Страница 8 из 29
— А теперь перейдем к письмам… — Паркер подошел к письменному столу. Джо пошел за ним и остановился напротив покойного.
Гордон Бедфорд наверно, был великаном. Его плечи закрывали почти всю поверхность стола, а пальцы свисающей правой руки, под которыми на полу лежали осколки маленькой чашечки с золочеными краями, скорее напоминали пальцы боксера-тяжеловеса, чем ученого. Когда Паркер с некоторыми усилиями поднял голову и плечи мертвеца, Джо вздрогнул. На лице сэра Гордона была та таинственная и страшная гримаса, которую еще Гиппократ тысячи лет тому назад назвал ироничной улыбкой смерти. Очевидно, яд подействовал молниеносно.
Шеф полиции осторожно прислонил тело к спинке кресла. На секунду Джо показалось, что мертвый хозяин дома сейчас громко захохочет. Но неподвижные искривленные губы не шевельнулись.
Паркер показал пальцем на лежащий на столе лист.
— Это я нашел сразу… — сказал он. — Здесь уже все сфотографировано и со всего сняты оттиски, поэтому мы можем свободно брать каждую вещь в руки. Бери и читай.
Алекс взял и прочел:
«Есть в моей жизни дела, которые нарастали долго и стали причиной данного шага. Возможно, что они никогда не выйдут на поверхность. В этой области мало что становится известно людям незаинтересованным. Впрочем, вдаваться в подробности большого смысла не имеет. Люди, которых я мог бы назвать, с легкостью подтвердили бы правду, содержащуюся в этом письме, но они этого никогда не сделают, и никто не заставит их себя выдать. Никто и никогда не сможет их обвинить. Но правда одна: я родился в честной семье, мои родители и деды были людьми безупречными, и сам я начал жизнь как человек честный, и хотел остаться таким до конца. К сожалению, я поддался искушению. Уже тогда я хотел покончить с собой. Я знал, что не смогу лгать так легко, как другие. Но мне не хватило смелости. А потом, когда я понял, что совершенное преступление смыть уже невозможно, я стал погрязать все глубже и глубже. Моя замечательная репутация мне только помогала. Казалось, что я последний из тех, кого можно заподозрить в недобросовестности и взяточничестве. А однако, я делал это потом с непонятной мне самому страстью, как будто думал, что одно пятно сотрет другое. Может быть, я считал, что таким способом научусь быть циничным? Что в конце концов забуду, что же такое — мои поступки? Но я не забыл. Решение, которое сегодня я должен привести в исполнение, созревало во мне давно. Оно не является для меня чем-то новым, хотя для многих моих знакомых и товарищей по работе будет, наверное, большой неожиданностью. Нет, я не «финансовый Катон». Я даже не обыкновенный честный человек. Я предавал свою страну и свое доброе имя многократно ради барышей. Этого ничем не смыть. Но, признаваясь в ужасной правде за минуту до смерти, я надеюсь, что, может быть, Господь Милосердный простит мне хоть малую часть моей вины, а люди, которые мне так доверяли и которых я так сильно обманул, поймут, что я не был совсем плохим. Я сам себе выбрал наказание… Пусть судьба моя будет предостережением для тех, кто думает, что деньги являются движущим мотором и целью всего в этом мире, самом трудном из миров. Чистую совесть нельзя купить ни за какую цену. До свидания, моя дорогая Сильвия. Ты была светлым лучом в моей жизни. Была чистой, верной и честной, в сто раз лучше, чем я. Пишу «до свидания», потому что верю, что мы встретимся когда-нибудь еще там, куда не долетает эхо человеческих слабостей, а долгое раскаяние искупает все вины. Только бы так было! Это единственное, что меня утешает: жажда увидеть тебя на том, лучшем свете. Пусть твоя большая душа и большая честность найдут хоть немного жалости и снисходительности для другой души, не такой чистой и не так стойко сопротивлявшейся соблазнам этого света. Умоляю тебя об этом. Твой на веки веков Гордон».
Алекс сложил лист и осторожно положил его на письменный стол.
— И что ты об этом думаешь? — спросил Паркер, аккуратно засовывая письмо в большой белый конверт, который вынул из бокового кармана пиджака.
— Оно такое чувствительное и банальное, что могло бы быть подлинным… — пробормотал Джо. — «Чистую совесть нельзя купить ни за какую цену…» Очень правильно, хотя ужасно плохо написано…
Он окинул взглядом кабинет. Повсюду были бабочки: с распростертыми крылышками, со сложенными, будто отдыхающие, большие и маленькие, темные и неожиданно яркие, изображающие полет, наколотые на булавки, мертвые и неподвижные, как…
Он медленно перевел взгляд на письменный стол.
— Тело находится именно в том положении, в каком было найдено?
— Да. Если и будут какие-нибудь минимальные изменения, то у нас есть фотографии, и мы можем внести коррективы.
Джо обошел стол и посмотрел вниз, скользнув взглядом вдоль вытянутой руки умершего. Под ней лежала разбитая чашка со следами кофе. С другой стороны тела, на полу, валялись осколки разбившегося блюдца.
— Как ты думаешь, что произошло? — Алекс опустился на колени, понюхал чашку, а потом указал на блюдце.
— Как что? — Паркер пожал плечами. — Скорее всего, он держал в руках блюдце, на котором стояла эта чашка, как делают многие люди. Когда он выпил кофе, смерть наступила мгновенно. Чашку он в это время держал в правой руке, а блюдечко на ладони левой.
— Да… Ты прав. — Алекс кивнул. — Поэтому чашка упала, когда он выпустил ее из остывающей руки, а блюдце просто соскользнуло у него с колен… Вот тут есть след капель пролитого кофе, — он показал на брюки умершего. — Да… — Он обошел кресло еще раз и осмотрел все снова. — Должно быть, так оно и было… Интересно…
— Больше всего мне интересно, почему тебе не интересно прочесть второе прощальное письмо самоубийцы?
— Как это? Интересно, и даже очень! — Джо поднял брови. — Но еще больше меня интересует, что здесь произошло. Тот первый лист был напечатан на машинке, даже подпись была напечатана. Это та машинка?
— Да. — Паркер кивнул, подошел к маленькому столику и легко ударил по одной из клавиш. — Это «Ундервуд», купленный полгода тому назад и находящийся всегда в распоряжении всех домочадцев. Оба письма написаны на нем. То, второе письмо я нашел здесь… — Он подошел к столу и поднял лежавшую на нем открытую книгу. Под ней находился сложенный вдвое листок бумаги. Паркер молча подал его Алексу.
«Больше выдержать я уже не могу. Я стою на пути двух любящих друг друга людей, так ценимых и уважаемых мною. Если я не уйду, то стану виновником трагедии, которая протянется через всю их жизнь. А поскольку их счастье кажется мне гораздо более важным, чем моя жизнь, то, размышляя о них и о себе, я нашел единственный выход, представляющийся мне возможным. К сожалению, я не смог бы жить без той одной, единственной женщины, которую полюбил в жизни. Любимая, не гневайся. Прости мне этот шаг. Пойми, что здесь я страдал бы непрестанно, глядя на вас. А там будет только пустота и тишина… Страшно подумать, что больше я уже никогда не буду держать тебя в объятиях, Сильвия, единственная моя. Но судьбу еще никто и никогда не обыгрывал. Видимо, так и должно быть. Спокойной ночи. Да хранит тебя Господь. Думай обо мне иногда. Это все, о чем я тебя прошу. Я любил тебя так, как никогда никто никого. Спокойной ночи — навсегда».
Джо дочитал и отдал письмо Паркеру, тот всунул его в конверт, в котором уже лежало письмо № 1.
— Да… очень занятно…
— Меня это смешит немного меньше… — пробурчал Паркер. — Ты, по крайней мере, понял хоть что-нибудь из этого?
— В лучшем случае сэр Гордон похож на человека, который желал совершить самоубийство и старался выбрать себе для этого наиболее эффективный повод. Пока что он предложил нам два: угрызения совести и разочарование в любви. Жаль только, что он предложил их нам одновременно. Кроме того, меня интересует, как можно писать такие экзальтированные, скажем, письма на машинке?.. А ведь умел же он писать пером…
Он подошел к столу и еще раз приподнял открытую книгу, из-под которой минуту назад Паркер вытащил письмо № 2. Внутри книги, у корешка, лежало незакрученное вечное перо.