Эстеты из Кукановки

— Бог с ним, — отвечает Антон. — Зато, Аркашка, какая толпа собралась!.. Нет, Аркадий, в наше время обратить на себя внимание — это не так просто.

Другой раз он выкрасил волосы в лиловый цвет и в таком виде отправился за хлебом. Толпа была несколько поменьше, чем в первый раз, и никто Антошку не бил. Правда, кассирша сначала перепугалась, но потом все же чек ему выбила, и хлеб он купил.

Его мысль неустанно работала в поисках разных идиотских новаций. И он нашел для себя «золотую жилу» в старых дореволюционных журналах, которых у старухи соседки было великое множество. Однажды в «Синем журнале» (такой действительно, выходил) он наткнулся на фотографию артистки кабаре Изы Изабо. У нее на ноге был браслет с яшмой, а на шее — живой уж. Какой-то болван с восторгом писал, что ужа она носит в жаркую погоду для прохлады.

На другой день Аркашка вышел на улицу не в джинсах, как обычно, а в шортах. На левой ноге — ручные часы.

Надо сказать, внимание он на себя обратил. Но очень дорогой ценой. Каждый встречный-поперечный считал сбоим долгом спросить который час.

И надо было отвечать, иначе вся идея шла насмарку. Антону приходилось то и дело нагибаться к своей левой ноге. Когда ему надоело — он попробовал задрать ногу к носу, но получилось совсем ерундово: он шлепнулся на асфальт и здорово расшибся.

Дома, когда я, массируя ему нижнюю часть спины, ругал его на все корки, он изрек:

— Часы на ноге — это анахронизм.

— Конечно, — поддержал я. — Привяжи к ноге аквариум.

— Я на Тишковском водохранилище видел одного, — продолжал Антон, — у него на шее висела во-от такая блямба. Я спросил, что и зачем. Он ответил, что это бегемотный зуб. И что этот зуб — омлет.

— Какой еще омлет? Наверное, амулет. Да и зуб скорее всего свинячий. Вытащил из студня, просверлил дрелью дыру и повесил… А вообще я слышал, что вот такие фортели выбрасывают неполноценные люди, если они чем-нибудь недовольны. Так сказать, в знак протеста.

Антон подумал и заявил:

— И я.

— Что и ты?

— И я в знак протеста.

Тут я встал в тупик.

— Вот так номер! А тебе с чего протестовать? Чего тебе не хватает? Тоже протестант объявился. Адмирал Колиньи.

— Мало ли. Если хорошо поискать — найдется. Билетов в «Современник» не достать. Джинсов с колокольчиками в продаже нет. А тут еще «Спартак» огорчил, кубок прошлепал… Нет, Аркашка, у меня очень даже много поводов для протеста.

Я плюнул, и уже хотел идти домой, как он завопил:

— Ай, погоди, не уходи! Посмотрим еще один журнальчик!

— Небось, конца прошлого века? Спасибо.

— Этого месяца, — ухмыльнулся Антон, — я его нашел в урне возле гостиницы «Националь».

В этом журнале его поразила дева с огромными, как желуди, зубами, и ногами, похожими на две кочерги. Возле девы стоял павлин, который растаращил свой хвост на всю страницу.

— «Самая оригинальная женщина года», — прочитал Антон. — Стенографистка Лиз Смит в знак протеста против классической музыки купила в рассрочку павлина и выучила его кричать «Долой Баха и Бетхо!» И полиция ничего не может сделать: ведь кричит не Лиз, а павлин. А он за свои поступки не отвечает.

— Вот и прекрасно. Купи и ты павлина и выучи его чему-нибудь. Вот толпа соберется!

— А где мне взять такую птицу, — забормотал Антон, — чтоб распустивши пышно хвост…

— Вместо павлина сойдет индюк, — предложил я, — будет не так эксцентрично. К тому же дешевле.

Через три дня раздался телефонный звонок:

— Приходи. Нашел, — и Антошка повесил трубку.

Он сидел в дворовом скверике и притворялся, будто читает книгу на испанском языке. Левая лодыжка у него была забинтована. В самом дальнем углу скверика, привязанные за ноги к кусту сирени, гуляли индюк и индюшка, серые в крапинку. Вокруг них стояла ватага ребятишек: они кормили птиц печеньем, а те кричали на разные голоса.

— Цюк-цюк-цюк! — жалобно говорила индюшка.

— Блы-блы-блы! — солидно отвечал индюк. — Блы!

— Твои? — спросил я.

— Мои, — застенчиво признался Антон.

— А почему так далеко привязал? Еще украдут.

Он с тоской поглядел на забинтованную ногу.

— Кто их украдет, гадов. А клювы у них, подлых, как шилья.

— Цюк-цюк-цюк! — обиделась индюшка.

— Блы-блы! — утешил ее индюк.

— А ну, старичок, пошли домой, — предложил я. — Там поговорим.

Антон встал, вытащил из под себя мешок, отвязал птиц и ловко увертываясь от клювов, засунул в мешок. Понесли мы эту ношу вместе.

— Потом надо будет вернуться, убрать за этими гадами, — вслух подумал Антон. — А то еще оштрафуют. Как вчера.

— Цюк-цюк! — горестно застонала индюшка.

— Я вот тебе дам «цюк-цюк!» — Антон хватил по мешку кулаком. — У, п-подлая. Всю душу вымотала.

Свалив мешок не развязывая на балконе, Антон рассказал историю своего приобретения. Купил он индюков в деревне Барановке у сектанта. Кивая сентиментально носом, сектант уговорил Антошку взять обоих, ибо разлучать супругов противно природе. Цену он заломил — Антошка влез в долги.

Но это было только начало. Первый раз Антона оштрафовали еще в поезде, за антисанитарию. Потом — на улице. Затем начались утренние скандалы: соседи были крайне недовольны цюканьем и блыканьем, которыми индюки встречали свет зари.

Мне стало его жалко. Все-таки друг, хоть и дурень.

— Есть выход, старикашка! — бодро воскликнул я. — У нас под Серпуховом живет знакомая тетка. Пеламидина. Агафия.

— Только если ей платить за содержание — не выйдет, — предупредил Антон. — Денег у меня — ни шиша. Все на них потратил.

— Блы-блы! — подтвердил индюк. — Пф-ф! Ф-ффы!

— Сейчас драться начнут! — ужаснулся Антон. — Он перед дракой всегда так фыркает.

— Пижон ты, старик! — сказал я. — Давай еще мешок, мы их рассадим.

…На другой день мы уже сидели у тетки Пеламидиной и ели вишни. Она с явно фальшивым неудовольствием согласилась принять Антошкиных питомцев.

— Уж такой у меня клятый характер, — сокрушалась она, — ну, никак не могу добрым людям отказать…

В пятницу Антон явился ко мне неузнаваемый. Никаких амулетов — ни на ногах, ни на шее. Чистенький, наглаженный, пахнущий одеколоном «Пальма». Но я вроде бы этого не заметил.

— Старикашка! — воскликнул я, радостно тыча ему под нос газету, — интереснейшая статья о хатха-йогах! У них появилось новое течение: ловят рыбу в реке прямо зубами. Вот дают мужики йоги! Как тебе это? Одобряешь? Если да — начинай пока не поздно. А то и у нас разведутся эти рыбохваты, и тебя на их фоне никто не заметит.

— Ладно тебе, — мирно заметил Антон. — Давай завтра на рыбалку.

— Зубами будем ловить? — осведомился я. — Да, старичок, чуть не забыл. Тетка Пеламидина просила забрать индюков. Говорит, что очень дорого стоит кормежка. Оказывается, их, паршивцев, нужно гурьевской кашей кормить. И грецкими орехами. Что же ты ее не предупредил?

Антон как-то сразу увял и схватился за воротник. Я немножко испугался, что у него будет шок, и сыграл отбой:

— Да я пошутил, Антуан. Я ее и не видел, тетку-то. Успокойся. Пойдем кашу варить для рыбалки.

И Антон понемножку отошел. Даже улыбнулся.

…Я не знаю почему, но синдром исключительности у него исчез начисто. Будто и не бывало. Вот только при упоминании об индюках он вздрагивает. Но, думаю, и это пройдет. Собственно, бояться ему нечего! Ведь индюшачье мясо стоит дороже любого другого. А тетка Пеламидина — особа весьма практичная.