уже в Управлении, стало требованием писать планы по делам, и Лариска искренне не понимала, что может быть по-другому. Она делала это с первого дня работы. Многие возмущались, объясняя, что записывают всех вызванных на допрос людей на перекидном календаре и не понимали, зачем нужен ещё какой–то там план. Лариска же не понимала при чём тут календарь, на котором можно нацарапать только пару фамилий, да и то зачастую первые буквы. А версии по «висунам», а набор документов, которые она писала, несмотря на то, что её можно было поднять ночью и поинтересоваться перечнем документов по личности, к примеру, малолеток? Без запинки, как молитву, но ведь писала всё равно, сбой в голове всегда допустим, от этого никто не застрахован. А ведь те, кто возмущался, не имели даже приближенной к Ларискиной, памяти. К Клавдии Ивановне Лариска проходила не три положенных месяца преддипломной практики, а скорее все шесть. И это дало свои результаты. Она часто думала, что было бы, если её прикрепили на практике к кому–нибудь другому.