Штамповка 2067

Что сказал Мертвяк

Он не пришёл. Люди сочатся по тротуару как кровь из открытой раны, но лысая голова Алекса так и не появляется. Мои нервы гудят от адреналина, а его всё нет.

В чём дело? За ним следят, его взяли в оборот? Или он уже в каком-нибудь подвале, и из него битами выколачивают всё, что ему известно? Тогда за мной уже наверняка выехали.

Мой взгляд впивается в лица прохожих. Сквозь поры, прыщи, шрамы, татуировки я пытаюсь разглядеть их мысли, увидеть намерения в лживых зеркалах глаз. Револьвер нервно подрагивает у меня под плащом.

Или… или он меня предал. Можно ли перекупить Алекса? Хорошо ли я его знаю?

Я вспоминаю, как мы познакомились, через что прошли вместе. Сначала с памятью какие-то трудности: воспоминания дрожат будто отражения на воде, в которую запустили камнем. Но постепенно всё проясняется. Деталей я так и не вспомнил – видно, всё у нас с Алексом было вполне обыкновенно. Но в главном я уверился ещё больше: Алекс – парень надёжный, на него можно положиться. Я ни в ком не уверен, кроме него.

Не стоит вспоминать подробности – это не нужно. Следует думать о деле.

Тем более что от воспоминаний болит голова.

И вообще, если меня чему и научила жизнь, так тому, что доверять можно только себе. Своей руке, своей голове. Помощи ждать неоткуда – никто не знает, кто я на самом деле. Никто, кроме Алекса. Если он не идёт ко мне – я сам приду к нему.

Я вливаюсь в поток людей как в грязную реку – затхлую, мутную, воняющую дурными помыслами, несущую нечистые намерения. Масляные взгляды проституток скользят по мне с тротуаров. Из подворотен таращатся на меня воспалённые провалы глазниц наркоторговцев, сидящих на собственном товаре. Заплывшие глазки барыг из-за витрин оценивают, заряжен я деньгами или нет. Звериные буркалы грабителей упираются в меня с той же целью, но с обещанием совсем иного продолжения.

Я иду мимо, не глядя ни на кого в ответ. Никто не подходит ко мне – ни чтобы предложить быстрый секс или низкопробную наркоту, ни чтобы впарить подделку, ни чтобы обокрасть или ограбить. Они умеют определять, к кому лучше не соваться. Они на улицах давно. Как и я.

Наркоманов вокруг постепенно становится больше. Они жмутся к стенам, скрываются в тёмных переулках. Их тощие силуэты для меня всё равно что дорожные указатели, говорящие мне, что я на верном пути. До Алекса уже недалеко. Два поворота – и я на месте.

В цивилизованном мире это место именовалось бы клубом. В цивилизованном мире над входом была бы яркая вывеска, плещущая неоном на весь квартал. В цивилизованном мире… но здесь всё иначе. Это заведение не нуждается ни в вывеске, ни в рекламе. Кому оно нужно, те и так о нём знают. Кому не стоит здесь появляться – те сюда не заходят.

Броского названия тоже не надо. Ветхая угрюмая трёхэтажка называется просто – «Яма». Толкая обшарпанную металлическую дверь в пятнах ржавчины, я вспоминаю, как в цивилизованном мире назвали бы это место правильные копы: наркопритон.

Правильных копов тут можно не ждать. Есть только один – я, уж какой есть.

Я прохожу сквозь вялую толпу, колышущуюся под музыку словно живой студень. Бессмысленные лица, расцвеченные огнями прожекторов, обращаются ко мне и расступаются. Самых непонятливых и тормозных я расталкиваю и прохожу к лестнице наверх.

Двое амбалов неспешно вываливаются из темноты. Их раздутые плечи преграждают мне путь. Туповатые глазки глядят на меня сверху вниз, расплющенные в драках губы шевелятся – я не слушаю, что они говорят. Похожая на лопату ладонь упирается мне в грудь.

Я делаю всё быстро, не раздумывая. Короткая заминка – и я поднимаюсь по лестнице, оставив позади две туши с переломанными костями. Мне их не жаль. Они бы меня точно не пожалели. Будь я хуже подготовлен, будь мои импланты менее качественными, чем их – и на полу остывал бы я. Потирая саднящие кулаки, я преодолеваю последние ступеньки и вхожу в покои хозяина притона.

Его роль играет Алекс. Он уставился на меня, похоже, не узнавая в темноте. Худое лицо, напоминающее на череп, напряжено. Никто, кроме меня, тут понятия не имеет, кто он на самом деле. Трое быков, напрягшихся при моём появлении, знают его как Мертвяка, одного из мелких боссов криминальной империи Николаса Дэя.

Только мне известно, что он – Алекс Мерсер, полицейский под прикрытием. Обоюдоострая истина, справедливая по отношению к нам обоим.

– Крокодил, это ты? – спрашивает Алекс. Он не выходит из роли Мертвяка. Недоумение и неприязнь на его лице не отличить от настоящих. – Ты что тут забыл?

– Я пришёл, – я подхожу к нему. – Поговорим здесь, я не против.

– Ты зачем припёрся? – он уставился на меня, презрительно оттопырив губу. – Тебе чё надо? Ты как прошёл через моих внизу?

Даже самый проницательный человек на свете сейчас не узнал бы в нём полицейского. Передо мной настоящий уголовник, который владеет этим клубом, варит здесь наркотики и держит наркобизнес в нескольких районах. Только я вижу, что всё это первоклассная маска. Только я вижу за ней честного копа.

– Перетрём без лишних ушей, – я кошусь на троих бугаев, нервничающих вокруг нас. – Есть одна тема.

Алекс глядит на них, и они сходятся ближе.

– Так дела не делаются, Крокодил, – его верхняя губа ползёт вверх, обнажая жёлтые зубы. – Ты пропал на неделю. Тебя все обыскались. Прошёл слух, что ты скурвился. С копами снюхался. Что завербовали тебя. На копов теперь работаешь, да? Вломить нас собрался? С микрофоном в жопе пришёл ко мне?

Я перестаю что-либо понимать. Алекс не похож на себя. Он не такой, каким я его помню. На меня его глазами смотрит опасная тварь, готовая перегрызть мне глотку.

Дверь за моей спиной захлопывается, отрезая мне путь к отступлению – если бы я вообще хотел отступать. В одну секунду комната превращается в кровавую баню. Я отпрыгиваю из-под наставленных на меня стволов и выхватываю свой.

Револьвер «Мамонт» с барабаном на шесть зарядов – я сам счёл бы его непрактичным, устаревшим, но его пуля способна свалить разъярённого носорога. От грома закладывает уши, на фоне моих выстрелов теряется треск автоматных очередей. Патронов в барабане всего шесть, но мне хватает и трёх.

Выстрелы швыряют громил как тряпичные куклы. Тела врезаются в стены, переворачивают столы, диваны, кресла. В воздухе летает размолоченный пулями поролон. Всё получилось очень быстро. Трое подручных Алекса лежат без движения. Я поднимаюсь с пола как раз вовремя, чтобы увидеть, как сам он выбегает через заднюю дверь.

Хрустя битым стеклом, я бросаюсь за Алексом и уже на бегу замечаю, что бок у меня пробит и кровоточит, а рука быстро немеет от трёх выстрелов, сделанных подряд. Если бы не усиленные связки, отдача сломала бы мне запястье. Мой револьвер вернее было бы отнести не к стрелковому оружию, а к ручной артиллерии.

О ране я не беспокоюсь. Укреплённые кости отклонили пулю, медмодуль прямо сейчас пережимает повреждённые сосуды и вкачивает в вены нужное количество крови из встроенных в меня резервуаров, восполнив кровопотерю. Единственное, что меня волнует – что Алекс убегает через коридор, а пробитый бок меня замедляет. Я ускоряюсь, не обращая внимания на боль, но Алекс несётся так быстро, будто страх вырастил ему крылья.

Он влетает в дверь, когда я почти уже его настиг. Как раз успев зарядить револьвер, врываюсь вслед за ним и оказываюсь в лаборатории.

Нет времени считать, сколько здесь противников. Они врубаются в ситуацию медленно, и я успеваю свалить двоих, схвативших оружие, прежде чем они начинают стрелять в ответ. Бегу вдоль столов, уставленных колбами, увитых змеевиками и усыпанных химией – всё это разлетается под шквалом летящего в меня свинца. Я стреляю реже, но результативнее: один выстрел – один труп. Целясь в последнего, наугад поливающего огнём, я узнаю в нём Алекса и едва успеваю отклонить руку.