Эстеты из Кукановки

А потом к нам пришла бабушка Тася. Няня.

Но о ней — особо.

К нам пришла старушка. Уютная, мягонькая. В ситцевом платочке горошком и с тонким серебряным колечком на сухоньком пальце. От нее пахло ванилью и липовым медом. Она еще с порога спросила:

— А где тут оно? И кто оно: девочка, али парнишка?

Узнав, что Аркашка — это Аркашка, она заулыбалась:

— Вот и славночко. Во молодец какой! А ну, покажь ноги! Славные ноги. А плечи? А повернись-ка спиной, малец!

Она ощупывала и мяла Аркашку, будто собиралась жарить из него шашлык. Потом выпустила и сказала:

— Ладно. Вы, папа-мама, ехайте куда вам надо. Все будет путем. Все будет кругло, говорю. Главное — малый хорош. Крепенький, как грибок. С него будет толк.

Но тем не менее Кульковы, памятуя о «предыдущем ораторе», все же попросили меня приглядывать хотя бы изредка за уютной старушкой. Мало ли что… Оставили мне ключи от квартиры, чтобы я могла нагрянуть врасплох.

Я и нагрянула как-то вечером. Тихо открыла дверь передней и еще с порога услышала голос старушки:

— Ах, ты, разбойник! Ты что же это делаешь? А? Да разве можно так драться? Разве я этому тебя учила? Ах, непутевый какой! Ты же сейчас мог беды наделать, человека покалечить…

«Интересно, с кем это дерется Аркашка?» — подумала я, и шагнула в комнату. Но ничего ужасного я не увидела. Ко мне, как и всегда, ринулся мой племяш, живой и невредимый. Кроме него в комнате была только бабушка Тася. Она сидела перед телевизором и тоже не дралась.

— Что тут у вас? — спросила я. — Балует малец?

— Куды там балует! — с явным неудовольствием сказала старушка. — Такой сонный парнишка, прямо телепень. Ничем его не расшевелишь. Дремлет на ходу.

Я уходила с неразрешенным вопросом: на кого сердилась бабушка Тася? Кого честила разбойником и непутевым? И я решила все же докопаться — в чем тут дело?

В такой же тихий вечер я снова тихонько подошла к знакомым дверям. И снова бесшумно вошла в квартиру. И снова услышала непонятное:

— Вот безобразник! Ты что это человека за рукав хватаешь? Не положено хватать. За это тебя сейчас накажут… Ну, скажи, вроде он первый раз шайбу увидел!

Я вошла. Бабушка Тася и Аркашка сидели у телевизора и смотрели хоккей. Старушка была так увлечена, что не слышала моих шагов. Что касается Аркашки, то он не дремал, как телепень, а смотрел на экран во все глаза и даже повизгивал от удовольствия. А нянька комментировала игру с редким знанием дела:

— Ну, ну, голубчик, влез в положение вне игры, да еще руками разводит, удивляется. Ничего, голубчик, сейчас судья высадит тебя на две минутки… Ух ты, во какие дела! Да ты что ему в ухо клюшку суешь?! Ну, погоди, я до тебя доберусь еще! Не поленюсь, съезжу в выходной, отругаю… Гляди, Аркашенька, смекай. Видишь, никто его не трогал, сам упал, лежит теперь, косоротится… Нечего, нечего, вставай, притворяшка!

— Таисья Петровна! — сказала я, и услышала нечто совсем неожиданное:

— Погодьте чуток, через три минуты второй период кончится. Это же подумать — какой счет, три — ноль! Совсем обезручили и обезножили. Как паралитики играют!..

Третий период смотрели вместе. Армейцы выиграли со счетом 5:1. Бабушка Тася повеселела, а глядя на нее радовался и Аркашка. Он хихикал и повторял: «Плитволяшки, палалитики!»

— Как вы бурно болеете! — заметила я. — Да еще за ЦСКА. Ну, добро бы еще за «Спартак», я бы поняла. Но…

— А я вовсе и не болею за армейских, — сказала бабушка Тася. — Я наблюдаю, как Витька да Санька играют.

Я обомлела. Так фамильярно старуха называла двух лучших хоккеистов прославленной команды! Звезд нашей сборной! Жива не буду, а узнаю, в чем тут дело!

Но вот и жива осталась, и узнала, в чем дело. Бабушка Тася все рассказала откровенно, и даже с удовольствием. Тут же, за чаем, мне было поведано, что она, Таисья Петровна, воспитала и Витьку, и Саньку. Да и не только их. Оказывается, наша «ситцевая старушка» вынянчила еще с десяток спортсменов, которых сейчас знает весь мир. Я рот разинула от удивления. Как же это получилось?

— А так. Первый-то питомец Гришка был. И такой оказался урод! Бывало, не пил, не ел, не спал, ежели с ним мяча не погоняешь. Ну, я тогда помоложе была, самой стало интересно мяч пинать, да в ворота загонять… А потом Гришкин брат Валерка подрос, с ним тренировалась. Тоже лихой спортсмен получился. А там у Гришки сын народился, вот этот самый Санька. Теперь-то, как он медалями обвесился, его все знают. А ведь играть то я его научила. Ему тогда не то пять, не то шесть было… А там и пошло. Меня только и приглашали в спортсменские семьи.

— Скажите на милость! Значит, вы по специальности — няня-тренер?

— А вот однажды у меня проброс получился. Как раз перед Аркашенькой пригласили меня к девочке Кате. Ну, и что, если и девочка? Это даже интересно. Стала я с ней заниматься, а родители — на дыбы: мол, футбол-хоккей не девчачье дело. Я и ушла. Не стану, говорю, на таких условиях. Я могу, мол, дисквалифицироваться… А девчонку жалко. Такая ладная была! Ножки крепенькие, реакция — Блохин, да и только. А теперь не видать Кате большого спорта!

И она подперла щеку рукой с самым горестным видом. Аркашке явно стало ее жаль.

— Баба Тася, а у меня какая реакция? — спросил он. — Ты давай, обучай меня поскорее. Мячик у нас есть, а клюшку купим в магазине.

— А что твои папа-мама скажут? Они, может, хотят, чтобы ты на скрипочке играл и арифмометр крутил? И тогда они меня увольнят.

Аркашка взвыл так, что у меня волосы на голове зашевелились.

— Не надо травмировать ребенка, Таисия Петровна, — попросила я, — пусть он сначала поступит в нормальную школу. Спорт вообще дело неплохое. Я сама люблю иногда в преферанс перекинуться. А когда придет время — посмотрим, к какому виду спорта у него склонность. Вы же сами говорили, что он телепень. Так, может, он будет шахматист или шашист… на стоклеточной доске. Или…

— Шиш-шист, — невежливо сказал Аркашка, — тетка Лелька, посмотри, как я научился падать! — и он брякнулся на пол. Таисья Петровна смотрела на него с восторженным умилением. Аркашка поднялся и попросил кушать. Я успокоилась.

Бабушка Тася приобрела над Аркашкой неограниченную власть. Стоило ей пригрозить, что не даст смотреть матч Спартак — Динамо, или Арарат с венграми — мальчишка становился шелковый.

Я уехала в командировку. На душе у меня было спокойно.

Вернулась я, когда Кульковы уже были дома. С трепетом переступила знакомый порог. «Как-то идут спортивные баталии? А, может, бабку уже «увольнили»?

Но родичи встретили меня приветливо и радушно.

— А где Аркашка? — спросила я вроде бы беззаботно.

— Где? — усмехнулся Анатолий. — На стадион пошли. Сегодня же наши с немцами играют. Бабке два билета прислал кто-то из ее питомцев. Бабка просто уникум! Обещала и мне достать билет на следующий матч… Ты знаешь, а она ведь и до сих пор их жучит. Я сам слыхал, как она по телефону выдавала, ты мол, Витька, плохой дриблер, а ты, мол, Санька часто на скамье штрафников сидишь. Как, мол, штаны еще не протер! А кого-то еще причесывала за то, что мяч передерживает. Ну, прямо судья международного класса! Пойди, погляди, что у них там в комнате делается…

Я вошла. На стене, над Аркашиной кроватью висела клюшка. Она была сплошь испещрена автографами и исписана. Прославленные хоккеисты страны желали Аркадию Кулькову успехов в спорте и надеялись, что он будет в числе тех, кто примет эстафету от нынешних корифеев.

Я вышла из комнаты на цыпочках.

ДВОЮРОДНЫЙ ПЛЕТЕНЬ

Дед Архипов вдовел уже давно, а со вторым браком у него не вытанцовывалось: незамужние бабушки микрорайона его начисто забраковали.

Вечерами, сидя во дворе на лавочке, сколоченной руками того же деда Архипова, бывшего краснодеревщика, ныне пенсионера, они с удовольствием перемывали ему косточки. Бабушка Сидорова специально для него изобрела слово «шалдырник».