Страница 60 из 64
Я домой не пойду,
Я еще подожду.
Что удастся мне поймать —
Могу кошкам я отдать…
Папаша Зоула начал выходить из себя. Наконец смотался последний рыбачок, и Зоула остался на берегу один. Зло его брало: неужели вся его основательная подготовка впустую?
А время летело прямо сломя голову. Из-за реки доносился через пятнадцатиминутные интервалы бой часов, и каждый раз эти четверть часа оказывались непостижимо короткими. Нет, это невозможно, чтобы время мчалось так быстро! И Зоула ругнулся. Он смотрит на свои часы. Да, они показывают на несколько минут меньше, но большой разницы это все равно не составляет. Папаша яростно дымит, таращит глаза, чтобы не потерять в сумерках из виду кончики неподвижных удилищ и, так сказать, сам считает минуты, не доверяя часам.
Без четверти десять он вздохнул и плюнул. Проворчал с горьким упреком:
— Ничего, придете ко мне когда-нибудь в другой раз. Я тогда вас угощу, нахалы бессовестные.
И стал собираться. А в этом время на шоссе за ним уже наблюдал инспектор. Скрытый в темноте за стволом каштана, он только ждал боя часов, чтобы наброситься на папашу и отобрать у него удостоверение и удочки. Инспектор был уверен, что своего дождется и браконьер от него не уйдет, потому что разве хватит силы оторваться от воды в самое подходящее для клева время у человека, который решил во что бы то ни стало выудить угря? Пусть пойдет несколько минут одиннадцатого: если удочка еще будет в воде — тут всему конец! Инспектор подстерегал рыболова, как рысь…
Без десяти десять папаша Зоула вытащил первую донку. Физиономия у инспектора вытянулась от разочарования. Без пяти десять папаша пошел ко второй. Теперь инспектор уже не прячется, он сдается, так как нет сомнения, что рыбачок — честный охотник, спортсмен. Инспектору даже немножко стыдно. Он радушно направляется к Зоуле, а Зоула, как полагается, останавливается, словно по команде. Но внезапно вечернюю тишину прорезает колокольчик. Один раз, другой, третий — коротко, сильно. Черт возьми, кто-то злобно и крепко дергает леску!
— Клюет! Скорей! — завопил инспектор и, перескочив через низенькую загородку у шоссе, скатился по склону вниз и ринулся за сачком.
Папаша на него даже не взглянул, он согнулся над удочкой, подсек, как надо, и быстро стал сматывать леску. Катушка крутилась с трудом, в воде таилось что-то крупное, что никак не хотело оторваться ото дна.
— Вот бы сом! — выпалил инспектор, подбегая с сачком наготове.
Зоула молчит, знай крутит, сгибается в три погибели и так и сверлит сверкающими глазами темноту над водой. Наконец — бурный всплеск. Рыба заметалась из стороны в сторону, так что даже удилище заскрипело.
— Он! — прохрипел Зоула.
Молчаливую борьбу выдавали только плеск воды да громкое дыхание и ускоренный стук сердец.
— Сом? — шепотом спрашивает инспектор.
— Нет, гришка! А здоровый, гад!
— Крепко сидит?
— Крепко.
— Так тащите же! Скорей!
— Будете меня учить! — усмехнулся папаша Зоула и одним махом выбросил угря на берег.
И тютелька в тютельку в это самое время за рекой часы пробили десять.
Зоула оттянул добычу к самому склону под дорогой, наступил угрю на голову, а инспектор перерубил ему хребет. Они набросились на него, как два разбойника. И вот в эту-то минуту рыбацкого восторга на них упала с шоссе полоса света и раздался строгий официальный голос:
— Ну вот и дождались, граждане, не так ли? Будьте любезны, подойти сюда. Давайте познакомимся!
Сомнений не было: наверху стоял полицейский. Он принял их за браконьеров. Зоула обомлел. Но прежде чем он успел сообразить, что к чему, ответил инспектор:
— Мы-то дождались, а вот вы — нет! Жалко, не так ли?
Поднялся на шоссе, предъявил свое удостоверение и засвидетельствовал, что угорь засекся на удочке ровно без одной минуты десять.
— Знаете, я тоже на этого упрямого рыбачка точил зубы, да зря. Видимо, ему святой Петр покровительствует. Хотя он и сам вполне заслужил этого гада!
Оба подождали, пока рыболов собрал свои манатки и вскарабкался к ним наверх, тут они дружески поздравили его с уловом.
— М-мда… шикарно получилось! — смеялся папаша Зоула, рассказывая об этом на другой день рыболовам, усевшимся там же вокруг него, под Белой скалой. Окончив рассказ в этом товарищеском «клубе», он опять наживил донки на гада, и целая вереница рыбаков на берегу поступила так же, потому что папаша еще раз доказал им, что в рыбной ловле, как и во всяком другом начинании, необходимо проявить упорство, находчивость и приложить все усилия, если хочешь чего-нибудь добиться.
Перевод с чешского Н. Беляевой и Х. Херсонского.
Ганс Иоахим Ригенринг
СНЕЖНЫЙ БАЛ С ДУХОВЫМ ОРКЕСТРОМ
Собственно говоря, я собирался отдохнуть. Но она была очаровательна.
Мы завтракали за одним столом. Мы ели булочки из одной хлебницы. Я влюбился натощак, а это все равно, что рюмка коньяка на пустой желудок. Нежные колокольчики наших душ оказались настроенными в унисон. Обо всем у нас было одинаковое суждение.
О погоде. О железной дороге. О ценах в гостинице.
Это было прекрасно.
А потом она спросила, не занимаюсь ли я спортом. «О, да, — ответил я, — конечно!»
А зимним спортом? Зимним? Конечно, почему нет? Я ведь понимаю, современные девушки предпочитают мужчин-спортсменов.
— Извините, — сказала она после завтрака, — мне нужно тренироваться.
Я спросил швейцара:
— Кто эта девушка?
— Подробностей не знаю, — прошептал он доверительно, — она только вчера приехала. Но я слыхал, — его голос прозвучал еще доверительней, — она чемпионка округа или что-то в этом роде.
Этого только не хватало! Никогда ей не понравится такой неспортивный человек, как я.
Я решил плюнуть на отдых и заняться спортом. Коньки мне показались лучшим средством передвижения по любовной гололедице. Ледяные дорожки в этот предобеденный час были удивительно скользкими. Их, наверное, заново натерли воском. Первые часы я провел преимущественно в сидячем положении. Потом я приземлился несколько раз на живот. И все это без предварительных упражнений! К полудню я уже понимал, как чувствует себя карась, которого готовят к обеду.
Она спросила меня, что делал я до обеда.
— Я тоже тренировался, — объяснил я со скромным величием, — надо сохранять спортивную форму.
Ее улыбка, как бальзам, действовала на мои синяки. Я решил быть жестким, как мясо на моей тарелке.
Новые знакомые показали, как на льду выписывают коньками восьмерку. Мне удалось добраться только до половины восьмого. Лед действует, как вино. Он лишает чувства равновесия.
Мои ноги двигались одновременно, но в совершенно противоположных направлениях. Мой центр тяжести переместился на затылок.
Вечером я узнал, что ее зовут Ренатой. Контрабас в оркестре играл так, что таял снег. Таяли и наши сердца.
На следующий день дело пошло лучше. Я сделал новые шаги, вернее говоря, новые «проскользы» вперед. Раньше я с необычайным уважением относился к канатоходцам, но что стоит танец на проволоке в сравнении со скользкой поверхностью льда! И у тебя нет даже шеста для баланса.
Я знал, мне понадобится много времени, чтобы отдохнуть от отпуска.
На третий день произошло нечто ужасное. В тот самый момент, когда я собирался исполнить кривую без происшествий, у края катка показалась Рената. Она весело махнула мне рукой. Я ответил. Но слишком сильно. Коньки пошли вперед, я взмахнул руками в поисках равновесия — и упал в объятия Ренаты.
— Какой вы бурный! — сказала она и покраснела.
Я извинился и сказал, что потерял равновесие.
— Мне тоже так кажется, — улыбнулась Рената и покраснела еще больше.