Эстеты из Кукановки

— Цельными днями этим проклятым домином об стол колотится, — негодовала она. — Нет, чтобы за коврами или сапогами в череду постоять и какую десятку к пензии добавить себе.

— Бесхозяйственник! — вторила ей бабушка Зельц. — Мог бы и старинную мебель реставрировать. Она сейчас в моде. Тут уж не десяткой пахнет… Вы бы побеседовали с ним, Серафима Игнатьевна. Мне кажется, он к вам прислушался бы.

— Ну, что вы! — поднимала брови бабушка Люберецкая. — Нашли собеседника! Этот… Охримов… Арканов… ограниченный человек, о чем мне с ним говорить? Мне люди без интеллекта неинтересны.

Раскритиковав таким образом «жениха», бабушки переходили к обсуждению других злободневных вопросов…

Как-то в сентябре к моей сестре Татьяне (она жила в том же дворе, что дед Архипов и три бабушки) приехала в гости свекровушка Анисья Федоровна, терская казачка, с-под славного города Кизляра. Еще нестарая, статная вдова, с коричневым, во всю щеку румянцем. Вообще-то она постоянно проживала в станице, а в Москву наведывалась лишь в гости, повидать внука Аркашку, которого без памяти любила.

И сын, и невестка не раз уговаривали ее перебраться к ним на постоянное жительство, но она не соглашалась.

— А мне ни к чему. — У меня от птицефабрики пенсия, хата своя. Огород. Помидоры — с махотку величиной. Арбузы — во! Больше двух штук в чувал не влазит. А в Тереке у нас сазаны — во!

Но гостила у сына Анисья Федоровна с удовольствием. Нянчилась с внуком, стряпала и вообще вела дом. С невесткой она ладила прекрасно.

В один ясный, солнечный день, когда она колдовала у газовой плиты, Аркашка играл во дворе в Фантомаса. Натянув на голову старый чулок, он не заметил торчавшую из земли железяку, зацепился коленкой и заблажил на весь двор, призывая бабаню. Тут к нему подоспел дед Архипов, томно сидевший на скамье в ожидании партнеров для домино.

— Я за бабаню! — рявкнул он и поднял Аркашку на плечи. Тот моментально стих и огляделся. Понравилось.

— Дед! Неси меня домой, а то ухи буду щипать.

— Ишь, разбойник! — захохотал дед. — А куда несть-то?

— В третье парадное! — скомандовал Аркашка. — А потом скажу.

Так и отволок Емельян Петрович толстенького, увесистого Аркашку на шестой этаж. Правда, имелся лифт, но ехать на шее деда было куда занятнее. Когда Анисья Федоровна открыла им дверь, мальчишка хохотал во все горло, стараясь отвинтить от дедовой потылицы большую черствую бородавку.

— Заходите, сосед, да садитеся за стол, — пригласила «бабаня», — а он и сам спихнется, когда ему надоест.

Но Аркашка приземляться не спешил. На шее деда он чувствовал себя удивительно уютно. Слез он только тогда, когда ему понадобилось уединиться.

Анисья Федоровна угостила деда чудными тыквенными пирогами; чаем с ажиновым (ежевичным) вареньем. Дед сидел непривычно благостный, размякший и умильно улыбался. Впервые в этот вечер он пропустил сеанс игры в домино.

На другой день он смастерил Аркашке пистолет, который стрелял горошинами, купил ему шоколадного зайца и, подготовив таким образом почву, закинул удочку:

— Попроси свою бабаню, чтобы шла за меня замуж. Я тебе тогда вертолет сделаю.

Не желая брать на себя какие-то непонятные обязательства, Аркашка сказал:

— А ты сделай вертолет так, без бабани.

— Ловко придумал! — ухмыльнулся дед. — С каких это щей я для чужого мальчишки буду стараться? Вот если мы с бабаней поженимся — я буду тебе настоящий дед.

— А сейчас ты мне кто?

— А сейчас никто. Вашему забору двоюродный плетень.

Поразмыслив, Аркашка пришел к выводу, что в этом предложении что-то есть. Дело в том, что у Аркашки была некомплектность родичей: множество бабушек и полный дефицит в дедах. Как этот пробел восполнить — Аркашка не знал. Не имел опыта.

Не дождавшись помощи от Аркашки, дед Архипов, расхрабрившись, сам сделал Анисье Федоровне «пропозицию». Казачка от души посмеялась и завела свою песню об арбузах, сазанах и прочих богатствах родной станицы. В общем, дело не выгорело.

Узнав, что дед остается «двоюродным плетнем» и вертолета не будет, Аркашка взревел, как леопард, и ревел до самой ночи. Ничего не добившись этим, он изменил тактику.

— Бабанюшка! — завопил он, выйдя утром на балкон. — Иди замуж за деда Емельяна, а то прыгну вниз!

Прыгнуть он, конечно, не прыгнул, но суматоха была изрядная.

Вечером был предложен другой вариант.

— Иди замуж за деда, — канючил Аркашка, — тогда буду ноги мыть.

— Иди замуж за деда, тогда буду кашу есть. И в грязь не полезу. А не выйдешь — всегда буду писать мимо горшка…

— И что ты нашел в нем пленительного? — возмущалась его мать. — Вот полюбился хрыч!

— Вот и нашел пленительного, — ныл Аркашка. — А чего у меня ни одного деда нет? Одни бабушки.

Тут вмешалась я.

— Господи! — сказала я сестре. — Мальчику нужно мужское общество. Отец-геолог — это почти не отец. Вы с ним вечно рыскаете в поисках всяких ископаемых. Я вас не корю: на то вы геологи. Но и в его положение нужно войти. Если Анисья Федоровна примет предложение, переедет к деду — и тогда сам собой отпадет вечный вопрос — с кем оставить Аркашку, когда вы уедете в экспедицию. Они будут его пестовать в четыре руки.

— Он напестует, — мрачно проворчала сестра. — Одним козлятником во дворе будет больше, вот и все…

— Ну, сестрица, — сказала я, — идеальных женихов для нас еще никто не наготовил. Даже у лучшего из мужчин обязательно найдется какой-нибудь изъян. А наше женское дело — сгладить этот изъян. Один скульптор на вопрос — как он добивается совершенства, ответил: беру глыбу мрамора и отсекаю все лишнее.

— От деда Емельяна слишком много придется отсекать.

— Ну и что? Конечно, повозиться с ним придется, — увещевала я, — но ведь в конце концов Аркашке нужно спасибо сказать. Ему нужен дед — и он нашел его сам. Почему бы и не побаловать ребенка немножко? Он ведь у вас один. К тому же он не просит купить ему очковую змею или Останкинскую телебашню. А мог бы! Мы его повадки и потребности знаем.

…Вскоре после этого разговора меня пригласили на смотрины. Дед Емельян выглядел потрясающе: при галстуке, чисто выбритый, благоухающий одеколоном «Джамбул» он походил на Резерфорда и Станиславского разом. Вручая своей избраннице букет гладиолусов, он, севшим от волнения голосом, просипел:

— Не велите казнить, окажите милость…

Анисья Федоровна побледнела, потом побагровела и потом произнесла совершенно загадочную фразу:

— Я для ребенка все сделаю. Себя не пожалею. Мальчик ни в чем не виноватый, почему он должен без деда находиться?

Мы ничего не поняли, но кому было нужно — тот понял. Зардевшись, дед Архипов брякнул на стол бутылку сладкого шампанского, и тут же Аркашка очутился у него на шее.

— Дед! Ты мне родной плетень? — спросил он.

…Примерно через недельку я снова навестила своих родичей, и во дворе увидела странную картину: дед Архипов обивал доминошный стол линолеумом. А Аркашка благоговейно подавал ему гвозди.

— Здрасьте, Емельян Петрович. Это зачем? — спросила я.

— Чтобы, значит, не так грюкали — ухмыльнулся дед. — Супруга моя, знаете, привыкши к сельской тишине и покою…

— Приходите ко мне в гости, — пригласила я, вспомнив, что у меня давно просит починки секретер, — с супругой, и вот с этим… пострелом.

— А его зачем? — подмигивая, сказал дед. — Я ему как есть никто, вашему забору двоюродный плетень.

Аркашка разинул было рот, чтобы завопить, но дед мгновенно перестроился:

— Я пошутил, Аркаша! Я тебе как есть дедушка. Бабушкин муж, стало быть. Разве будет тебе двоюродный плетень вертолет делать? А? Пойдемте в горницу (это мне), там моя хозяйка вареники с картошкой лепила, мы прямо к столу. Вот еще три гвоздочка забью — и пойдем.

Я присела на скамеечку, где уже восседали три бабушки. Они втихомолку комментировали события.

— Это просто мезальянс, — шептала бабушка Люберецкая. — Недалекая женщина. Никакого интеллекта. Что он в ней нашел?